Дмитрий Емец - Танец меча
Домой Меф вернулся, когда город уже серел, готовясь к ночи. Вечер прошел скомканно. Мефу казалось: время тащится. Страх разъедал его, тугим кольцом сжимая желудок. Меф знал, что, как только скрестятся мечи, страх уйдет, но для этого нужно дождаться полуночи.
А тут еще притащился Корнелий и, прохаживаясь по комнате, стал готовить его к смерти.
— Видишь коробочку? — оживленно щебетал он. — Я приготовил ее для твоего эйдоса! Мрак его не получит! Это обещаю тебе я, Корнелий, известный под прозвищем ТэТэ — Трепет Тартара!
О таком прозвище Меф слышал впервые.
— А кто тебе его дал? — спросил он подозрительно.
— Я сам! — с самодовольством ответил Корнелий.
— Слушай, Трепет Тартара! Можешь оказать нам огромную услугу? — обратилась к нему Даф.
— Все, что угодно!
— Покарауль, пожалуйста, снаружи! Тут на нас озеленители ополчились. Я думаю, Мефу не нужна драка перед боем с Ареем.
Корнелий с готовностью выскочил из комнаты. Вскоре Меф увидел, как с флейтой в руках он прохаживается перед окнами и, хмурясь, сурово посматривает по сторонам. С баскетбольной площадки доносились песни отдыхающих народностей. Меф подумал, что второму барану не пережить этой ночи. И не только ему.
— Пойдем сделаем хоть одно доброе дело! — сказал он Дафне и выскочил из комнаты. Дафна нагнала его у грузовичка.
Меф огляделся, отогнул брезент и забрался в кузов.
— Вылезай! — велел он барану.
Баран жался к мешкам. Вытолкать его Меф смог только пинками.
— Беги на волю, чувак! В пампасы! — сказал он и свистнул по-чимодановски, в два пальца.
Свист получился разбойничий. Меф был не самый плохой ученик, а Чимоданов — не самый плохой учитель. У Дафны заложило уши. Баран оглянулся и очень шустро — скорее, чем Меф ожидал — затрусил в пампасы, пробегом через прерию. Меф провожал его взглядом, пока он не стал точкой, затерявшейся между домами.
— Провожу-ка я его, пожалуй! А то, сами понимаете, всякое бывает, — виновато объяснил Корнелий и, прихрамывая, побежал за бараном.
Буслаев вернулся в общежитие. Часы перед входом показывали четверть десятого. Меф понял, что пора ускоряться. Дальше он действовал быстро, лихорадочно. Написал матери, что едет учиться за границу, надолго едет, когда вернется, не знает, и адреса точного не знает. Раньше не говорил, потому что не хотел расстраивать.
Письмо получилось не слишком убедительное, даже бестолковое, но все равно лучше, чем ничего.
— Отдашь матери, ну если… сама знаешь. Лучше, конечно, создай морок. Послушное такое растение, которое всегда поддакивает, таскается за хлебом и не грубит, — сказал он Дафне.
— Хорошо.
— Эйдос мой Корнелию не отдавай! Он его потеряет. Лучше, чтобы Эссиорх взял. А сама возвращайся в Эдем! — продолжал распоряжаться Меф. — Нечего тебе в Москве делать. Больше ни к кому в хранители не напрашивайся — сиди там себе спокойно, кушай фрукты.
— Хорошо! — подозрительно мирно поддакнула Даф.
— И меч мой мраку не отдавай! Обойдутся без него — слышишь! И щит… Эй, ты чего?
Она схватила его за шею, притянула к себе и крепко обняла.
— Ты набитый идиот, Буслаев! Ты подумал: как я буду без тебя, тупица и чурбан?
Меф хмыкнул.
— Люблю критику, когда она в здоровой форме, — сказал он.
* * *Буслаев угадал. Задолго до полуночи в Царицыне стало стражно и страшно. Последние собачники удирали из парка, ощущая необъяснимый ужас, который пробирался в брючины, в рукава, в сердца, в души. Их четвероногие компаньоны поджимали уши и хвосты.
В стылом воздухе плавали пятна фонарей. Меф приехал в коляске мотоцикла «Урал», который Эссиорх одолжил у своего приятеля Угрюмого. За рулем был сам Эссиорх. Позади него сидела Дафна. Все время, пока они мчались по ночному городу, законопослушно останавливаясь на светофорах, Буслаев ожидал в себе всплеска гнева или хотя бы бодрости и никак не мог дождаться. Так и буксовал в тоскливой вялости, ощущая себя телком, который едет на бойню.
С одной разницей: телка не спрашивают, а он сам этого хотел. Меф ощущал себя как под обстрелом. Мысли одна тяжелее другой прижимали его к земле. Он думал: хоть перед смертью наступит прозрачная ясность, придет цельность. Как же!
Эссиорх обогнул шлагбаум и въехал на пешеходную дорожку. Впереди виднелся подсвеченный прожекторами царский дворец. В дальней части пруда, почти у самых строений, Меф увидел яркий красноватый купол силового поля.
— Временная турнирная арена мрака! Надеюсь, наши проверили ее, чтобы не было всяких штучек! — Эссиорх задрал голову.
Большой отряд златокрылых в тяжелых панцирях застыл в небе. С земли он казался неподвижным, чуть вытянутым желтым пятном. Златокрылые не вмешивались, к месту поединка не приближались. Все же держались так, чтобы их хорошо было видно с земли. Гарантия порядочности мрака, который понимает тяжелый кулак лучше других средств убеждения.
Эссиорх подъехал к арене метров на пятьдесят и остановился, заглушив «Урал». Вытащил ключ из замка зажигания и спрятал в карман, буркнув, что не доверяет здешнему народцу.
И точно, здешний народец доверия не вызывал. Внутри купола пылали факелы. Снаружи, через равный интервал, тянулась цепочка «мрачных стражей», как напряженно пошутила Дафна. Это были небольшие, быстрые в движениях бойцы из наружной охраны Лигула. Плоские, слизанные адским жаром лица не выражали ни жалости, ни мысли. Одно ожидание приказа.
Тут был не только мрак. В стороне от купола Мефодий разглядел валькирий. Служительницы света стояли боевым полукругом, развернутым к турнирной арене. Оруженосцы держали щиты. Здесь были все: валькирия серебряного копья Ильга, лунного — Ламина, медного — Хола, воскрешающего — Гелата, сонного — Бэтла. Таамаг нетерпеливо поигрывала каменным копьем. Радулга с Хаарой замыкали полукруг в самых ответственных точках. Фулона стояла чуть впереди, готовая, если потребуется, первой метнуть золотое копье и этим дать сигнал остальным.
Была тут и новая, прежде незнакомая Мефу девушка, сопровождаемая Антигоном, — робкий, долговязый подросток. Было заметно, что она боится. Наконечник копья дрожал. Дафна мельком услышала, как она спросила у Гелаты:
— А что нам делать, если они все сразу бросятся? Их же намного больше!
— Да ничего. Пойдем и быстренько умрем друг за друга! — на полном серьезе ответила Гелата.
— Да не вопрос! Только почему же быстренько? — Таамаг с нежностью поглядела на свое копье.
Миновав расступившихся валькирий, Меф неожиданно увидел Ирку. Под деревьями стояла коляска, а за коляской — Матвей. Ирка зябко куталась в плед, но была внутренне светлая и спокойная, хотя и грустная. Мефу сложно было определять полутона: он принимал то, что видел, как данность, не закапываясь в нюансах. Поговорив с Иркой (Багров при этом глядел в сторону и посвистывал), Меф повернул к арене.
— Погоди! — неожиданно окликнул его Матвей и, когда Меф обернулся, протянул ему руку.
— Но это с условием, что ты погибнешь! — предупредил Багров, крепко ее стискивая.
Один МБ невесело усмехнулся и пошел к арене выполнять дружеское напутствие другого МБ. Вступая в красный купол, он ощутил лицом неприятную кратковременную клейкость, какая бывает, когда разрываешь паутину. Потом та же паутина сомкнулась за его спиной.
Эссиорх и Дафна его сопровождали. Меф чувствовал, что Дафне здесь неуютно. Она старалась держаться между Буслаевым и Эссиорхом. Вокруг выныривали и сразу исчезали глумящиеся рожи. Покрытые плесенью ведьмы — официантки Лигула — разносили бокалы. Их сопровождала цепочка мух.
— Не хочу! Спасибо! — забывшись, ответил Меф назойливой личности неясного пола, которая, забегая вперед, толкала его в грудь подносом.
Личность охнула и разлетелась вдребезги, внутри оказавшись совершенно прогнившей. Меф бочком нырнул в толпу, потеряв и Дафну, и Эссиорха. Толпа была, как в метро в час пик. Мефа задевали, толкали, вертели. Он задыхался от смрада, но упорно пробивался к центральной части арены.
Арея Меф пока не видел. Чем ближе к центру, тем меньше становилось всяких хмырей и упырей, а за вторым, внутренним кольцом оцепления — молчаливым и суровым, они вообще исчезли. Все больше становилось знакомых личностей. Тут был весь цвет Тартара.
Напомаженный, с завитыми усиками, с пальцами, сыпавшими сполохи перстней — Вильгельм Завоеватель брезгливо ковырял хлыстиком землю. Рядом китайский страж Чан — сама скромность — прятал в пухлых щеках хитрые глазки и всем кланялся. В последние годы акции Чана сильно выросли. Эйдосы, которые поставлял его отдел, исчислялись уже миллиардами, а это не шутки. Недаром Лигул, появляясь в собраниях, всегда первым здоровался с Чаном.
Громадный, весь покрытый шрамами новозеландский божок по прозвищу Сын Большого Крокодила, приветствуя пухлого Буонапарте, хлопнул его зубчатым хвостом по жирной спине. Буонапарте поморщился.
