Василь Когут - Копия Афродиты (повести)
— Почему не встречаешь гостей, старик? — могучая фигура Гаврилы заслонила полностью дверь, головой он почти доставал деревянный потолок лачуги.
— Нечем встречать.
— Пойдем. Князь тебя видеть желает.
Старик молча встал, палкой разворошил тлеющие угли и медленно поплелся за дружинниками. Увидев князя на гарцующем коне, он молча поклонился, почти касаясь руками земли, затем приложил правую руку к сердцу и не разгибаясь поднял непокрытую голову на худой и жилистой тонкой шее, уставился на князя.
— Куда девались смерды и ратаи? — строго спросил князь.
— Убегли. Кто в лес, кто на болото, княже.
— Почему от своего князя убегают?
— Издалеку не видно — свой или чужой. Вельми часто набегают сюда головники и варяги. Пагубу одну делают. Над девками нашими измываются. Последнее добро позабирали…
— Вы что, и князя за головника приняли? — Игорь Василькович сощурил глаза, сдвинул к переносице брови.
Старик молчал. Седая голова на тонкой шее медленно опускалась вниз, будто под тяжестью, глаза искали защиты в пыльной земле.
— Ну?! — громовым голосом напомнил Гаврила, и упругая плеть из сыромяти задрожала в его руке. — Князь слышать желает!
— Не видали мы раньше князя своего.
— Ух, чтоб тебя Перун… — замахнулся плетью Гаврила, но князь движением руки остановил его.
Марфинька поближе подъехала к Игорю Васильковичу, шепнула ему на ухо: не трогай старика! Князь обдумывал, не сразу принял решение и только через несколько минут спросил:
— Сколько у тебя отроков?
— Три.
— Чем занимаются они?
— Пашут землю. Охотничают.
— Живность какую имеешь?
— Вол да корова…
— А комони?
— Был один, и того увели варяги.
— Отпустите старика, — как-то мягче сказал князь. — Выдайте ему из запасов вяленого мяса и три гривны деньгами. Но запомни мои слова, старик: чтобы в запасе у тебя всегда было два комоня. Ступай!
Старик с благодарностью принял подарки, но не торопился уходить. Удивленными глазами смотрел на князя.
— Зачем мне два комоня? — наконец спросил он.
— Для старших отроков. Надобно будет, в поход позовем. Прятаться надалее вздумаете от меня — милости не ждите! Своей княжеской властью накажу. А князь может помиловать, может и… — Игорь Василькович выразительно положил руку на рукоять меча. — Запомни сам и другим передай! — громко вымолвил князь. Вздыбил коня, развернулся и рысью помчался впереди дружины.
Марфинька заметила, что князя, после встречи со стариком, будто подменили. Ехал угрюм, молчалив, сосредоточен. О чем думал — никто не знал. Даже ей, Марфиньке, не сказал ни слова, когда она постаралась развеять его тяжкие раздумья.
В пути выставляли дозоры. Два ехали впереди дружины, два — сзади. Петляя среди деревьев, среди болот и купин, дорога вела все дальше и дальше на север.
Подозвав к себе Гаврилу Храброго, князь продолжил разговор, начатый со стариком:
— Княжество сильно дружиной, — стал рассуждать Игорь Василькович. — А какая у нас дружина, Гаврила? Сорок воев! Мало. И в побеги мало, и в защиту мало. Другие князья дружину из варяг набирают. Но сколько волка ни корми, он в лес смотрит. Не можно доверять полностью чужеземцам. Надобно дружину из своих смердов и ратаев набирать. Слышал, что сказал старик?
Вот мыслю: вернемся с похода, поедешь по весям дружину набирать.
Мысль князя понравилась предводителю. При большой и сильной дружине будет сильный и славный воевода.
Какая-то гордость за будущее вселилась и в Марфиньку. Князь много говорит о силе княжеской, как и о мире. Правда в том, что слабый сильного не обидит. Но княжество их небольшое, непризнанное сильными и грозными соседями, да и с князем они не всегда считаются. А расширить княжество можно — или силой, или богатством. Что ж, князь правильно решил: поход в земли саамов18 должен дать много добра. Со временем будет сильная дружина. Князь осовецкий станет Великим, а она — княгиней Великой… Ах, как хорошо мечтать на раздолье…
Привал был коротким. Напоили коней, накормили свежей травой, сами перекусили по-походному: хлеб с салом да с зеленым луком. Марфинька с князем сидели поодаль, под громадным дубом, к которому возвращалась жизнь. На других деревьях зазеленели листья, а на этом могучем дереве появились только первые коричневые почки. И от этого казался он среди зелени сиротливым и одиноким, будто отстал от жизни.
— Будем возвращаться назад, княгиня, — сказал князь, — обязательно отдохнем под этим дубом. Он будет совершенно другим: темнолистая густая крона сделает его еще могучее и красивее, он будет выглядеть князем среди дружины. Ты его вряд ли узнаешь…
— А ты по чем узнаешь? Много их…
— Видишь вон, на самом верху аистиное гнездо. При нашем возвращении молодые птицы уже будут пробовать силу в крыльях. Мыслю, мы чем-то схожи с ними. Тоже пробуем силу крыльев на длинный и далекий перелет…
Марфинька наблюдала за гнездовьем. Самки, сидящей на кладке, не видно. Через несколько минут в небе появился аист с пищей в клюве. Сделал плавный круг над деревом, сел на край гнезда, пищу передал самке. И тогда Марфинька увидела ее голову, показавшуюся над гнездом. Ей почудилось, что они как бы поцеловались, приласкались на мгновение. Не обращая на людей внимания, самец сразу улетел.
— Какая нежность, — вздохнула Марфинька. — Какое это тревожное счастье — ждать потомство.
— Не печалься, княгиня, — ласково проговорил князь. — Дождемся счастья и мы.
После полудня жара усилилась. Воздух в лесу, как накаленный, в плотных дружинницких костюмах жарко, но даже ей, ехавшей рядом с мужем, не хотелось напоминать об этом. Переезжая небольшие речки, поили и купали коней, освежались сами и продолжали путь.
К вечеру добрались до погоста Менеск, что в Полотьском княжестве. Менеск раскинулся на возвышенности, невдалеке от берегов Менки-реки, узкой и юркой, как вьюн. Большие и малые деревянные дома, вокруг защищены частоколами, крутыми насыпями и только местами — каменными заборами. Погост похож на небольшую, хорошо укрепленную крепость. Но от взгляда не ускользнуло: многие постройки погоста были разрушены, дома заброшены, завалы не убраны. Менеск мучительно возрождался после недавнего разгрома и ограбления его киевскими князьями.
Дозорные Игоря Васильковича переговорили со стражей, им разрешили пройти через сторожевые ворота и запастись пресной водой. Ночлег решили устроить в небольшом лесу за погостом, на свежем воздухе, чтобы и кони за ночь на лугу насытились, набрались сил. Марфинька с князем ночевала вместе с дружиной. Тайна ее дорогой раскрылась, многие мужи вначале недоумевали, зачем это княгиня рискнула в такой путь, некоторые и сейчас косо смотрели на нее, видимо, осуждая за нарушение устоев, но открыто говорить об этом никто не смел. Воевода с двумя дружинниками соорудили им шалаш, накрыв его плотным слоем еловых лапок, неподалеку разожгли костер, дым отгонял от шалаша назойливых и едких комаров. На короткую ночь она впервые сняла с себя дружинницкие порты, а вход в шалаш закрыла багряным плащом.
Ночь ей эту не забыть. Что творилось вокруг — не слышала. Она чувствовала только его — мужа, Игоря Васильковича. Его ласкам и нежностям не было предела. Она словно купалась в его объятиях, растворилась в нем, слилась с его душой и телом. Это была ночная сказка.
Чуть заря резкий свист предводителя поднял всех на ноги. Они быстро оделись, вышли на свежий воздух. Княжеские лошади уже стояли на привязи у шалаша.
Когда собралась вся дружина, князь отдал приказ, и дружина снова двинулась в путь. Менеск остался позади. Долго еще виднелся на чистом небосклоне шпиль деревянной божницы, возвышавшийся над погостом.
От веси к веси ехали по разбитым и болотистым дорогам. Порой они, приведя в лес, терялись в зарослях папоротника и мхах. Ориентируясь по светилам, вои продолжали путь. Только на третий день с закатом солнца прибыли в Полотьск.
Князь Полотьский Всеслав Брячиславич был извещен своими дозорными, что через княжество движется малочисленная дружина князя осовецкого Игоря Васильковича. Дружина ведет себя миролюбиво, один из гридинов на древке пики несет белый треугольный флажок, с красной полоской посредине, как знак дружелюбия. Дружину предупредили, что Всеслав Брячиславич решил сам встретить дреговичского соседа на княжеской площади перед Софийским собором.
Они никогда раньше не встречались с князем полотьским, но молва о нем доходила и до Осовца. Говорили о нем, как о чародее, бесстрашном и храбром муже, справедливом и добром князе. Этой встречи они ждали с нетерпением.
Игоря Васильковича с дружиной впустили через сторожевые ворота в город. Крепкие деревянные дома возвышались по обе стороны мощенной деревянными брусьями главной дороги, ведшей в центр посада. Первое, что поразило Марфиньку и князя, — собор. Каменный, семикупольный, с бойницами и колокольнями — пылал, искрился, будто плыл в багряных лучах заходящего солнца, и величие его красоты сразу покорило путников. Собор был нов, чист, как младенец.
