Олег Верещагин - Прямо до самого утра или Секрет неприметного тупичка
— Почему ты думаешь, что другие хуже тебя? — Максим с трудом отдирал язык от нёба и не верил, что это говорит он.
— Потому стать — ты сидишь у меня на цепи, не я у тебя, — усмехнулся Хильдер.
— Ты просто сильнее. Разве это что-то значит? — мальчишка не понимал, почему он говорит на какие-то посторонние темы, а не упал на колени и не вымаливает пощаду за любую цену.
— Не то — нет? — удивился Хильдер. И насторожился вдруг. — Чуешь? — отрывисто спросил он, отталкиваясь от борта.
— Нет… — удивился Максим. А Хильдер вдруг заорал что-то по-саксонски, из чего Максим, нахватавшийся немало слов за последнее время, понял одно: «Стивва!» — «Вставайте!»
Ответом эрлу был шум множества разбужденных людей на корабле — и дикий многоголосый вой, непохожий на человеческий, донёсшийся с обеих берегов реки — что-то вроде: «Йяяяяааааууу!!!». В тумане вспыхнули шевелящиеся огни, послышался громкий перебивающий друг друга плеск вёсел.
Корабль вскипел, как чайник на сильном огне. Саксонцы быстро, поразительно быстро, облачались в броню — кое-кто в кольчуги, большинство — в плотные кожаные куртки, усиленные рядами металлических блях. Максим такого раньше не видел — какие там армейские «сорок пять секунд»! Через полминуты вдоль бортов выстроилась плотная стена щитоносцев, сдвинувших большие круглые щиты и наклонивших головы в глухих шлемах, увенчанных фигурами кабанов. Между них просунулись здоровенные копья, каждый наконечник — как меч. По центру корабля встали стрелки, держа наготове луки в рост человека.
Хильдер — в медном панцыре поверх кольчуги, но ещё без шлема — пробежав на нос, наклонился над водой и что-то крикнул громко. Ответом был усилившийся вой. Эрл отдёрнул голову — в дерево скейда прямо возле его лица вонзился дротик. Эрл вырвал его кольчужной перчаткой, показал воинам и крикнул: «Каттэлингс!» «Хуррр!!!» — отозвался мрачным рёвом весь корабль.
Дротики полетели градом, вонзаясь в щиты и борта. Максим, не в силах сдержать любопытства, приподнялся — и почти сразу был брошен на палубу сильным толчком. Над ним стоял Ирмингер.
Наклонившись к мальчишке, старик щёлкнул ключом — цепь упала. Максим таращил глаза, ничего не понимая, а Ирмингер подал ему свой щит:
— Закройся. Каттэлинги, люди-кошки. Может стать, сошла на нет наша удача. Если возьмёт их сила — слезай за борт и плыви, дальше уходи всё на закат и на закат, — он говорил по-славянски не хуже эрла. — Если мы одолеем — тебе лучше остаться с людьми.
Он перехватил обеими руками топор на длинной рукояти и исчез среди воинов.
Из машущей факелами туманной тьмы один за другим выходили большие плоты, огороженные плетёными щитами. На плотах метались огни и стоял неистовый мяв. По временам то тут, то там опускался плетень — летели дротики. В ответ били стрелы — навесом, явно находя цель.
Первые плоты, подошедшие вплотную, саксонцы опрокинули — разом поддевая под них по три-четыре весла. Невысокие фигуры — вроде бы шерстистые, но в то же время одетые — с визгом сыпались в воду, покрывшуюся десятками казавшихся чёрными голов. Вёсла опускались на головы, как чудовищные молоты. Странные существа цеплялись за вёсла, прыгали на них с плотов, повисали кучами, делая неподъёмными. В борта скейда начали вцепляться разлапистые крючья. Максим помотал головой — вопль, превратившийся в сплошное: «Рррьяяяаааа…» был почти непереносим.
В край щита ударился дротик, и мальчишку крутнуло на досках — с такой силой было брошено оружие. Когтистая лапа возникла над кормой, поднялась голова, сверкнули зелёным глаза — но эрл, подскочив, ударил по лапе тяжёлым скрамасаксом. Плеснуло чёрным. Второй удар пришёлся в голову, третьим эрл поддел ещё одного полезшего из-за борта и расхохотался:
— Амлунгс, сиэгга!
— Сиэгга!!! — заревел корабль. Воины точными короткими ударами копий одного за другим скидывали в воду ползущих по ставшими беспомощными вёслам и по канатам кошек нападающих. Но боевой визг не умолкал.
На дне скейда лежали пока только двое воинов, ещё один зажимал плечо, уронив копьё. Эрл взмахивал рукой; по пять-шесть воинов перебежали на нос и корму. Один на бегу споткнулся, махнул рукой за спину и упал — в спине качался дротик.
— Х-хух! — услышал Максим выдох. Удар верхушкой топора в левой руке пришёлся под скошенный подбородок появившемуся над бортом существу — оно молча полетело в воду. У следующего в руке… лапе… сверкнул изогнутый клинок — эрл перехватил его обухом топора и проткнул врага скрамасаксом. Ещё двух сбросили в воду дружинники. Но через борт лезли новые и новые. Одного дружинника достали дротиком в глаз, другому существо запрыгнуло на спину и, прежде чем само лишилось головы, перерезало горло. Максим смотрел на происходящее без страха, оглушённо-отупело, настолько всё это казалось нереальным, даже более нереальным, чем кино или компьютерная игра.
Бросок топора эрла буквально перерубил в поясе человекокота, собиравшегося метнуть дротики сразу с двух лап. Хильдер перебросил щит из-за спины. Дружинник, защищавший его сзади, поскользнулся, упал на бок, лёжа схватился сразу с двумя повисшими на нём существами… А вскочивший на борт лесной житель размахнулся дротиком.
Потом Максим часто думал, что медный панцырь, одетый на кольчугу, вряд ли удалось бы пробить даже сильным броском. А тогда он не думал вообще — вскочил на ноги и обеими руками выставил щит навстречу броску.
Его шатнуло, припечатало к спине эрла. Хильдер обернулся — на секунду, на миг. Но Максим успел поймать в его глазах — блеснувших в глубоких ямах наличника — вспышку изумления. Не успевший обнажить клинок человекокот упал с борта в воду, навылет прошитый стрелой…
...Ночной налёт стоил жизни одиннадцати дружинникам. Трое были тяжело ранены. Сколько погибло человекокотов — считать никто не собирался. Их трупы лежали на плотах, на скейде, и даже на выступившем из тумана рассветном берегу тут и там виднелись выброшенные рекой тела.
Стоя около борта, Максим опирался на щит. И смотрел, как к нему, снимая на ходу шлем, идёт эрл Хильдер.
Саксонец остановился в двух шагах от мальчишки. Сплюнул далеко за борт густой шмат слюны, скопившийся во рту.
— Добрая была ночь, — сказал он. Повторил то же по-своему, за плечо — на скейде захохотали.
— Что ты скажешь теперь? — Максим поднял над щитом правую руку. В ней был скрамасакс. — Цепи на мне нет, и больше ты меня не закуёшь. Но, конечно, можешь убить. В бою.
Эрл Хильдер рассматривал стоящего напротив мальчишку долго. И Максим, если честно, отчётливо понимал, что саксонец может сейчас бросить оружие, снять доспех, а потом выйти против него, Максима Караваева, с голыми руками — и скрутить, как малыша.
— Тебе грести со всеми, — сказал Хильдер. — Должно, ты не умеешь, но научишься споро, хотя будет трудно. А духи этих мест и так получили немало.
* * *
— Последний бой у старой цитадели…
На башне, что нависла над обрывом
Собрались те, кто в битве уцелели
И попрощались молча, торопливо.
И на краю, спиной упершись в небо
Плечом к плечу мы в строй последний встали
И друг за другом уходили в небыль,
Неся кровавый росчерк острой стали.
Саксонская арфа была непривычной, но Олег быстро подладился к струнам. Хильдер слушал, сидя напротив и поглаживая пальцами большую кружку.
— И кровь струилась, красная на черном…
Да станет же вам силы менестрели,
Чтобы воспеть геройство обреченных,
Погибших без надежды и без цели…
С трудом еще в свою победу веря,
Враги идут, безмолвные как тени,
А я с усмешкой загнанного зверя
Отбросил щит на стертые ступени…
Пусть подождет меня еще минуту
Чертог забвенья, мрака и печали!
Остатком жизни смерть неся кому-то,
Я шел в последний бой с двумя мечами…
Вам этот бой запомнится надолго —
Полет клинков, рассекших мир на части,
Последний хрип затравленного волка,
И два клинка, как проклятое счастье!
Какая ж мне нужна еще награда,
Когда уходит жизнь в последнем стоне?
Я упаду красиво, как в балладах —
Сжав рукояти в стынущих ладонях.[32]
— Ладно поёшь, — сказал саксонец. — Живёшь так же?
— Стараюсь, — коротко ответил Олег. — Ну так как же будем, эрл?
Хильдер коротко кивнул на сидящего рядом Максима.
— Он вольный человек.
— Максим? — Олег повернулся к мальчишке. И в какую-то долю секунды понял тоскливо: и этот останется. Это больше не Максим Караваев. Макс Лойфа. «Счастливчик»…
— Прости, — сказал Макс. И Олег покачал головой… а в следующий миг понял, что это сказано не ему, а Хильдеру. — Прости, но там — моя родина.
