Карри - То, что меня не убьёт...-1
И знаете — от желающих отбоя не было. Правила Выживания (так называли их дети) — отскакивали от зубов даже ночью спросонья. И Историю Сосуществования читали взахлёб, далеко опережая указанные параграфы — и прочитывали от корки до корки, как детектив, несмотря на обилие статистики и таблиц. То ли потому, что интересно было. А то ли потому, что кто-то умеет зажигать огонь взглядом, а кто-то — учить и преподавать так, чтобы хотелось учиться.
Учитель входил в аудиторию, ученики вставали, приветствуя, он отвечал, усаживал класс — и с этого момента и до звонка внимание детей было приковано к педагогу, всё, что говорилось и делалось в классе, оказывалось прочно впечатано в их память, как и содержание учебников. Таким образом даже у самого неспособного и нерадивого ученика не оставалось никаких шансов плохо усваивать теорию.
Другое дело — практика. Способности — свойства врождённые, их можно направлять, корректировать, совершенствовать, развивать, подавлять, даже утрачивать… при условии, что они всё-таки есть. Если у вас нет, скажем, ушей, бесполезно учиться ими шевелить. А если не нравится врождённый цвет волос, то вы можете их перекрасить, сбрить… или дождаться, пока они поседеют либо выпадут. Однако вам не удастся стать блондином, коли уж вы рождены брюнетом.
Но ежели вам хочется танцевать, то при желании вы сможете этому научиться — пусть только сидя, даже лёжа, двигая одной лишь головой… Мысленно, в конце концов. Потому что сам танец — это, прежде всего, движение души. Примой в Большом театре вы, скорее всего, не станете, но ведь это вовсе не главное, если подумать.
— В каждом из вас есть потенциал, позволяющий зажечь огонь. Пусть самую мелкую искорку. Начнём с малого — с повышения температуры, к которому прибегает ваш организм, чтобы выжечь изнутри заразу во время болезни. На это способен каждый. Второй шаг — добиться, чтобы температура повышалась не внутри вас, а рядом с вами… Нет-нет, не вокруг — хотя и такой вариант мы рассмотрим позже — а в том месте, где вам угодно: на ладони, к примеру… На кончике пальца… Так удобнее концентрировать температуру. Нагнетаем… Оп!
Класс благоговейно созерцал устойчивый жёлтый лепесток пламени, безотказно появлявшийся над кончиком учительского ногтя. Учитель с довольным видом оглядывал аудиторию и с сожалением гасил огонёк:
— Сказать по правде, друзья мои, погасить его намного труднее, чем зажечь, хотя бы потому, что он мне очень нравится, и мне совсем не хочется этого делать, но… дисциплина прежде всего! — И учитель, врождённый пирокинетик, делал приглашающий жест: — Что же вы? Пробуем, друзья мои, дерзаем!
Миль только расстраивалась — возжигание огня продвигалось у неё хуже всех в классе — но послушно принималась повышать собственную температуру, стараясь сконцентрировать её вне себя, между ладошками. Стоявший в сторонке дежурный целитель придвинулся поближе: до сегодняшнего дня наследнице Владаров вполне успешно удавалось прогреться до критических величин — но вот сбивать затем температуру до нормальных значений приходилось ему.
Ученики стояли посередине аудитории, выстроившись по кругу редкой цепочкой, лицом наружу — во избежание ожогов в случае удачи. За их спинами, в центре круга, прохаживались, бдительно следя за успехами, педагог и пара целителей. В первом, втором и даже ещё в третьем семестре особых достижений никто от студентов не ждал, но старшие всё-таки были начеку, и через каждые пять шагов по краям арены красовались огнетушители и аптечки, а ученики и педагоги непременно облачались в длинные жаростойкие мантии с капюшонами.
Да, вот уже три семестра Миль с глупым видом (по крайней мере, ей так казалось, а одноклассники не спешили её разубеждать) пыжилась изо всех силёнок, краснела и потела — но ни разу не запалила хотя бы дохленький дымок. Завтра — итоговая сессия по пирокинезу, это последняя консультация профессора. И уже нет смысла разубеждать себя — всем остальным и так давно это ясно — что бесполезно продолжать попытки…
Единственное, что у неё получилось — короткий стишок:
Огня лепесток я заставлю цвести,
И взгляд от него не могу отвести —
Он плавно танцует, колышась слегка,
И радует взор, как полёт мотылька…
Но стихи ничуть не помогли ей в возжигании Пламени, хотя и очень походили на классическое заклинание… Чего-то недоставало или что-то она делала не так…
Слева и справа от Миль с небольшим интервалом раздались соответственно возглас и радостный писк, запахло дымом: соседям удалось в первом случае поджечь, а во втором — заставить тлеть бумажные заготовки. Зачёт этим двоим обеспечен.
Покосившись на возбуждённо подпрыгивавших одноклассников, Миль уставилась на пространство между своими растопыренными ладошками, покачала их: воздух между ладонями слегка пружинил, ладони отталкивали одна другую… Да, потенциал в руках имеется — но это целительский потенциал. Миль почти видела напряжение, разводившее её руки в стороны. Если бы между ними сейчас находился пациент, руки заскользили бы вдоль его полей, отыскивая провалы и выпирания, выправляя неправильности…
В груди затеплело, на лбу выступил пот, по пальцам разбежалось покалывание, ритм дыхания сбился, Миль перестала слышать голоса за спиной. Прикрыла глаза… Так и видела: меж ладоней висит бело-серебристый шар, упругий, горячий, послушный… Открыв глаза, удивилась: шар действительно был! Еле заметный, но вполне ощутимый, размером с крупный апельсин. Неудобный размер.
Она слегка сжала полусогнутые ладони, сминая шар, как снежок, и он неохотно съёжился до размеров куриного яйца, стал заметнее, горячее… Теперь он помещался в клетке между пальцев одной руки. «Хороший мой, — погладила его пальчиком Миль. Почти погладила — он всё-таки отталкивал, не давался. — Красивый…»
Сзади кто-то деликатно покашлял. Миль замерла. Скосила наверх глаза.
— Вот так и стой, не надо ничего делать, — очень спокойно сказал профессор, нависая над ней. — Медленно разожми пальцы… Разведи ладони и выпусти его из рук.
Две большие руки появились справа и слева от ладошек Миль, дублируя её позицию. Пальцы учителя заметно подрагивали — Миль видела его поле, ловящее её шарик. Зачем, хотелось ей сказать, не надо, он же хороший, он мой!
— Да, мне тоже его жаль, — понял её профессор, — но это похоже на шаровую молнию.
«Нет, это не молния»! — хотела она возразить, но, ясное дело, не могла.
— Похоже, говорю, — голос его стал напряжённым, — но я не уверен. А молнии очень нестабильны и очень опасны! Как ты его удерживала?!.. Короче, сейчас ты присядь и откатись в сторону, поняла? И беги отсюда! К выходу! Давай!
Миль выскользнула из-под его рук, отскочила в сторону… и оглянулась.
Профессор оттолкнул висящий перед ним шар, придав ему ускорение, и прыгнул на зазевавшуюся ученицу, повалив её на каменный пол арены. Его тяжёлое тело навалилось сверху, а потом пол дрогнул, что-то грохнуло, профессор зашевелился, и Миль смогла сесть.
В воздухе клубилась густая пыль и пахло озоном и гарью. Нормально пахло, в общем. Для этой аудитории — вполне нормально.
Пыль ещё не успела осесть, а в круглое помещение, ступенями уходящее к потолку, уже набился народ: кто-то занимался делом, помогая прийти в себя профессору и ученице, кто-то пытался навести порядок, очистить воздух и убрать мусор, а прочие просто глазели и галдели. Вокруг Миль, которая совсем не пострадала, только испачкалась в пыли, столпились одноклассники, задавали какие-то бессмысленные вопросы.
Профессору повезло меньше, возле него хлопотали целители, но он отмахивался:
— Цел я, всё в порядке, отстаньте!
— Этого вы не можете утверждать, профессор! Я настаиваю, чтобы вы оба немедленно отправились в лазарет — и не своим ходом! И не смейте со мной спорить!
В общем, оба действительно вскоре оказались в лазарете. И обоих, осмотрев, вскоре же и отпустили.
Не получилось у Миль возжечь огонь. И зачёта по пирокинезу она не получила.
* * *У неё как-то вообще всё получалось не так, как следовало. Приученная бабушкой таить свои особенности от окружающих, она усвоила этот навык, как инстинкт, и таилась ото всех — включая родственников — до последнего, пока обстоятельства не заставляли приоткрыться. И даже тогда делала всё, чтобы сгладить впечатление, свести его на нет. В основном ей это удавалось. Единственное, в чём можно было не сдерживаться — школьная программа. Здесь все проходили её ускоренно — по сравнению с нормальными сверстниками, конечно — поэтому большинство управлялось с полным курсом и, не задерживаясь, двигалось дальше — чтобы к 17–18 годам стать вровень со взрослыми ведами и самим заботиться о себе, решая, станут ли они жить как обычные горожане, вписавшись в человеческое общество, устроившись на какую-нибудь работу, службу, обретя счастье в простых человеческих радостях — семья, дом, дети, работа… Либо всё то же самое — среди своих, где не нужно прятаться, можно открыто пользоваться всем, чем наградила природа, жить на охраняемой, безопасной территории, но тогда придётся нести часть общей ноши — участвовать в Игре.
