Людмила Дунаева - Первая заповедь блаженства
— Ольга Васильевна… — пролепетала она. — Вы хотите сказать…
— … что с твоим братом все в порядке! — улыбнулась профессор Нечаева.
— Он поправляется?! Он скоро вернется?! — воскликнула девочка. — Значит, хорошо, что я так и не смогла сбежать к нему в больницу!..
Профессор улыбнулась и, покачав головой, обняла девчонку, которая снова плакала, но уже от счастья. Потом главврач взглянула на нас с мамой:
— Входите, пожалуйста.
Она повернулась и проследовала к своему столу. У профессора Нечаевой оказалась длиннющая и толстая каштановая коса.
Маме главврач предложила удобное кресло, а мне — обычный стул. Мама робко присела на самый краешек, а я равнодушно отвалился на скрипнувшую спинку.
— Итак, — начала главврач, обращаясь к маме, — я внимательно изучила историю болезни вашего ребенка…
Тут мама вся съежилась и, судорожно всхлипнув, склонилась над сумочкой. Госпожа Нечаева вынула из ящика стола упаковку салфеток и протянула их маме.
— Успокойтесь, госпожа Арсеньева, — ласково произнесла профессор, пока мама благодарно сморкалась, — просмотрев присланную мне медицинскую видеокарту Илюши, я пришла к выводу, что, скорее всего, мы сможем вам помочь…
Мама всё сморкалась.
— И очень скоро, — продолжала главврач, — ваш сын вернется домой здоровым…
Мама перестала сморкаться.
— Очень скоро? — растерянно повторила она. — Вернется домой?.. Но… простите, мы рассчитывали совсем на другое!..
Несколько мгновений госпожа Нечаева молчала. Потом ее лицо словно окаменело. Профессор выпрямилась в кресле и заговорила таким ледяным тоном, что мама испуганно пригнулась.
— В вашем письме вы не сообщили, что хотите избавиться от ребенка!
— Но… разве… — пролепетала мама.
— … иначе я бы сразу сказала, что вам незачем приезжать, — перебила ее профессор. — Вы только зря потратили время.
— Но разве не все интернаты… — снова попыталась возразить мама.
— Одинаковы? Не все! — отрезала профессор. — Наш интернат — экспериментальный! Вы невнимательно читали рекламную страничку. Мы не забираем детей. Мы их возвращаем.
— Какой ужас! — воскликнула мама. — Я проделала такой длинный путь! У вас такие плохие дороги!..
— Сожалею.
— Как же мне быть? Что скажет муж?.. Может быть, вы сделаете одно маленькое исключение?..
— Ничем не могу помочь.
— Неужели, мне придется везти его обратно?! Пожалейте бедного ребенка! Он так устал!..
Госпожа Нечаева задумалась.
— Хорошо, — сказала она, — я сделаю исключение, но только в том случае, если мальчик сам захочет остаться…
— Он захочет! — обрадовалась мама и тайком пихнула меня ногой.
Впервые за целый день мне захотелось говорить.
— Как вы обе мне надоели! — сказал я.
Мама дико вскрикнула, вытаращив глаза. Главврач поднялась со своего кресла.
— Не смею вас задерживать, — грозно проговорила она, и вдруг монитор, стоявший на ее столе, странно запищал.
— Только хакеров мне не хватало! — раздраженно воскликнула госпожа Нечаева. — Ну, берегитесь, теперь уж я вас точно засеку!
Она наклонилась к столу и быстро нажала несколько клавиш…
— Доктор Томмсааре, это вы?! — изумилась она, взглянув на экран. — Зачем… как… что вы здесь делаете?!
— Хотели узнать последние новости?! — возмутилась главврач, поправляя наушник. — Мне, конечно, докладывали, что вы пришли в сознание и рвётесь на работу… Но зачем же хулиганить?!
— Ах, лежать в больнице скучно?! — сердилась она. — Потрясающее открытие!.. Что? Какой Илья?.. Арсеньев?.. Вы успели залезть в его карту?! Зря старались. Он уже уезжает… Оставить у нас? С какой радости я должна его оставлять? Он что, ваш родственник?.. Нет? Тогда, простите, я вас не понимаю…
В таком духе переговоры продолжались ещё минут десять. В конце концов, госпожа Нечаева улыбнулась своему собеседнику и ласково проговорила:
— Хорошо, доктор, будь по-вашему… Только выздоравливайте, пожалуйста, поскорее!
Профессор выключила монитор и, не глядя на маму, сказала:
— Вашего сына будет лечить доктор Каарел Томмсааре.
Когда я в окружении двух нянечек спускался по лестнице, я снова увидел Тийну. Она весело скакала вверх через две ступеньки. Следом за нею сильно расстроенная дама тащила за руку длинную лохматую девицу. Дылда ныла и упиралась. Лицо у нее было злое и красное, из носа текли сопли. Поравнявшись со мною, страхолюдина ткнула в меня пальцем и завизжала:
— И с такими уродами мне придется жить?!
Наскоро чмокнув меня в щеку, мама утерла слезы и юркнула в машину. Все мои вещи она забрала с собой: госпожа Нечаева сказала, что мне они больше не понадобятся.
Меня самого нянечки отвели в больничный корпус и поместили на карантин в одноместную палату, сказав, что я могу выходить в больничный садик и вообще, гулять, где, когда и сколько захочется. Правда, в той ужасной пижаме, которую мне выдали, было стыдно выйти даже в туалет…
Я предпочитал валяться на кровати и пялиться в потолок. И занимался этим до тех пор, пока однажды ко мне не забрел тот патлатый уродец, которого я видел в Главном корпусе в день приезда.
— Можно присесть? — тоном холодной вежливости осведомился он.
— Какая жестокая несправедливость! — не дождавшись позволения, он по-хозяйски расположился на стуле у кровати и откинул со лба спутанные космы. — Поэт, который затмил Пушкина, оказался в этой убогой дыре!..
Я лениво взглянул на гостя.
— Такова судьба гения! — продолжал патлатый. — Нет пророка в своем отечестве! Жюри престижного конкурса не оценило моих творений. А за то, что я вслух высказал правду об их художественном вкусе, меня отправили сюда!..
Правильно сделали, подумал я, тебе здесь самое место.
— А здесь… — гость печально усмехнулся. — Здесь и подавно нет ни одного существа, в ком есть хоть искра разума, чтобы оценить мой талант!.. Мощь моего стиха заставляет мелких людишек затыкать уши и разбегаться!.. Вот, взять хотя бы это отрывок…
Не дожидаясь начала, я вскочил и бросился вон из палаты.
Я вышел в больничный садик и хотел было присесть на скамеечку, но на ней уже кто-то сидел. Вторая скамейка тоже была занята. И третья, и четвертая. При этом, все больные вполне поместились бы на двух лавках. Эгоисты.
— Публика! — кровожадно прохрипел кто-то.
Я резко обернулся. На лавочке гордо восседала толстая девчонка.
— Я великая певица, вот послушай, — прокашлялась она.
Отбежав к другой скамейке, я все-таки решил присесть…
— Как ты смеешь сидеть в моем присутствии?! — услышал я.
Я вскочил.
— Смертный! Ты загораживаешь мне солнце! — донеслось с третьей лавочки.
— Ну, погоди! Ужо я с тобой разберусь! — пообещал кто-то суровым басом.
Я совсем перепугался, но, к счастью, последние слова относились не ко мне. Я взглянул через забор. Вдоль него шагал всклокоченный бородатый дяденька в галифе, тельняшке и сапогах. В одной руке у дяденьки был пойманный за шкирку мальчик, а в другой — я содрогнулся — ремень!..
— Добрый день, доктор! — навстречу страшному дяденьке шла статная пожилая дама в длинном платье; у нее были седые волосы и удивительно звонкий, молодой голос.
— Добрый день, — вежливо ответил дяденька.
Я оторопел. Это что, врач?! О, Боже! Куда меня привезли?! Это же настоящий сумасшедший дом!
И я понял, что у меня нет другого выхода. Если я и сам не хочу сойти с ума, то должен немедленно отсюда бежать! Бежать, даже если это и невозможно, как говорила странная девочка по имени Тийна Томмсааре. Ведь я на то и гений, чтобы совершать невозможное!..
Бежать я решил нынче же ночью. Чтобы набраться сил, за ужином я дважды попросил добавки, чем очень порадовал нянечек, после отбоя надел пижаму прямо на джемпер. Потом лег под одеяло и стал ждать…
…Когда я открыл глаза, за окном стояла непроглядная темень, а из коридора не доносилось ни звука. Я, оказывается, уснул! Но на всякий случай встал, обулся, снял с вешалки куртку и вышел из палаты.
Дежурная медсестра спала на кушетке. Часы на столе показывали два часа. И я решил рискнуть. Спустился на первый этаж… осторожно прокрался мимо вахты… Вот и дверь. Один поворот ручки — и я на крыльце. Идиоты: даже двери не запирают!.. Три прыжка — и я за калиткой. От нее я припустил вперед во весь дух.
Я летел, как на крыльях. Успех и сознание собственной смелости пьянили меня. Впрочем, недолго. Очень скоро я запыхался и, остановившись, согнулся пополам, хватая ртом воздух. Немного отдышавшись, я огляделся, и мне чуть не стало дурно.
Я и не знал, что ночью на улице так ТЕМНО И СТРАШНО!!! Порыв холодного ветра всколыхнул черные кроны деревьев. Одинокий фонарь тревожно закачался, и вокруг меня заплясали чудовищные тени. Меня пробила дрожь. Я торопливо напялил куртку и трясущимися руками кое-как застегнул молнию.
