Владислав Крапивин - Кораблики, или «Помоги мне в пути…»
– Ладно, как-нибудь разберусь. А сейчас, уж не обессудь, я нарушу гармонию и равновесие между добром и злом. – И я снова поднял "ПП".
– Еще секундочку… Послушайте, господин Викулов. А вы всерьез уверены, что имеете право осудить меня на смерть?.. Да нет, я не о юридическом праве! Вы точно уверены, что сами лучше меня?
– А ты юморист, Полоз! – это я уже с новой злостью.
– Отнюдь, – светски возразил он. – Просто ваша судьба в давние годы милостиво перевела стрелку на ваших рельсах. Рукою десятиклассника Яшкина, который дал вам оплеуху. А если бы не это? Вспомните ваш тайный интерес, когда били Турунчика! Как вы часто дышали при виде чужого страдания! Во что это могло развиться, если бы не Яшкин?
Я обмяк. Опустил пистолет. Откуда он знает? Хотя ведь он дьявол. И умеет проходить сквозь время… Ну, тем хуже для него.
Я сцепил зубы и снова навел ствол:
– Дело не во мне!.. Я и себя уничтожил бы без жалости, если бы почуял, что становлюсь таким! Но сейчас это зло в тебе. И поэтому я тебя убью.
– Ладно, стреляй, – процедил он. – Только подойди поближе, чтобы не промахнуться. И смотри, в кого стреляешь. Смотри! – он свободной рукой разодрал до низа рубаху. Сбросил рукав, рубаха повисла на правом плече. Полоз нелепо крутнулся, повернулся ко мне спиной. Она была бледная, с редкими волосками. На левой лопатке… темнело родимое пятно – "гусиная лапка".
Такая же, как у меня. И у Петьки.
Я уронил руки.
И опять услышал, какая вокруг тишина. Звенящая. Обморочная.
Лицо Полоза оскалилось лошадиной улыбкой.
– Ну, что же ты, Питвик? Стреляй в брата своего!
И тогда я услышал Петьку. Он сказал шепотом, но непримиримо:
– Стреляй.
И я ватными руками поднял пистолет – в который уже раз…
Полоз перестал скалиться. Помертвел лицом, закатил глаза. И обмяк на железной площадке, вывернув прикованную руку.
– Подожди, – велел мне отец Венедикт. Подошел к Полозу. Нагнулся.
Я и мальчишки не шевелились.
Отец Венедикт стоял над Полозом долго. Потом вернулся к нам. Сказал, глядя в сторону:
– Паралич сердца.
– Вы уверены? – угрюмо и виновато спросил я.
– Уверен. Я в свое время насмотрелся на такие дела… Ступайте отсюда. Подождите меня там, в проходе. Я сам толкну тележку. И помолюсь…
Чиж вскинул черные глаза-кинжалы:
– За него?
– За нас, грешных… Ступайте.
Мы ушли. Встали у кирпичной развалины. Я машинально поставил "ПП" на предохранитель. Убрал его в карман.
Петька тихо дернул меня за рукав:
– Пит, это же просто совпадение… Ну, родинка…
– Да, конечно, – бормотнул я, зная, что таких совпадений не бывает.
Несколько минут мы стояли молча. Отец Венедикт подошел, бросил в траву черные наручники.
– Зачем вы их сняли? – набыченно спросил Чиж. – Он всплывет.
– Ну и пусть всплывет. Найдут – определят, что разрыв сердца. А если когда-нибудь вытащили бы со дна, прикованного, решили бы, что убийство…
Я подумал, что с такой глубины едва ли когда-нибудь подняли бы тележку. Но промолчал… Все-таки хорошо, что я не стрелял…
– Дело свершилось, и в этом – рука Господа, – тихо проговорил отец Венедикт. – Радости мало, но и скорбеть нечего. Случилось то, что справедливо… Поедем теперь ко мне. А то душа неспокойна, как там эти два сорванца одни-то…
Чиж отступил назад:
– Я пойду… Мне надо…
– Увидимся, – сказал Петька.
– Не знаю. На всякий случай – прощай… – И Чиж скользнул в оконный проем разрушенного склада. Петька тревожно смотрел ему вслед.
– Отец Венедикт, мы приедем позже, – сказал я. – Вы нас извините… Нам с Петькой очень надо поговорить. С глазу на глаз.
– Понимаю. Но… прямо сейчас? Здесь?
– Да. Ни к чему тянуть…
– Понимаю, – опять сказал отец Венедикт. – Ну что же, приезжайте после… А кота давайте, я с собой прихвачу. Что вам с ним возиться…
Только сейчас я сообразил, что Петька держит на плече Кыса. Видимо, так и держал все время – пока ехали, пока шли, пока стояли там…
– Нет, – насупился Петька. – Пусть со мной.
– Ну, как знаешь… Кстати! – отец Венедикт пристально и с усмешкой глянул на меня: – Вас, кажется, озадачило родимое пятно этого оборотня. Да? Не бойтесь, это была его последняя дьявольская шутка. Косметика… – И отец Венедикт уронил из ладони что-то вроде дохлого мотылька. Мотылек упал рядом с наручниками.
Я с недоверием и брезгливостью поднял его. "Гусиная лапка" была вырезана из легкого бугристого пластика.
Не передать словами, какое я испытал облегчение. Хотелось тут же сесть на землю и зареветь, как мальчишка, которому грозили жутким наказанием, но неожиданно пожалели и простили. Не сел, не заревел. И не потому, что стеснялся Петьки, а потому, что… где-то в глубине души осталась вина…
Я стоял и машинально вертел "гусиную лапку" в пальцах.
Петьку передернуло:
– Брось ты это…
– Бросил… А ты тоже брось эту гадость. Нашел игрушку…
Петька, оказывается, поднял из травы наручники.
Он сказал смущенно:
– Я не могу. Видишь, прицепились нечаянно.
– Нечаянно! Балда…
Он, видите ли, сунул руку в кольцо, то и защелкнулось. Браслет был с автоматической регулировкой, плотно охватил тонкое запястье.
Петька покачал свободным браслетом на цепочке:
– Теперь не снять, пока не приедем к отцу Венедикту. Ключ-то у него…
– Олух! Как по городу пойдем?
– Подумаешь. Спрячу под курткой… А о чем ты хотел говорить?
Да, это было главное. То, от чего никуда не уйти.
– Сядем… вон там.
У кирпичной стены был широкий выступ, в полуметре от земли. Петька расстелил на нем куртку. Сел. Опустил с рук ненаглядного Кыса. Тот улегся ему на сандалии.
Я сел рядом.
– Петушок…
Он посмотрел с ожиданием новой беды:
– Что-то опять случилось, да?
– Да…
3
Я рассказал ему все о Конусе и катапульте.
Петька молчал, колупая на колене коросточку.
– Вот так, Петушок… Никуда нам от этого не спрятаться. Судьба.
Он съежился, прошептал:
– Почему она такая? Судьба… Почему не дает нам, чтобы вместе?
– Вернусь, и будем вместе. Тогда уже точно.
Петька сказал беспомощно:
– Я не думаю, что ты вернешься. И ты сам так не думаешь.
– С чего ты взял?! – старательно возмутился я.
– А вот взял… Я понял, что, если мы далеко друг от друга, ничего хорошего не случается…
– Глупости.
– Не глупости… Пит, возьми меня с собой.
– Ты что, сдурел?
– Я ведь уже не маленький…
– Не в этом дело. Катапульта – она как маятник в пространстве. Качок туда, качок обратно. И запас энергии на одного человека. Если двое – на обратный ход не хватит, оба останемся там…
– А если… что-то случится и ты останешься там один? Тогда я как?
– Не надо, Петух… Ты же хотел самостоятельной жизни. Недаром ушел на "Розалине"…
– Но я же не ушел, вернулся! За тем, что ли, чтобы опять врозь?..
– Но тут уж ничего не поделаешь…
Он сник:
– Да, я понимаю.
Лучше бы уж ругался и спорил.
– Это ведь еще не сегодня, – беспомощно сказал я. – Будет еще подготовка, то да се…
Он кивнул, не поднимая головы. Потом вдруг попросил:
– Покажи хоть эту чертову катапульту. Какая она?
– Ты же видел! Тогда, в поезде…
– Я не помню…
Я достал секундомер. Индикатор мигал рубиновым глазком.
– Дай, – шепнул Петька.
– Только без фокусов. Ничего не нажимай.
– Что я, сумасшедший?
Впрочем, был тайный предохранитель, о котором Петька не знал, поэтому я не боялся. Даже демонстративно стал смотреть в сторону.
…Как он сумел отколупнуть крышку, поддеть ногтем тот самый лепесток и нажать головку?!
Похожий на кузнечика зуммер резанул меня по нервам пуще громкой сирены. Я рванулся (Кыс перепуганно вскочил). Выхватил у Петьки катапульту:
– Идиот! Ты же ее запустил!
Он глупо мигал:
– Разве нельзя остановить?
"Остановить"! Мчащийся по склону тысячетонный шар! Летящий под откос поезд! Ракету на взлете!.. Хотя ракету можно взорвать сигналом с пульта, а здесь… Здесь ничего! Пространство уже начало сворачиваться в бесконечно длинный смерч со стержнем из абсолютной – внепространственной – пустоты. И скоро этот смерч втянет меня – неумолимо и мгновенно.
Через три минуты.
Лишь бы не зацепило Петьку!
Не нужна была темпоральная коррекция. Мысли и так выстраивались четко и стремительно.
– Петух, слушай! Это приказ! Ты сейчас немедленно отправишься к отцу Венедикту. И будешь слушаться его во всем. Позвони Юджину. Скажи – Питвик ушел раньше срока! Так получилось, случайно… Я вернусь. За секунду там со мной ничего не случится. Я мгновенно пущу обратный ход, если увижу опасность.
– Пит, прости…
– Хорошо, прощаю. Не в этом дело. Теперь – к отцу Венедикту. Сию секунду! Ты не должен быть здесь, может задеть антитемпоральным эхом. Или утянуть совсем…
– Хорошо, – понуро отозвался Петька. И встал. – Давай тогда… попрощаемся.
