Владислав Крапивин - Выстрел с монитора (сборник)
— Что?
— Если нет ничего, — что вас держит здесь.
— Ничего! — почти крикнул Корнелий.
— Слава Хранителям…
«А что меня может держать? Алка? Но нет прежней Алки, она выросла и давно стала чужой. Да и свою любовь к той маленькой Алке я, кажется, придумал в последние дни, в тюрьме…»
Нет, ничто не держало его здесь. Машина вычеркнула Корнелия Гласа из списка живых. Люди стремятся довести это дело до конца. Ему нечего делать на этой земле. Он уйдет за черту… Скоро! Будет спасен!
Судорожная радость, перемешанная с тревогой, тряхнула Корнелия крупной дрожью.
— А… как все это… случится?
— Вам повезло. И в этом я вижу добрый знак для вас и для нас. Благосклонность Хранителей… Сегодня через два часа произойдет то, что мы называем «отпирание врат». Такое случается примерно раз в полгода (это зависит от Луны и положения некоторых планет). В одном из притворов храма в стене появляется щель… Светлый проход. Можно видеть небо, облака, густую траву… Вы, пожалуй, верно сказали: луга… Надо шагнуть туда… И то, что связывало вас с прежней жизнью, все опасности и угрозы — всё обрывается… Загадка перехода наукой не решена, конечно. Вообще это самая слабая часть гипотезы о Кристалле — способ перехода с грани на грань. Но тем не менее он существует. Судя по всему, храм наш выстроен на каком–то особом меридиане Вселенной, на стыке двух граней этого Кристалла. И временами по неизвестной причине пространства сливаются… Это как если бы в настоящем кристалле вдруг сгладилось острое ребро и две плоскости плавно соединились бы в одну. Только здесь — пространства…
— Черные зеркала пространств… — глядя в каменный пол, тихо сказал Корнелий. Не священнику, а скорее себе. Потом быстро вскинул и опустил глаза.
Резкие тени по–прежнему заштриховывали у настоятеля Петра лицо. Он ответил спокойно, почти небрежно:
— Можно сказать и так… Учение о Кристалле вообще богатая почва для поэтических образов… Там, куда вы уйдете, люди тоже заняты этой гипотезой. Вы при желании сможете изучить ее.
— А вы… не смогли бы хоть немного рассказать о том мире? Вы там бывали?
Настоятель Петр покачал головой:
— Не бывал. Устав не позволяет нам уходить на ту сторону. Мы лишь открываем дверь для тех, кого надо спасти… Но я встречался с людьми оттуда.
— Значит, оттуда можно вернуться?!
— Разумеется. Это же не загробное царство… Но есть ли смысл?
— А у вас… даже не было желания побывать там?
— У меня не было возможности. Мое место здесь… — Еле заметная нотка снисходительности прозвучала в мягком голосе настоятеля. — И так уж получилось: это место я не хотел бы поменять ни на какое другое. Я сам его выбрал…
— Значит… вы счастливы? — не удержался Корнелий («Ну кто меня за язык дергает? Какое мне дело?»).
— Ну, понятие счастья — вопрос трудный… Если счастливый человек — тот, кто живет в согласии с требованиями души, то, пожалуй, да. Я живу, как хотел… — просто сказал настоятель. — Слуги Хранителей сделали смыслом своей жизни помощь гонимым, защиту добра от зла. Я один из таких слуг…
— Посильная ли это задача для людей? — невольно попадая в тон священнику, спросил Корнелий. — Разве всегда человеку дано отличить добро от зла?
— Задача тяжела, но посильна… Добро в мире — изначально. Оно родилось вместе со Вселенной. Зло возникло просто как отрицание добра и всего мира. Беда в том, что злу живется гораздо легче. У него ведь одна цель: уничтожить добро. А у добра целей две: во–первых, творить, строить, созидать мир, а во–вторых, защищать то, что уже сделано, от зла. Значит, и энергии нужно вдвое. А ее у добра и зла, увы, поровну… Если же добро забудет о творчестве и направит усилия только на войну со злом, то погубит себя. Станет двойником зла…
— Где же выход… настоятель Петр? — Корнелий спросил это уже с искренним интересом.
— В силе духа, друг мой. Боюсь показаться банальным, но именно в ней. Сила эта неизмерима. Просто она еще дремлет, почти не разбужена в людях. А зло бездуховно по сути своей. И потому, верим мы, в итоге обречено…
— Жаль, что я не был знаком с вашей религией раньше, — сумрачно, с нарастающим беспокойством произнес Корнелий. И отчетливо вспомнил взгляд Цезаря. — Я считал, что все религии — это нечто устаревшее…
— Вы разделяете заблуждения многих, — вздохнул настоятель Петр. — Дело в том, что учение о Хранителях (по крайней мере, в его чистом виде) вовсе не религия. В корнях учения нет ни капли мистицизма. И мы не обещаем прихожанам царствия небесного. Хотя, конечно, не препятствуем и помыслам о нем, если есть на то у человека воля и надежда… Наши храмы, друг мой, вне религий. Об этом говорит хотя бы то, что к Хранителям приходят с молитвами люди разных верований, а порой и совсем не верующие во Вседержителя…
— Однако же приходят с молитвами, — слабо усмехнулся Корнелий.
Вовсе не хотелось ему спорить, особенно по столь отвлеченному вопросу. При чем тут богословская тема, когда решается его, Корнелия, судьба? Но капля интереса все же была. Кроме того, интуиция подсказывала, что надо поддержать разговор, чтобы зажать в себе растущее тоскливое беспокойство, страх, что кто–то может помешать уходу. Нет, не уланы… А еще хотелось не показать этот страх Петру, вызвать хоть искорку уважения — и у священника и у себя самого. Без этого он просто не достоин надежды…
Петр чуть нагнулся, быстро и с любопытством глянул на Корнелия.
— Молитва — тоже еще не признак религии. Кто из людей не молился хотя бы раз в жизни? В детстве — придуманным героям, любимой игрушке. Матери… А потом — судьбе, случаю. И тому еще, кого любишь… И когда молятся Хранителям, это не столько вера в высшие силы, сколько просто ритуал, при котором дух наш становится тверже, ибо обретает надежду… А дает надежду как раз пример Хранителей — пример их жизни, а порой и смерти.
— Разве смерть может дать надежду? — боязливо вскинулся Корнелий. И с болью ощутил опять, как жалобно, по–ребячьи, хочется ему жить. Просто жить: смотреть на небо и деревья, есть хлеб и пить воду, щуриться от солнца и мокнуть под дождем. И ощущать великое счастье оттого, что за плечами не стоит близкая, неумолимая, как чиновник, гибель.
— Я понимаю вас, — без улыбки сказал настоятель Петр. — Однако поступками своими Хранители не раз доказали, что зачастую смерть — продолжение жизни. Прежде всего это Девять Хранителей Главного Круга, во имя которых отчеканены священные щиты, сохраняемые в нашем храме. А также и множество других людей, кто причислен к Хранителям за подвиги во имя защиты своих ближних от всякого зла… Это не красивые слова, а логика их бытия.
— Их бытия, — вздохнул Корнелий. — В их время… А где уж нам, грешным обывателям…
— Но ведь и Хранители были в свое время простыми смертными. Со всеми слабостями и сомнениями. Они реальные люди своих веков, это нам известно еще из школьных уроков…
При словах о школьных уроках беспокойство снова тяжело колыхнулось в Корнелии. Но все это было неважно («Да, неважно!»). Главное — удастся ли спастись. Главное — надежда.
Настоятель Петр, однако, продолжал ровным своим тоном:
— Жития Хранителей, кстати, еще неисследованная тема. Целый пласт нашей цивилизации. Масса бродячих, меняющихся сюжетов, сказок, легенд. Не переходят ли они из пространства в пространство?.. Взять хотя бы легенды о трубачах. Может быть, это кочующий сюжет об одном герое? Смотрите, как можно проследить трансформацию имени: Иту Дэн, Итудан, Итан, Ютан, Юханл. Впрочем, извините. Я начал развлекать вас темою, которая интересна лишь мне…
Корнелий сидел все так же, упираясь ладонями в край топчана. От напряжения болели мышцы предплечий. Особенная, горячая боль ощущалась в точке локтевого сгиба. Корнелий вдруг понял, что разболелся под пиджачным рукавом след от шприца. И сразу вспомнился такой же бурый бугорок на ноге у малыша Чижика… «Сволочи…»
— Я слышал о трубаче Юхане, — медленно, через силу сказал Корнелий. И с натугой поднялся. В брючном кармане нащупал среди легких, как лепестки, алюминиевых монеток одну — тяжелую. Взял на ладонь. Монетка показалась очень теплой, почти горячей. — Настоятель Петр, я должен сказать… я солгал вам…
Тот сделал от стены два легких шага. Наклонил набок голову:
— В чем же?
— Когда сказал, что ничто не держит меня здесь… Помните, я говорил о ребячьей сказке? Вот эти дети…
…Подземный ход был как в кино из рыцарских времен: каменный, извилистый. Лишь вместо факелов — редкие электрические огоньки в желтых плафонах.
Настоятель Петр легко и с шелестом шагал впереди. «Прелат…» Шли молча, и в такт шагам вспоминался Корнелию недавний разговор…
— А чем вы поможете им, если останетесь? Скрасите им несколько дней или недель? Соразмерна ли цена — собственная жизнь?
