Борис Батыршин - Коптский крест
Следующий удар нанес Каретникову рукомойник. Услышав неизменное «где тут у вас руки можно помыть?» Николкина тётя засуетилась и велела Марьяне проводить гостя в ванную комнату. Олег Иванович попытался, было, дернуться вслед — но сдержался, осознав, что изменить все равно уже ничего не сможет.
Педиатр вернулся в гостиную с круглыми от удивления глазами, на ходу вытирая руки длинным вышитым полотенцем. Олег Иванович попытался делать знаки, которые должны были, по всей видимости, означать «ничего, не обращай внимания», но в ответ получил уничтожающий взгляд.
— Итак, где у нас больной? Пойдемте-ка…
Последовать за своим другом в комнату Николки Олег Иванович не решился. Он и сына на всякий случай заранее отослал прочь, чтобы тот чего не ляпнул; Ваня околачивался теперь во дворе и страдал от неизвестности. Из комнаты Николки слышались голоса: напуганные и встревоженные Ольги Георгиевны и Василия Петровича, и несказанно удивленный — Каретникова. Пару раз Марьяна бегала туда-сюда с полотенцами; потом принялась метаться по комнатам, в поисках таза, а под конец убежала на кухню, заявив, что «доктор велели воды согреть поболе». Продолжалось это с полчаса, после чего Василий Петрович позвал вконец измаявшегося гостя к Николке.
Олег Иванович шел в комнату больного, как на Голгофу. Он, конечно, уже понял, сколь наивными были его рассуждения, когда он только собирался приглашать врача сюда, в 19 век; но, с другой стороны, делать все равно ничего не оставалось. Доктор, еще раз навестивший к вечеру Овчинниковых, пытался успокоить хозяйку дома, внушая ей что-то насчет кризиса. Но стоило женщине выйти — посоветовал Василию Петровичу звать батюшку. Николка пылал в сильнейшем жару, сотрясаясь от приступов раздирающего кашля; Марьяна то и дело меняла пропитанные потом простыни. Казалось, куда уж проще — в этом мире, не избалованном антибиотиками, одна-единственная таблетка пенициллина должна была оказать эффект чудодейственный… Как, во всяком случае, предсказывали авторы попаданческих романов. А если нет? И вообще — в 21 веке еще есть пенициллин? Разных противовоспалительных средств — уйма, но какое именно выбрать в такой ситуации? Судить об этом Олег Иванович не брался, но что такое анафилактический шок, представлял себе превосходно — несколько лет назад на его глазах едва удалось откачать парнишку-реконструктора, перепутавшего сильнодействующие антибиотики.
Оставался, правда, еще один выход — тащить мальчика через портал и, на машине, в ближайшую больницу. Но, во первых Николка выглядел, мягко говоря, нетранспортабельным, а во вторых — даже скромных познаний Олега Ивановича в медицине хватило, чтобы отказаться от такого эксперимента. Везти ребенка с иммунитетом 19-го века, в тяжелейшем состоянии, в современную больницу, этот рассадник всевозможной заразы… это даже если забыть о тех неизбежных вопросах, на которые придется отвечать уже в приемном отделении!
В общем, Олег Иванович выбрал вариант, который казался наиболее разумным. Благо — с Каретниковым он был знаком уже лет семь, полагал его человеком своим и надеялся как-нибудь объяснить неизбежные несообразности.
Надежды эти рассеялись почти сразу — стоило врачу оказатсья в квартире Овчинниковых. Отсутствие электричества, древний «мойдодыр» вместо нормальной раковины, мыло, обстановка, наряды хозяев дома… все это можно было еще как-то пережить. Но, когда на вопрос о том, на какие антибиотики у мальчика аллергия, последовал недоуменный вопрос: «Простите, сударь, о чем это вы?» У Каретникова глаза на лоб полезли. Он хотел, было, обматерить кривлявшегося хозяина дома — хобби, это, конечно, здорово, но время надо выбирать! Ребенок в тяжелейшем состоянии, а он тут…
Ольга Георгиевна, видимо, уловила, что речь идет о лекарствах, прописанных племяннику — и вместо того, чтобы переспрашивать, что означают слова «антибиотик» и «аллергия», молча подала доктору склянку, доставленную Яшей из аптеки. Каретников взял ее, изучил этикетку — не этикетку даже, а прикрученную куском бечевки прямо к флакону бумажку — и потрясенно уставился на женщину.
— Лауданум? Это… ему? Где вы это сперли? И какая сво… простите, КТО посоветовал дать это мальчику?
Услышав это слово, Олег Иванович понял — все. Любые попытки что-либо сочинить заведомо обречены. Можно рассказывать о чудаках-сектантах, не признающих современной медицины до такой степени, что готовы запретить прививать своего ребенка… можно объяснить старинную обстановку и одежду причудами свихнувшихся поклонников истории. Но убедить детского врача, кандидата наук, что на свете может найтись его, коллега, посоветовавший дать 13-ти летнему ребенку, больному крупозной пневмонией, спиртовой настой опия…
Так что — встретив совершенно безумный взгляд Каретникова — «ты куда меня привел, что это за притон чокнутых маньяков?» — Олег Иванович мог лишь виновато пожимать плечами и жалко улыбаться.
Я во всем виноват, я! Это из-за меня Николка подхватил воспаление легких — нашел, понимаешь, место для отдыха на сквознячке — вот и отдохнули, проветрились… а туда же — мир менять! Нет, прав отец, мне до чувстува ответственности как до Луны… на четвереньках.
Когда Марина поведала о болезни кузена, мы тут же кинулись к Овчинниковым. Тётя Оля долго не могла понять, что нам надо — и лишь с третьего раза отец сумел втолковать ей насчет профессора из Америки, который вроде как собаку съел на простудных болезнях, пользуя золотоискателей на Аляске. Я, как услышал, тоже обалдел — какой нахрен профессор? Я думал — мы накормим Николку антибиотиками и все, дело в шляпе: местная зараза против современных антибиотиков шансов не имеет, так что всем бактериям кирдык. Но не все так просто — оказывается, отец боялся, что наши убойные таблетки вместе с бактериями и самого Николку прикончат. Вообще-то, в это я поверить могу — мы ведь почти сотню лет ко всякой лекарственной химии привыкали; может, организмы уже у всех людей переродились, мутировали, что ли? Отец как-то рассказывал про староверскую семью в Сибири, которая полвека прожила в отрыве от людей — а потом, когда их отыскали, все и поумирали от заразных болезней[135]. Вот отец и решил пригласить врача прямо сюда, в 19-й век. А чтобы крыша у того не сразу поехала — обратился к дяде Андрею, нашему доброму знакомому из клуба ахтырских гусар. Он и меня лечил, когда я два года назад страдал хроническим бронхитом; да и дома у нас часто бывал.
Дядя Андрей — классный мужик, он меня верхом учил ездить; папа не очень верховую езду жалует, хотя и умеет, конечно. Ахтырцы потом меня в полк свой звали, только я не пошел — познакомился с их народом, кто помоложе, и те втянули меня в страйкбол.
В общем, узнав, что к Николке поедет дядя Андрей Каретников, я слегка успокоился — во первых, он классный детский врач, кандидат наук, та во вторых — просто отличный дядька, который, если что, сможет все понять.
Ну вот. Позвонив дяде Андрею и договорившись встретиться через час на площади Курского вокзала, папа приступил к самому трудному — принялся готовить Овчинниковых к визиту «американского доктора». Непонятно? А вы сами подумайте. Что делает нормальный доктор, приходя к тяжелобольному? Температуру меряет. Давление. Если надо — анализ крови берет. Ну, может, насчет анализа я загнул, его потом делают — только у дяди Андрея в машине всегда неслабый такой чемоданчик — как у медиков скорой помощи. Он как-то говорил, что возит его всюду, потому что без него чувствует себя, как без рук. Так у него там разве что персонального рентгеновского аппарата нет — а так и прибор для давления, и пузырьки всякие для анализов, и лекарства и инструменты… я как-то видел, как он на Бородине его разворачивал, когда кому-то сердцем плохо стало — так врач «Скорой» ходил и завидовал, как кот вокруг сметаны. Дядя Сережа рассказывал, что чемоданчик этот 10 лет формировал и отбирал — чтоб уж не все случаи.
Так вот. Представьте себе, как на местный не избалованный научным прогрессом народ подействует сам вид этих медицинских чудес? Представили? Вот и я тоже. А уж как подумал, что будет, столкнись дядя Андрей у Овчинниковых с их старым семейным доктором… Нет, он дядька хороший, у такого лечиться, наверное — одно удовольствие; но уж больно методы у него…. дремучие. Оно и понятно — ни антибиотиков, ни рентгена, ни анализов всяких химических. Недаром он, как просек, что с Николкой, сразу Василь Петрович у заявил, что парень, скорее всего, не выкарабкается. Я разговор этот слышал из-за двери: так Василь Петрович побледнел и прямо весь затрясся — отцу его даже подхватить пришлось. Да я и сам… нет, я ни на минуту не допускал, что мы позволим Николке умереть, но все же стало… не по себе. Очень. Честно говоря, я перепугался, как никогда в жизни не боялся…
Наверное, из-за этого уговаривать Василь Петровича особо даже и не пришлось. После того, что он услышал от доктора, дядя Николки готов был, кажется, хвататься за любую соломинку. Отец заодно убедил его не сообщать о страшном прогнозе супруге — зачем раньше срока ее пугать? И еще — предупредил, что «американский профессор» во-первых, жуть какой продвинутый и использует невиданное в Европе медицинское оборудование и лекарства, а во-вторых, последние 15 лет пользовал народ грубый и мало воспитанный, вроде ковбойцев и золотоискателей — так что с деликатным обращением у него проблемы. Николкин дядя только кивал; ему, похоже, уже было все равно, а вот тётя Оля самую малость напряглась. Она даже порывалась отправить Марьяну за старичком-доктором, но тут мы заранее приняли меры — Яков, хитрая бестия, прислал к врачу какого-то своего приятеля, якобы — пригласить его к тяжелому больному куда-то в Замоскворечье. Предполагалось, что этот прохвост часа полтора промурыжит Айболита в пролетке, а потом смоется — расплатившись тремя рублями за напрасное беспокойство. Доктор наш, конечно, будет возмущен, но уж простите — на войне как на войне. В конце концов, мы его же нервы бережем — встреча с разъяренным педиатром из 21-го века может оказаться слишком сильным переживанием. А в том, что дядя Сережа выйдет из себя, познакомившись с местными методами врачевания отец не сомневался.
