Леонид Саксон - Аксель и Кри в Потустороннем замке
Акселю вообще-то сразу было ясно, что надо делать, ещё там, в парке, где копошились Трое Костлявых. Но не хватало духу вот так, сразу оставить родителей. И в то же время он отдавал себе отчёт: комиссар Хоф один не справится. Потому что не верит ему, Акселю. Мальчик не знал, что Хоф, сам не понимая зачем, всё же связался со всеми службами, гражданскими и военными, которые в тот день следили за небом Баварии, и спрашивал о неопознанных летающих объектах. Таковых, конечно, не оказалось. И рекламных шаров, ни в форме собаки, ни в форме медведя, ни в форме чёрта лысого, ни даже в обычной форме никто не запускал.
Но даже если бы Аксель всё это знал, это только подстегнуло бы его решимость. Он забросил все свои игры, все развлечения, старался не подходить к телефону. (Школьные приятели, слава богу, не смели звонить: вся Германия уже знала о беде семьи Реннер.) Проходили час за часом и день за днём, слабенькая надежда всё гасла, и на шестую ночь, где-то к трём утра, Аксель сел в постели и шёпотом сказал самому себе:
— Завтра пойдёшь искать. Как потерял сестру, так и найдёшь. Или я убью тебя. Понял?
— Да, — ответил он — опять-таки самому себе. И тут же наконец уснул. Как убитый.
Но Аксель был человеком основательным и серьёзным; если уж начистоту, то он начал готовиться к неизбежному ещё три или четыре дня назад. План его был проще простого, а с точки зрения кого-нибудь постороннего — глупее глупого:
1) У него, Акселя, есть свои излюбленные маршруты для прогулок и дел (не искал бы новых, дуралей, ничего бы и не было!).
2) Так почему бы и летучей собаке не иметь любимых маршрутов для кражи детей? Чувствуется, уж в чём — в чём, а в этом у неё лапа набита!
3) Но где они пролегают? Где легче всего заметить и схватить добычу, если ты хочешь остаться незамеченной? Да в парке, конечно! Улица — людная, лес — густой, поле — пустое… в смысле, почти некого хватать, а если кто и появится, то заметит тебя издалека. То же самое — реки, моря и океаны.
4) Комиссар Хоф дал ему, Акселю, ниточку: между внезапно налетевшим фёном и появлением собаки над местом, больше всего пригодным для похищения, должна быть связь.
5) Аксель должен ждать на том же проклятом месте, когда вновь задует горячий ветер. Шворк прилетит вместе с фёном и унесёт Акселя к Кри.
6) А дальше будет видно.
7) Если в Нимфенбурге ничего не выйдет, пробовать во всех других парках Мюнхена, пока не получится.
ПРИМЕЧАНИЯ: 1) Спасибо красноглазому Вальтеру за то, что он сам считал шуткой, и что на самом деле — наверняка правда. Шворк прячется в Альпах. И если Вальтер настолько глуп, что не понимает, где шутка, а где правда, то это его проблемы, пусть почитает что-нибудь про Шерлока Холмса; Аксель даже готов ему одолжить эту книгу при условии, что Вальтер вернёт её в прежнем состоянии и в срок. Но если Шворк и впрямь прячется в Альпах, надо взять с собой тёплые вещи для Кри и себя.
2) Шансы на успех велики: этой твари некогда рассиживаться у себя в горах, ей надо летать и добывать пищу для Кри. И — как знать? — может быть, ещё для целого выводка голодных мальчиков и девочек.
«А если… если она уже съела Кри и съест тебя, вместо того чтобы кормить вас обоих?» — не раз всплывал вопрос в его сознании, особенно по ночам. Но Аксель каждый раз отгонял его. Во-первых, собаки не едят людей, а служат им. Может быть, эта собака потерялась… да, потерялась, ищет хозяйку и решила, что Кри ей для этой роли как раз подойдёт. Она и вправду подойдёт, она любит собак. Во-вторых… что легче: сидеть вот так и терзаться всю жизнь, чувствуя себя предателем, погубившим собственную сестру, или чтоб тебя очень быстро съели? Пожалуй, второе.
«А как же папа с мамой? Они останутся совсем одни! Разве можно бросить их сейчас?» Это тоже был очень «ночной» вопрос. Аксель встаёт, суёт босые ноги в тапочки, заворачивается в халат, который мог бы вместить троих таких, как он, и бредёт через свою тёмную комнату в маленькую гостиную. Там, перешагнув через полосу лунного света, можно подойти к тёмному резному комоду бог весть каких времён и прочитать висящую над ним застеклённую табличку. Надписи может быть не видно, смотря по тому, лунная ночь или нет, но все ночи этой недели — лунные, а надпись Аксель всё равно знает наизусть:
«Забудь своё отчаянье: оно
Не небесами — бездной рождено».
Вот так. Нужно забыть отчаяние. Нужно объяснить маме с папой, что он, Аксель, не может иначе, но так, чтобы и они не смогли ему помешать. Он оставит им письмо.
«Дорогие мама и папа!
Я понимаю, как вам тяжело, но мне придётся ненадолго оставить вас одних. Это я виноват, что пропала Кри. А вы же сами меня учили: если что-то плохо сделано, переделывай, пока не получится. Комиссар Хоф — хороший человек, но он не верит в летающую собаку, и поэтому она никогда ему не покажется. Вы тоже в неё не верите, я знаю, хотя я вас в этом не виню. Я постараюсь с ней встретиться, когда задует фён, и выручить Кри. Только сами не пробуйте так поступать: силой тут, боюсь, не поможешь, да и нужно, чтоб кто-то оставался дома и мог передать комиссару, что я звонил. Его телефоны у меня, правда, с собой, но до вас мне дозвониться всё-таки легче. Если, конечно, там, где я найду Кри, вообще есть телефон.
Как только я найду Кри, я сразу же вернусь.
Ваш сын
Аксель Реннер».Дату Аксель пока не ставил. Да и само письмо существовало только в его памяти. В нужный момент он его напишет за считаные минуты, а если сделать это заранее, оно может случайно попасться кому-нибудь на глаза.
Все последние дни он внимательно слушал сводки погоды. Как и его родители, Аксель не слишком уважал «веттерфрёше» — «лягушек, предсказывающих погоду», или, как их иногда ещё называют, метеорологов. Но сейчас они были для него самыми важными людьми на свете. И всё-таки, если бы не папа, он бы прослушал долгожданную весть.
— Завтра задует фён, — сказал перед сном Детлеф Реннер жене. Это было вечером седьмого дня после похищения.
— Ненавижу это слово, — глухо сказала фрау Ренате.
— Я тоже.
На том разговор и кончился. А ведь раньше погоду в доме обсуждали подолгу и со вкусом: не помешает ли она поехать куда-нибудь всем вместе на выходные? Загружался припасами «фольксваген», Аксель и Кри носились как угорелые из гаража в дом, следя, чтоб родители не забыли чего-нибудь… Как будто всё это было сто лет назад.
— Мама, — спросил Аксель, случайно услышавший разговор и с ужасом понявший, что откладывать нельзя уже НИЧЕГО, — кем был дедушка Гуго?
— Что? — удивилась фрау Ренате, на секунду забыв печальные думы. — Ты же знаешь, малыш. Твой дедушка был страховым агентом.
— Нет, это я всё правда знаю. Мало ли кто страховой агент! Я, наверное, не так спросил.
— А как надо было? — Фрау Ренате, приобняв сына, заглянула ему в глаза. После несчастья она не только не стала любить Акселя меньше (чего он очень боялся), но, наоборот, относилась к нему ещё нежнее и внимательнее, чем прежде. К тому же она свято чтила память о своём отце, и её радовало, что Аксель, как ей казалось, во многом напоминает деда. Вопрос, заданный не по-детски серьёзно, заинтересовал её. Понимая, что ей предстоит ещё раз пережить (и опять по его вине!), сын отступил и чуть было не убежал к себе, но неимоверным усилием воли заставил себя продолжить разговор — только глаза всё время отводил.
— Ну… чего он в жизни хотел? Если б мог выбирать? Мне почему-то кажется, что он не очень любил свою службу.
— Откуда ты знаешь? Вы же никогда не встречались!
— И ты мне не говорила… — пробормотал Аксель.
— И я… Так откуда?
— Не знаю. Он снится мне… иногда.
— Снится? Давно?
— Не… не очень. — Вернее было бы сказать: «Последнюю неделю, ту часть ночи, что я сплю», но Аксель избегал в разговорах всего, что связано с последними днями.
— Что же он говорит? — спросила фрау Ренате, стараясь скрыть волнение: она немного верила в сны.
— Этого я не помню, — почти честно сказал Аксель. — К утру всё забывается. Я просыпаюсь, и остаются только эти его изречения… И портрет. Так я и не знаю, каким было его настоящее призвание.
— Ну, я тебе скажу.
— Сознаешься?
— Да!
— Говори.
— Твой дедушка был поэтом.
Аксель опешил.
— Но я никогда не слышал, чтоб кто-нибудь о нём говорил! Ведь поэты — они же все знаменитые. Да?
— А ты кого-нибудь из них читал?
— Нет, — уже совсем честно признался Аксель. И объяснил: — Мне ещё рано. И потом… я как-то не привык к стихам.
— Это не твоя вина, — вздохнула фрау Ренате. — Я-то их очень люблю, сам знаешь. Но дедушка… Он никогда ничего не печатал. И меня не то чтобы просил… но мне самой казалось… что он не стал бы приучать тебя к поэзии.
— Почему?
— А почему ты затеял этот разговор именно сегодня? — быстро спросила фрау Ренате. Видно, как ни старался Аксель скрыть свои чувства, она заметила его странное возбуждение.
