Диана Джонс - Зачарованный лес
– Ах, оставь меня в покое! – огрызнулся Мордион.
Он понятия не имел, ушел Баннус или остался. На протяжении долгого времени Мордион был растянут вдоль черных межзвездных пространств себя самого и скользил от одной мучительной точки к другой.
Правитель № 1 часто навещал детей. Они им восхищались. Мордион вздрогнул, переместившись на следующую точку, чтобы подумать о том, как они им восхищались. Когда он приходил, им разрешалось надевать хорошую одежду и быть в приятной обстановке. Он улыбался, гладил их по голове и приносил им конфеты – кроме этих случаев им вообще не давали ничего сладкого. Нередко с уходом Правителя № 1 конфеты у них отбирали.
– Вы крайне разочаровали Правителя номер один, – объясняли детям. – Вы должны прилагать больше усилий, чтобы быть достойными его.
Потом Мордиону приходилось утешать хлюпающих носом близнецов и объяснять им, что они – достойны. Ведь они пытались быть достойными Правителя № 1. О, как они пытались…
Их учили военному мастерству с самых ранних лет. Обе пары близнецов отставали в этом деле и от Кессальты, и от него. Мордиону нередко приходилось проявлять нешуточную расторопность, чтобы защитить близнецов от роботов, которых те так боялись. Наверное, по этой причине он в конце концов утратил страх перед роботами. Мордион обезвреживал робота, нападавшего на него самого, а потом помогал Белли и Корто разобраться с их обидчиками, пока Кессальта, чуть медленнее, спасала других близнецов. То же было и с определением инструментов: сначала он обнаруживал те инструменты, что использовались против других, и только потом – те, что были направлены против него самого. Например, Мордион мог, глядя на своего противника, быстро послать сигналы в мозг Катиона и Сессели – «монитор слежения» или «пистолет с иглами» – и тогда у этих двоих был шанс остановить оружие прежде, чем оно их атакует.
В этой же части воспоминаний находился еще один алмазный шип. Однажды Правитель № 1 объявил Мордиону, что он теперь – Слуга, и велел ему облачиться в алый цвет и ходить со свернутым плащом через плечо. Но Правитель № 1, видимо, не знал, насколько Мордион искусен в обращении с инструментами. Первый объяснил Мордиону, что за каждым его поступком теперь будут следить мониторы. Впоследствии Мордион обнаружил, что иногда Правитель № 1 об этом забывал. Но к тому времени Слуга уже ничего не мог изменить.
Детям не разрешалось пропускать занятия, если, конечно, у них не было переломов, а жаловаться на болезнь строго-настрого запрещалось. Их всех заставляли учиться исцелять себя самостоятельно. Мордион страдал довольно-таки острыми приступами астмы каждый раз, когда те несколько деревьев, что выглядывали из-за стены, выпускали молодые листочки в пыльце, и от этой напасти он так и не смог избавиться. Но он научился не обращать на приступы внимания. Близнец Катиона, Корто, тоже пытался не обращать внимания на внезапную жуткую боль в животе. Все они пробовали его вылечить, но не знали как. Мордион и Кессальта просидели с Корто всю ночь, пытаясь отвлечь его от боли, пока он не умер на рассвете от разрыва аппендикса.
Правитель № 1 прибыл к ним в большом гневе.
– Ах вы, маленькие гаденыши, – сказал он, – это ваша ошибка. Вы должны были кому-то сказать, что он болен.
Дети не осмеливались говорить о таком, потому что им это запрещалось. Они чувствовали себя ужасно. Они горько винили себя в происшедшем. Им пришлось присутствовать при вскрытии Корто, ведь анатомия входила в список обязательных для них предметов. Потом все дети себя плохо чувствовали, а Катион с тех пор выполнял задания куда медленнее. Он нуждался не только в помощи Кессальты, но и в поддержке Мордиона.
Горе – но не вина, – испытанное ими из-за Корто, казалось, ослабевало по мере того, как сеансы под Шлемами становились длиннее.
– Я не собирался об этом думать! – запротестовал Мордион, но в это мгновение он уже напоролся на шип.
Все дети ненавидели Шлемы. От этих штуковин болела голова. Но Мордион ненавидел их еще больше, чем все остальные, потому что – медленно-медленно – они заглушали три голоса у него в сознании, притупляли способность совершать чудеса, мешали сочинять песни и рассказы, которые раньше так ему удавались. Он должен был утешать себя мыслью о том, что Шлемы помогали ему лучше делать те вещи, которых от него ожидали, например любить Правителей, сражаться быстро и точно, а также подчиняться приказам преподавателей. И все же это было тяжело. Кроме того, Мордион не осознавал, что Шлемы могут быть опасны для здоровья, пока у сестры-близнеца Белли, девочки по имени Сессель, не начались внезапные судороги, приведшие к скоропостижной смерти.
В этой смерти их винить не стали, но все они отчаянно отбивались – за что были наказаны – в следующий раз, когда им пришлось надевать Шлемы. Теперь Мордиону и Кессальте приходилось поддерживать двоих одиноких, убитых горем близнецов. Мордион думал, что, возможно, и сам давно бы уже сдался и позволил себе умереть в судорогах, если бы не новый голос, внезапно возникший у него в голове. Он называл этот голос просто – «Девочка». Она называла его «Невольником». Похоже, ей удалось пробиться сквозь Шлем, потому что она была моложе других голосов и появилась на более позднем диапазоне волн. Сначала Девочка была очень юна. Ее бодрое щебетание стало для Мордиона чем-то вроде спасательного круга. И она принесла с собой новое ви́дение – в сущности, новую надежду. Ее крайне возмущала жизнь, которую он вел.
– Почему ты не сбежишь? – спрашивала она.
Мордион задумался, почему ему самому такое не пришло в голову. Наверное, из-за Шлемов. Он начал размышлять о том, как обрести свободу. Он стал попросту одержим идеей обретения свободы. Само собой, он поделился этим с Катионом, Белли и Кессальтой.
Катион в ту же ночь перелез через стену. Его принесли назад, чудовищно искалеченного. Вместе с ним пришел и Правитель № 1.
– Вот что бывает, – сказал он, улыбаясь и теребя бороду, – с непослушными детьми, которые пытаются сбежать. Так что даже и не помышляйте об этом.
Катион умер два дня спустя. Мордион винил себя и в этом тоже. Больше никто не пытался бежать, но месяц спустя Белли повесилась на трубе в ванной комнате. Правитель № 1 обвинял в этом Мордиона и Кессальту, чего они и ожидали. Еще одно звено в цепочке бедствий.
Девочка убеждала Невольника не терять надежды. Она не сомневалась: когда-нибудь он будет свободен. Мордион же переживал, что поверил ей однажды. После этого его неволя стала еще тяжелее, а несчастье – еще больше. Он попытался заглушить голос сознания, но вместо этого напоролся на очередной ледяной шип. Виерран. Когда он пришел в тот подвал за одеждой, ожидая увидеть всего лишь робота, а вместо робота обнаружил там Виерран, то сразу обратил внимание на то, как она разговаривает. Что-то особенное было в ее энергии, в том, как она общается. Мордион почувствовал в этом что-то знакомое. Он почти сразу решил, что Виерран – его Девочка. Ему очень хотелось спросить ее об этом. Несколько раз он даже начинал спрашивать, но так и не осмелился. Если бы он спросил и это оказалось бы ошибкой, то Виерран наверняка бы с отвращением отвернулась от него, как все остальные в Доме Равновесия. Мордион знал, почему его избегали: что бы ни думали Правители, убийства, совершавшиеся Слугой по их приказу, были тут ни при чем. Настоящая причина была в другом: люди подозревали – и вполне справедливо, – что обучение превратило его в безумца. В конце концов, на это оно и было направлено. Мордион не вынес бы, если бы Виерран сочла его безумцем, а ведь она вполне могла так подумать, проболтайся он о голосах.
– Я больше не хочу ничего знать! – сказал он.
– Отчасти я понимаю, что ты чувствуешь, – признался Баннус, теперь принявший форму усеянной звездами урны. – Я – то, что люди Земли именуют киборгом. Я был создан примерно четыре тысячи лет назад из полуживых мозгов умершей Пятерки Правителей. Пять различных образцов мозга – не так-то просто их скоординировать и приспособить друг к другу. Соединение их между собой, а потом соединение частей человека с машиной вызвали у меня почти такую же боль, как та, что ты сейчас испытываешь. Пусть тебя приободрит мысль о том, что я это пережил и не сошел с ума. Потом, как и ты, я провел много времени в подавленном состоянии, когда мне разрешалось работать только охранником. Судя по моим ощущениям, тебя, наверное, просто разрывало от ярости.
– Да, – подтвердил Мордион. – Хуже всего, что меня заставляли быть таким почтительным.
– Странно, что ты выделил именно это! – удивился Баннус.
– Думаешь, легко, если тебя тошнит всякий раз, когда хочешь над кем-то посмеяться? – фыркнул Мордион.
– Понимаю, – согласился Баннус. – Подозреваю, что ты мне не веришь, но я говорю правду. Я веками обещал себе эту шутку, которую сейчас разыгрываю. Иначе я позволил бы себе сгнить на корню. Опять-таки, подобно тебе, я все еще в крайне подавленном состоянии. Тебя против воли удерживают в поле моих действий. Меня держит в осаде – и манипулирует мною! – Лес.
