Александра Егорушкина - Настоящая принцесса и Снежная Осень
— Досточтимые статуи, — сказал новый Хранитель, — времени у меня совсем нет, поэтому давайте говорить кратко, хорошо? Кто обманул, как именно и чем я могу помочь?
— Человек с каменными глазами! Он обещал вечное полнолуние и вечную забаву! — обиженно промяукала Сфинкс. — Он не предупредил, что надо будет есть и спать, а мы не умеем! Нам нечем! И нам теперь бывает больно! И холодно! А он взамен требует охранять его дворец!
— От кого? — поразился Лева.
— От вас, — отвечала Сфинкс. — Он послал нас рыскать по городу и сказал — выследить и убить всех, кто ходит и дышит… А убивать мы тоже не умеем и не желаем, это дело живых — намеренно делать живое мертвым!
— Ну, не совсем так, — вступил от неожиданности Конрад, но вовремя умолк.
— От нас охранять — это почетно, — рассудил Лева. — Что ж. А скажите мне вот что: вы все не хотите быть живыми?
— Хотим! — обиженно загалдели те, кто умел галдеть. — Но не всегда, только по полнолуниям! И раньше нам больно никогда не было! И холодно тоже! И голодно!
— Да нет, я не об этом! — Лева умудрился перекричать весь нестройный хор. — Кто-то из вас думает иначе?
По толпе пронесся ропот вроде отдаленной лавины, а потом из задних рядов поднялся в воздух щит с изображением головы Медузы Горгоны с ограды Летнего сада:
— Не все! Не все! Половина наших хочет жить вечно! — пронзительно выкрикнула она, помавая шипящими косами-змеями.
— И все статуи с Публичной библиотеки! — подхватили в толпе. — И два коня с Аничкова моста! И семь Атлантов!
— Мама дорогая, — пробормотал Лева. — Хорошо! А на этой площади все согласны сидеть по постаментам и гулять только в полнолуние?
В ответ раздался красноречивый гул — низкий, вибрирующий.
— От-лич-но, — отчеканил Лева. — Слушайте, что я скажу! Мне тоже больше нравится, когда вы по местам расставлены! И к нему у меня очень много вопросов накопилось! Так что будем считать — противник у нас общий. Так? А ваши… сотоварищи продолжают его от нас охранять. Так? Тогда вот что… кто тут покрепче-то… Вот вы, вы и вы…
От толпы, гордо поигрывая черными мраморными мускулами, отделились три Атланта в набедренных повязках.
— И вы, пожалуйста… — Лева поправил очки.
За Атлантами вперед вышел надменный египетский фараон — продолговатые глаза, застывшая полуулыбка и взволнованно шипящая коброчка во лбу. Лева смутно припомнил, что видел таких где-то недалеко от Литейного, но четырех. Остальным троим, видимо, быть живыми пока нравилось.
— И все львы, пожалуйста… привет, Леонардо, привет, Леандро… и вы, госпожа Сфинкс… и все прочие сфинксы… есть ещё сфинксы? — Лева оглядел толпу. — Есть… Два, четыре, шесть, восемь. Ага. Ничего, что нереставрированные, все равно пойдемте, не стесняйтесь, тут все свои, да и смеркается уже, никто вас разглядывать не будет.
Сфинксы, вскинув головы, построились в ряд. Вышло внушительно.
— И все летающие покрупнее… — Над головой у Левы захлопали крылья — это рвалась в бой знакомая ему каменная сова, а за ней пикировал огромный орел. — Хотя нет, вам не нужно, впрочем, если за компанию… Слушайте меня. Мне… нам всем сейчас надо обойти несколько мест в городе. Раз уж вы пришли ко мне за помощью, ваша задача теперь — охранять нас. А не его. Понятно?
— От кого охранять? — не поняли отборные.
— От других статуй, — втолковал им Лева, начиная приплясывать от нетерпения. — И от всего прочего, от чего придется. Вы же сильные, пока живые, правда? Летучие — прикрывайте сверху.
— А помощь? А справедливость? — забеспокоилась Сфинкс.
— А вот после этого мы все пойдем и с ним разберемся! — свирепо подытожил Лева.
— А нам что делать? — неживыми голосами гулко прогудела толпа.
— Свободны! — рявкнул Лева. Его не поняли.
— Ступайте по своим домам и ждите, вам скажут, — предложил Инго.
Статуи обрадованно послушались. Толпа начала рассасываться, на площади сразу же сделалось просторнее. Отборная гвардия по собственному почину сбилась в более или менее организованную кучку с тремя Атлантами впереди и изготовилась сопровождать Хранителя и его спутников в путешествии по городу.
— По-моему, у этого города просто потрясающий Хранитель, — шепнул Инго Филину.
— Что с тобой? — поинтересовался в ответ Филин.
— Страшно, — признался Инго.
— Мне тоже, — вздохнул Филин.
Глава 11,
Когда Лиза влетела в душный холодный зал, Саблезубая как раз стояла над душой у Мишки и допытывалась, почему это они без Кудрявцевой дальше играть не могут. Запомнить мудреное слово «концертмейстер», а также то, что оно относится к Лизе, Ульяне Сергеевне решительно не удавалось вот уже четыре часа кряду. Если не больше.
— Перерыв, перерыв, — с порога закричала Лиза, — Ульяна Сергеевна, он сказал, нас отпустить на полчаса на перерыв, и ещё сказал, чтоб ему не мешали и в дверь по пустякам не ломились, вот! Я ему доложила, как тут у нас все, он сказал, молодцы, так держать.
Все тут же уставились на неё в упор — и замученные оркестранты, и раскаленная Саблезубая, и озабоченная Паулина, и сгрудившиеся около неё дети. И Маргарита. И подоспевший Костя — вылупив глаза.
— Не «он», а Виктор Александрович, — поправила Лизу Саблезубая, но возразить насчет перерыва не посмела. Оркестранты, потягиваясь и охая, стали слезать со сцены, задевая занавес и поднимая тучи пыли. Сердце у Лизы в очередной раз ухнулось куда-то в живот, когда она заметила, что все они стали ещё бледнее и двигаются с трудом — не дети, а старички какие-то.
— Виктор Александрович ещё передал — чтоб вы зал проветрили и апп… аппаратуру проверили, а дети чтоб пока все в фойе погуляли и им не мешать. — Лизу осенило вдохновение, и она шпарила как по-писаному противным голосом учительской любимицы. Если они полезут аппаратуру проверять, будем потом знать, где ломать, сообразила она. Мальчиков туда напустим. С Лёвушкиным ножом.
Саблезубая недоверчиво поджала пламенно накрашенные губы.
— А больше ничего не передавал? — подозрительно спросила она.
Лиза прижала руки к груди:
— Ульяна Сергеевна, если не верите, сходите спросите сами!
— Это исключено! — отрезала Саблезубая, и лиса у неё на плечах испуганно подпрыгнула.
— Маэстро нельзя беспокоить, когда он творит! — неожиданно подпела Паулина. — Идите, идите, дети, — и она, как наседка, стала подпихивать своих подопечных к выходу, жалостливо качая головой. — Там диванчики такие стоят, ложитесь, ножки вытянете, курточками накроетесь, подремлете хотя бы. А потом приходите, будем дальше в «мафию» играть.
Лишние и хворые тоже потянулись к выходу. Ну Паулина дает, мельком подумала Лиза. Театр по ней плачет. А ножки мы тут все скоро вытянем. То есть протянем.
Паулина нахохлилась в кресле и прикрыла глаза.
— Ну, мне лично кажется, что у вас сейчас откроется второе дыхание, но… Надо следовать инструкциям Виктора Александровича, — провозгласила Саблезубая. — Перерыв так перерыв. Алина Никитична, имейте в виду — чтобы никаких вольностей! Двери в основное здание запереть, и никому из фойе ни шагу. Буфет тут, туалет тут, чего им ещё надо? Ах, ладно, сама все сделаю, так надежнее! — Чуть не сбив Лизу с ног, Саблезубая на рысях вынеслась из зала со связкой ключей наперевес, и, пока никто не рассосался по гостинице, поспешно заперла обе двери, ведущие из концертного корпуса в основное здание, после чего маршевым шагом вернулась в зал. Паулина посмотрела ей в спину с неприкрытой ненавистью.
Цапайтесь-цапайтесь, злорадно подумала Лиза и тоже двинулась в фойе. Раздрай во вражеских рядах — за неимением лучшего большой подарок. Это она ещё прошлым летом уяснила, когда колдуны из шара вырвались и тоже сразу цапаться начали. Плотно прижимая пачку нот под мышкой, Лиза остановилась посреди фойе на шахматных мраморных плитах и покрутила головой. Кто вяло бродил взад-вперед, пытаясь согреться, кто кучками дремал на диванах, кто в который раз прижимался хлюпающим носом к плотным шторам, за которыми были глухие жалюзи, а за ними, кажется, ещё и тонированные стекла. Со второго этажа, из разгромленного буфета, доносились приглушенные голоса, брякание и звякание, но там, похоже, уже подъедали последнее. В воздухе по-прежнему светились те же белые шары, и теней от них было больше, чем света, а пальмы казались покрытыми не то плесенью, не то инеем. Но, в принципе, прочитать партию можно.
«Нет, одной мне нипочем не разобраться!» — Лиза поудобнее перехватила ноты и решилась:
— Эй!
По фойе разнеслось эхо. Несколько человек обернулись.
— Эй, а кто-нибудь в композиции понимает? — робко спросила она в недоверчивые усталые лица.
— Ну, я, — рядом с Лизой неизвестно откуда возникла Маргарита. Опять она!
