Лазарь Лагин - Старик Хоттабыч
— Хоттабыч, — сказал Волька, отведя старика в сторонку, — это не дело — перетаскивать двенадцать часов подряд уголь из одной ямы в другую. Надо тебе постараться самому стащить пароход с банки.
— Это выше моих сил, — печально отвечал старик. — Я уже думал об этом. Можно, конечно, стащить его с камней, но тогда продерётся днище корабля, а починить его я не сумею, ибо никогда не видел, как оно выглядит. И все мы утонем, как слепые котята в бочке с водой.
— Подумай лучше, Хоттабыч! Может быть, тебе всё-таки что-нибудь придёт в голову.
— Постараюсь, о компас моей души, — ответил старик и, немного помолчав, спросил: — А что, если уничтожить самую мель?
— Хоттабыч, дорогой, какой ты умница! — воскликнул Волька и бросился пожимать старику руку. — Это же замечательно!
— Слушаю и повинуюсь, — сказал Хоттабыч.
Уже первая авральная бригада спустилась в угольный трюм и стала с грохотом загружать антрацитом большие железные ящики, когда «Ладога» вдруг вздрогнула и быстро завертелась в глубоком водовороте, образовавшемся на месте провалившейся банки. Ещё минута — и пароход разнесло бы в щепки, если бы Волька не догадался приказать Хоттабычу прекратить водоворот. Море успокоилось, и «Ладога», повертевшись ещё немножко в силу инерции, благополучно продолжала свой путь.
И снова никто, кроме Хоттабыча и Вольки, не мог понять, что, собственно, произошло.
Опять потянулись увлекательные и один на другой не похожие дни путешествия по малоизведанным морям и проливам, мимо суровых островов, на которые не ступала или почти никогда не ступала человеческая нога. Экскурсанты высаживались и на острова, где их торжественно встречали ружейными салютами зимовщики, и на совершенно необитаемые, одинокие скалы. Вместе со всеми остальными экскурсантами наши друзья лазили на ледники, бродили по голым, как камни в банной печи, базальтовым плато, скакали со льдины на льдину через мрачные, чёрные полыньи, охотились на белых медведей. Одного из них бесстрашный Хоттабыч собственноручно привёл за холку на «Ладогу». Медведь под влиянием Хоттабыча быстро сделался ручным и ласковым, как телёнок, и впоследствии доставил немало весёлых минут экскурсантам и команде парохода. Этого медведя сейчас показывают в цирках, и многие из наших читателей его, вероятно, видели. Его зовут Кузя.
LIX. «СЕЛЯМ АЙЛЕЙКУМ, ОМАРЧИК!»
После посещения острова Рудольфа «Ладога» повернула в обратный путь. Экскурсанты уже порядком устали от обилия впечатлений, от не заходящего круглые сутки солнца, от частых туманов и почти непрестанного грохота льдин, ударяющихся о форштевень и борта судна. Всё меньше и меньше находилось охотников высаживаться на пустынные острова, и под конец только наши друзья да ещё два-три неутомимых экскурсанта не упускали ни одной возможности посетить угрюмые, негостеприимные скалистые берега.
— Ну что ж, — сказал как-то утром Степан Тимофеевич, — в последний раз высажу вас — и баста. Никакого нет расчёта останавливать пароход из-за каких-нибудь шести-семи человек.
Поэтому Волька сговорился со всеми, отправившимися вместе с ним на берег, по-настоящему проститься с архипелагом и не спешить с возвращением на «Ладогу». Тем более, что Хоттабыча, торопившего обычно с возвращением, с ними в этот раз не было — он остался играть в шахматы со Степаном Тимофеевичем…
— Волька, — таинственно проговорил Женя, когда они спустя три часа, усталые, вернулись на борт «Ладоги», — айда в каюту! Я тебе покажу кое-что интересное… Ну вот смотри, — продолжал он, плотно притворив за собой дверь каюты, и извлёк из-под полы своего пальтишка какой-то продолговатый предмет. — Что ты на это скажешь? Я нашёл эту посудину на противоположной стороне, у самого берега.
В руках у Жени Волька увидел позеленевший от морской воды небольшой, размером со столовый графин, медный сосуд.
— Его нужно сейчас же сдать Степану Тимофеевичу! — возбуждённо сказал Волька. — Это, наверно, какая-нибудь экспедиция вложила в него письмо и бросила в воду, чтобы узнали о её бедственном положении.
— Я тоже сначала так решил, — ответил Женя, — но потом сообразил, что ничего страшного не случится, если мы раньше сами вскроем эту посудину и первые посмотрим, что там у неё внутри положено. Это же очень интересно! Правильно я говорю?
— Правильно! Конечно, правильно! — горячо согласился Волька.
Женя, побледнев от волнения, довольно быстро соскрёб с горлышка сосуда смолистую массу, которой оно было наглухо замазано. Под смолой оказалась массивная свинцовая крышка, покрытая какими-то значками. Женя с трудом отвинтил её.
— А теперь, — сказал он, опрокидывая сосуд над своей койкой, — посмотрим, что там…
Он не успел закончить фразу, как из сосуда валом повалил густой чёрный дым, заполнивший всю каюту так, что совсем потемнело и нечем стало дышать. Однако спустя несколько секунд дым собрался, сжался и превратился в малопривлекательного старика со злобным лицом и глазами, горящими, как раскалённые угли.
Первым делом он упал на колени и, истово колотясь лбом о пол, возопил голосом:
— Нет бога, кроме аллаха, а Сулейман пророк его!
После этих слов он ещё несколько раз молча стукнулся лбом о пол с такой силой, что вещи, висевшие на стенах каюты, закачались, как во время сильной качки. Потом он снова вскрикнул:
— О пророк аллаха, не убивай меня!
— Разрешите справочку, — прервал его стенания перепуганный и в то же время заинтересованный Волька. — Если не ошибаюсь, речь идёт о бывшем царе Соломоне.
— Именно о нём, о презренный отрок! О нём, о Сулеймане ибн Дауде, да продлятся дни его на земле!
— Это ещё большой вопрос, кто из нас презренный, — спокойно возразил Волька. — А что касается вашего Сулеймана, то дни его ни в коем случае продлиться не могут. Это совершенно исключено: он, извините, помер.
— Ты лжёшь, несчастный, и дорого за это заплатишь!
— Напрасно злитесь, гражданин. Этот восточный король умер две тысячи девятьсот девятнадцать лет назад. Об этом даже в Энциклопедии написано.
— Кто открыл сосуд? — деловито осведомился старик, приняв, очевидно, к сведению Волькину справку и не очень огорчившись.
— Я, — скромно отозвался Женя. — Я… но не стоит благодарности.
— Нет бога, кроме аллаха! — воскликнул незнакомец. — Радуйся, о недостойный мальчишка!
— А чего мне, собственно, радоваться? — удивился Женя. — Это вас спасли от заточения, вы и радуйтесь. А мне-то чему радоваться?
— А тому, что я убью тебя сию же минуту злейший смертью!
— Ну, знаете ли, — возмутился Женя. — это просто свинство! Ведь я вас освободил из этой медной посудины. Если бы не я, кто знает, сколько бы ещё тысяч лет вы в ней проторчали, в дыму и копоти.
— Не утомляй меня своей болтовнёй! — сердито прикрикнул незнакомец. — Пожелай, какой смертью умрёшь и какой казнью будешь казнён. У-у-у-у!
— Попрошу без запугивании! И вообще, в чём собственно говоря, дело? — вконец рассердился Женя.
— Знай же, о недостойный юнец, что я один из джинов, ослушавшихся Сулеймана ибн Дауда (мир с нами обоими!). И Сулейман прислал своего визиря Асафа ибн Барахию, и тот привёл меня насильно, ведя меня в унижении, против моей воли. Он поставил меня перед Сулейманом, и Сулейман, увидев меня, приказал принести этот кувшин и заточил меня в нём.
— Правильно сделал, — тихо прошептал Женя на ухо Вольке.
— Что ты там шепчешь? — подозрительно спросил старик.
— Ничего, просто так, — поспешно отвечал Женя.
— То-то! — мрачно сказал старик. — А то со мной шутки плохи… Итак, заточил он меня в этом сосуде и отдал приказ джиннам, и они отнесли меня и бросили в море. И я провёл там сто лет и сказал в своём сердце. «Всякого, кто освободит меня я обогащу навеки». Но прошло сто лет, никто меня не освободил. И прошло ещё сто лет, и я сказал: «Всякому, кто освободит, меня, я открою сокровища земли». Но и на этот раз никто не освободил меня. И надо мною прошло ещё четыреста лет, и я сказал: «Всякому, кто освободит меня, я исполню три желания». Но никто не освободил меня, и тогда я разгневался сильным гневом и сказал в душе своей: «Всякого, кто освободит меня сейчас, я убью, но предложу выбрать, какой смертью умереть». И вот ты освободил меня, и я тебе предлагаю выбрать, какою смертью тебе желательней было бы умереть.
— Но ведь это просто нелогично, — убивать своего спасителя! — горячо возразил Женя. — Нелогично и неблагодарно!
— Логика здесь совершенно ни при чём! — жёстко отрезал джинн. — Выбирай себе наиболее удобный вид смерти и не задерживай меня, ибо я ужасен в гневе.
— Можно задать вопрос? — поднял руку Волька.
Но джинн в ответ так цыкнул на него, что у Вольки от страха чуть не подкосились ноги.
