Нэнси Фармер - Дом Скорпиона
— У нас у всех прыщи, — сказал Луна. — Это отличительный знак тех, кто работает с планктоном.
«Великолепно», — подумал Матт. Он вспомнил, что лица Хранителей покрыты лишь мелкими шрамиками, а отнюдь не гнойными вулканами, которые украшали кожу мальчишек. Наверное, всё дело в пище. Выходит, свиные отбивные, бисквитные торты и шоколад всё-таки гораздо полезнее для кожи, чем здоровый, питательный планктон…
* * *На следующий день Хорхе выгнал Матта и Тон-Тона на работу. Тон-Тону не помешало бы провести в лазарете еще денек-другой, но он беспрекословно подчинился. А Матт был только рад вернуться в общий барак. Ему не терпелось приступить к разработке плана побега. Раньше это казалось невозможным. Но теперь он знал, что Сан-Луис лежит всего в нескольких милях к северу, за невысокой грядой холмов.
Как сказал однажды Тэм Лин, у тюремщика в голове сотни разных мыслей, у заключенного же только одна — побег. И это сосредоточенное внимание прожигает стальные стены, будто лазерная пушка. Матт пришел к выводу, что Тэм Лин (учитывая его прошлое) немало знает о побегах из тюрем.
От Матта требовалось только одно: выключить электрический ток, идущий по ограде, и перелезть. Однако это казалось легким только на первый взгляд. С наступлением темноты электростанция запиралась. Каждый вечер в десять часов и наутро в пять Хранители пересчитывали мальчиков. Значит, в его распоряжении остается только семь часов, и за это время надо пройти пять миль до забора (надеясь, что в его отсутствие кто-нибудь не включит ток снова), а потом еще двадцать миль до Сан-Луиса, и всё это в кромешной темноте. Если земля покрыта кактусами, прогулка займет намного больше времени.
Что сделают Хранители, когда обнаружат пропажу троих мальчишек (потому что Матт собирался взять с собой Чачо и Фиделито)? Полетит ли Хорхе искать их на гравилёте? Наверное, Фиделито придется оставить. Малышу не пройти двадцать пять миль. Но как его бросить?!
«Иногда дружба причиняет боль», — осознал Матт. Уже много лет он мечтал завести друзей, а теперь, когда друзья наконец появились, понял, что вместе с ними приходят и мучительные узы. Хорошо, допустим, он возьмет с собой Фиделито, но тогда им потребуется еще больше времени…
Если перегрузить паровой котел около корпуса Хранителей, он взорвется, и тогда… Но допустимо ли разнести в клочья двадцать человек? Эль Патрон не раздумывал бы ни секунды. Тэм Лин пытался взорвать английского премьер-министра, но вместо этого убил двадцать детей.
«Убивать нехорошо, брат мой Волк», — послышался в голове у Матта тихий голос. Матт вздохнул. Это, наверное, и есть то, что Мария называет совестью. Она причиняет боли еще больше, чем дружба.
* * *— Зачем мы его ждем? — в который раз спросил Чачо, глядя, как комбайн с астматическим пыхтением ковыляет вдоль вереницы креветочных чанов.
— Потому что он знает многое из того, что нам нужно выяснить, — терпеливо объяснил Матт. Они сидели возле самого дальнего чана. У них за спиной высилась ограда; верхняя проволока гудела и потрескивала.
— Он подлиза. Каждый вечер на нас наезжает.
— После порки перестал, — напомнил Матт.
— Это он просто немного отдохнуть решил. — Чачо не хотел признавать в Тон-Тоне хоть какие-нибудь хорошие качества.
— Будь с ним подобрее, ладно?
— Ми абуэлита говорит, души людские — как сады, — радостно сообщил Фиделито. — Она говорит, нельзя поворачиваться к человеку спиной только потому, что его сад зарос сорняками. Надо дать ему воды и побольше солнечного света.
— О, брат мой, — усмехнулся Чачо, но спорить не стал.
Позади Тон-Тонова комбайна вздымался высокий шлейф пыли. Он медленно оседал на голую землю. Воздух был так неподвижен, что пыль даже не рассеивалась.
— Вы, гм, должны работать, — окликнул их Тон-Тон и рывком остановил машину.
— А ты должен торчать из чана вверх ногами, — проворчал Чачо. Матт пихнул его кулаком в бок.
— Если вы, гм, хотите меня отлупить, то, гм, не стесняйтесь, — сказал Тон-Тон. — У меня, гм, хватит сил вышибить вам всем мозги.
— Почему ты считаешь, что три человека, спокойно сидящие у дороги, собираются тебя отлупить? — поинтересовался Чачо. — Хотя это может оказаться и правдой.
— Мы только хотели поговорить, — сказал Матт, одаривая Чачо свирепым взглядом.
— С чего это вдруг? — Тон-Тон подозрительно прищурился.
— С того, что ми абуэлита говорит, что люди как сады, — защебетал Фиделито. — Им нужны солнечный свет и вода, а их души надо… надо…
— Пропалывать, — подсказал Чачо.
Тон-Тон, округлив глаза, стал обдумывать это занятное утверждение.
— Мы просто подружиться хотели, понятно? — сказал Матт.
Тон-Тон поразмышлял над этим еще с минуту, а потом слез с комбайна.
— Когда ты в последний раз был в Сан-Луисе? — спросил Матт.
Если Тон-Тон и был удивлен таким вопросом, то ничем этого не выдал.
— Примерно, гм, с год назад. Ездил туда с, гм, Хорхе.
— У тебя там семья?
— Моя м-мама, гм, год назад, гм, ушла за границу. Отец п-пытался, гм, ее, гм, найти. Он н-не вернулся…
Матт подметил, что, едва заговорив о родителях, Тон-Тон стал заикаться еще сильнее.
— А абуэлита у тебя есть? — спросил Фиделито.
— Б-была. М-может быть, гм, она еще там. — Губы Тон-Тона дрогнули.
— Тогда почему же ты ее не отыщешь?! — воскликнул Чачо. — Омбре! Если бы у меня была бабушка всего в двадцати милях к северу, я бы зубами перегрыз эту ограду и побежал ее искать! Что с тобой, парень?!
— Чачо, не надо, — сказал Матт, предостерегающе кладя руку другу на плечо.
— Вы, гм, не понимаете, — сказал Тон-Тон. — Хорхе увидел меня на той стороне границы. Там был Фермерский Патруль и, гм, собаки, большие рыжие псы, гм, с громадными зубищами. Они делали всё, что скажет Фермерский Патруль, а Фермерский Патруль велел им, гм, сожрать меня. — При этом воспоминании Тон-Тон содрогнулся. — Хорхе перешел через границу и пристрелил их. Из-за этого ему крупно влетело. Он, гм, спас мне жизнь, и я у него в долгу.
— Это Хорхе сказал тебе не искать бабушку? — спросил Матт.
— Он сказал, что я прирожденный Хранитель. Сказал, что у Хранителей нет семей, они привязаны только друг к другу, и это лучше, потому что семьи рано или поздно бросают тебя.
— Но твоя абуэлита, наверное, плакала, когда ты не пришел домой, — сказал Фиделито.
— Я не могу вернуться домой, бестолочь! — заорал Тон-Тон. — Если бы не Хорхе, я был бы в животе у собак!
— Хватит, Фиделито, — сказал малышу Матт. — На сегодня мы выпололи достаточно сорняков. — Он принялся расспрашивать Тон-Тона о Сан-Луисе, и Тон-Тон охотно отвечал. Чем дольше он говорил, тем меньше заикался. Его хмурое лицо разгладилось. Он стал казаться намного моложе и веселее.
Тон-Тон описывал город так подробно, будто у него перед глазами была разложена топографическая карта. Он вспоминал каждую мелочь — олеандровый куст с нежно-розовыми цветами, саманную[57] стену, скрытую за акациями паловерде, фонтан, журчащий в мраморном бассейне. Он словно ходил по улицам с фотоаппаратом. И постепенно расслабился настолько, что заговорил о своих маме и папе. Они жили в большом доме, где было много дядюшек и тетушек, братьев и сестер, а заправляла всем старенькая абуэлита. И, несмотря на бедность, они были счастливы.
Покончив с рассказом, Тон-Тон сладко потянулся, как будто съел вкусный обед.
— Я, гм, никому не расскажу, почему мы опоздали, — сказал он. — Скажу, гм, комбайн поломался. — Он даже разрешил Фиделито почти всю дорогу ехать с ним на комбайне и спустил малыша на землю только тогда, когда вдали показался корпус Хранителей.
— Ничего не понимаю, — задумчиво говорил Чачо — они с Маттом шагали сбоку от отчаянно грохочущего комбайна, подальше от шлейфа пыли. — Ты словно включил свет у него в голове. Я и не думал, что Тон-Тон такой толковый.
Матт улыбнулся, радуясь, что не ошибся в парне.
— Селия говорила, что медлительные люди просто присматриваются внимательнее.
— Кто такая Селия?
Матт чуть не поперхнулся. Он тщательно избегал любых расспросов о своей жизни до прибытия в Ацтлан. Слушая воспоминания Тон-Тона, он несколько ослабил бдительность.
— Селия… это… моя… моя м-мама.
И это было правдой. На протяжении многих лет она упорно твердила ему, чтобы он не называл ее матерью. Однако никто не заботился о нём так, как она. Никто не защищал, не любил его так, кроме, разве что, Тэма Лина… Потому что Тэм Лин был ему как отец.
Воспоминания, тщательно подавляемые, внезапно нахлынули с новой, оглушающей силой. Матт приучил себя не думать о Селии и Тэме Лине. Это было слишком больно! Но теперь он ничего не мог с собой поделать. Он сел на корточки, по лицу его потекли слезы.
