Анатолий Мошковский - Пятеро в звездолёте
Толя оторвал глаза от бескрайнего моря и сказал:
– Когда-то люди убивали друг друга… Не верится, что все это было.
– Было, но очень давно… – ответил Алька, глядя на уменьшающийся катерок с отцом. – Сейчас он нырнёт к эсминцу и будет писать, пока хватит в баллонах кислорода.
– Слушай, Алька, – внезапно сказал Толя, – можно с тобой поговорить как с другом?
– А почему ж нет? Конечно.
– Я знаю, тебе на Земле хорошо, и мне на пей хорошо… Но ведь нельзя ни на минуту забывать, что мы не одни во Вселенной, что есть там планеты, на которые ещё не ступала нога землянина, на которых все не так, как у нас…
– А я и не забываю, – едва успел вставить Алька. – Нет двух одинаковых планет, но ведь на Земле и даже в нашем Сапфирном работает немало консультантов оттуда по обмену межпланетным опытом, и они рассказывают нам…
– Мне мало этого! – Глаза Толи сверкнули. – Я сам хочу увидеть тех, кого никто не видел, побывать там, где никто не был, почувствовать то, чего никто не чувствовал!
– Ого! – сказал Алька и прошёлся вокруг автолета, раскидывая туфлями лёгкий, сыпучий, ещё прохладный песок, потом взял свой маленький этюдник.
Однако он так и не открыл его, потому что Толя продолжал этот не совсем понятный ему разговор.
– А тебе, значит, не хочется всего этого, да?
– Почему не хочется? Очень хочется! Но ведь мы с тобой ещё не готовы ко всему такому… И потом, Луна, например, мне уже порядком надоела!
– Зачем Луна! А сколько есть планет! – задыхаясь, быстро заговорил Толя. – Представь себе, Планета Говорящих Деревьев: они все понимают, любуются звёздами и засыпают, а по утрам просыпаются и переговариваются с соседями и шепчутся с травой… Или вообрази: есть во Вселенной Планета Красных Птиц; это очень умные, мыслящие птицы, и они создали свою высокоразвитую птичью цивилизацию…
Алька весело засмеялся.
– Ты что, не веришь? – спросил Толя. – Скажешь, не может такой быть?
– Почему не верю? Наверно, есть планеты и необычней…
– Да конечно же, есть! – обрадовался Толя. – Помнишь, какие рисовал мультфильмы – мой сценарий, твои рисунки – и мы показывали их во дворе? Особенно здорово у тебя получился фильм о Планете Добрых Змей и Планете Мужественных Кроликов… На тех планетах можно увидеть такие краски и перенести их на картины, что люди замрут от восхищения… Мы с тобой должны побывать там!
Алька посмотрел на Толю тихо и удивлённо, потом осторожно заметил:
– А кто ж нас пустит туда? Ведь мы ещё дети. Или нам специально предоставят космический корабль для такого путешествия?
«Предоставят! – хотел закричать Толя. – Держи карман шире! Мы сами его предоставим себе. Не надо только бояться, нельзя быть таким робким… Серёжа с Петей сразу бы согласились! Сразу!» Но Толя не крикнул этого и не раскрыл перед Алькой своего секрета.
– Я вижу, ты не хочешь, – грустно сказал Толя – хотя ты и художник и должен дерзать…
– Хочу, но ведь нельзя же без взрослых! Я и не знал, что ты такой робкий, нелюбопытный и терпеливый! Боишься всего, не решаешься… Вот мы сидим здесь, а твой папа там, в глубине, у эсминца… Там сумрак, пузырьки воздуха, рыбёшки и – безмолвный, некогда грозный корабль… Увидеть бы это! Я уверен, что и мы с тобой могли б нырнуть туда, и ничего б с нами не случилось… А ты, ты даже попросить его не решаешься…
Толя вдруг почувствовал, как к горлу подступает комок: хотел убедить Альку, но только разжалобил себя. И Толя поспешно отвернулся от него и пошёл к автостраде. Поднял руку, и первый же красно-белый автолет остановился перед ним.
Толя сел в него, и машина помчалась к городу.
Ничего у него не получается со сбором экипажа! Не так, видно, надо предлагать и уговаривать…
Теперь оставалась Леночка. С какой стороны подступиться к ней?
Автолет подвёз Толю к дому. Он вылез, взял себя в руки и пошёл к ней.
Поднялся на лифте на её этаж, с бьющимся сердцем нажал у двери золотистую кнопку – у каждого члена семьи была своя кнопка, – и на маленьком щитке зажёгся золотой огонёк. Это означало: входи, Леночка дома и ждёт тебя…
Толя давно не был у неё. С тех самых пор, когда они год назад всем двором ездили к старому чёрному Вулкану собирать камешки. Ребята босиком бродили у берега, и среди них, нагнувшись, по щиколотку в воде, – Леночка. Ветер раскидывал её волосы, закрывал лицо, и она отводила их руками, чтоб видеть усеянный галькой берег и синее море. Толя нашёл редкостный прозрачный агат с волнистым дымчатым рисунком – даже с других планет редко привозят грузовые звездолёты такие камешки! – и подбежал к девочке: «Лён, посмотри!»
– «Какой прекрасный! – вскрикнула она. – Где ты его нашёл? Как же тебе везёт!» – «Возьми, возьми, если нравится…» Леночка благодарно посмотрела на него, взяла агат мокрыми от морских брызг пальцами, покатала по ладошке, любуясь им, и пошла дальше, тоненькая, лёгкая, с рвущимися на ветру волосами.
Огонёк на щитке все приглашал его войти, а Толя стоял, стоял и, наконец, глотнув воздуха, шагнул через порог.
– А, Толя! Как я рада, что ты пришёл! – Леночка забегала, запрыгала по комнате. – У меня счастье, большущее счастье! Элька, моя подружка по балетной группе, сказала мне по секрету, что наш балетмейстер, кажется, остановился на мне, и я буду танцевать главную роль в спектакле!
– П-ппоздравляю… – Толя проглотил слюну. – Я х-хотел спросить у тебя…
– Пожалуйста! Спрашивай! Хоть тысячу вопросов! Как все прекрасно сложилось! Мне так нравится там! И огромная сцена, и яркие декорации, и музыка… И там так хорошо, так легко танцуется!
Толя моргнул ресницами и уставился в её левое ухо.
– Хочешь, покажу тебе на моих балеринах весь спектакль?
Леночка кинулась к жёлтой коробке, стоявшей на полке: в ней был набор маленьких танцовщиц с электронно-кибернетическим устройством, и они выполняли множество сложных программ. Толя знал, что у Леночки было много разных наборов и она могла часами наблюдать работу крошечных, почти живых фигурок.
– Лён, не надо… – пробормотал Толя. – А ты…
– Что я? – Леночка спрятала коробку. – Ну что ты хочешь спросить? Спрашивай! Смелей! Как все удачно получилось! Ну, хочешь, я сама сейчас станцую тебе самое начало?
– Не надо… Спасибо… Прости… Мне пора… Мне давно пора…
Толя выбежал из комнаты.
Колесникова он разыскал во дворе: тот возился в двигателе своей машины, стоявшей у гаража, и лоб его был деловито хмур.
– Как дела? – спросил он.
– Никак.
– Плохо, значит, говорил с ними. А я уж думал, ты… Мямлил, видно.
– Да нет, не мямлил.
– Слушай, Звездин, – сказал Колёсников, – и это ты хочешь далеко улететь?
Туда летают люди с железными нервами. Придётся мне за это дело взяться.
– А что ты им скажешь? – спросил Толя.
– Сам не знаю ещё… Сегодня, говоришь, его отец заканчивает картину?
– Да.
– Я пошёл, всего! – Колёсников отвернулся от Толи и, словно у них и не было тайного сговора о космическом полёте и они даже не были приятелями, ушёл в гараж.
Глава 6
Третий член экипажа
Между тем красного автолета с нетерпением ждала вся Алькина семья. Из окон его квартиры чуть не каждую минуту высовывались головы его братьев и сестёр: вот-вот должен был приехать их отец вместе с Алькой.
Через несколько минут дети художника шумной гурьбой высыпали из подъезда в ярких платьях и костюмчиках, с блестящими пуговками и лентами в волосах и стали бегать и прыгать во дворе, время от времени посматривая на ворота. Однако не только они поджидали художника. Видно, многие в доме узнали о скором приезде Андрея Михайловича и хотели увидеть его последнюю работу; и дети, и бабушки, и дедушки – все, кто был не на работе, кучками толпились во дворе, горячо обсуждая какие-то свои проблемы.
Между группками ребят и взрослых одиноко расхаживал Колёсников.
Неожиданно смех и крики замерли: во двор стремительно влетел красный автолет.
Когда Толя выскочил из подъезда, автолет обступили со всех сторон жильцы дома, и Андрей Михайлович с Алькой вылезли из него. Художник, увидев столько народу, покачал головой и сказал Альке:
– Столпотворение! Надо б и другие картины показать, а не только последнюю.
– Покажите, покажите! – раздались голоса.
– Хоть на минутку!
– На сколько угодно! – Художник с радостным удивлением оглядел жильцов.
– Аля, мчись домой, тащи… ну конечно, не самые худшие…
Алька побежал домой и через несколько минут принёс большую стопку картин – тонких листов прочного лёгкого металла, на которых художник, как и его знаменитый учитель Астров, писал вечными, несмываемыми и не выгорающими на солнце красками. Андрей Михайлович ещё раз оглядел жильцов, улыбнулся. И мягкие чёрные глаза его, и острая неуступчивая бородка, и даже крупный загорелый лоб в тонких морщинках – все улыбалось в нем.
Андрей Михайлович сказал:
