Вальтер Моэрс - Румо и чудеса в темноте. Книга 1
— А что это было за Чудо жизни? — прервал его Румо. Он сам был больше всех сбит с толку тем, что решился вслух задать этот вопрос. Гарра уставился на Румо. Ученики уставились на Румо. Румо уставился на Гарру.
— Э-э-э-э, — сказал учитель.
У кого-то упал карандаш. Зазвенел школьный звонок.
— О! Урок закончен! — воскликнул Гарра. — М-да, на сегодня хватит. Перерыв. Все выходите! Выходите, выходите!
Так внезапно Гарра Мидгардский ещё никогда не заканчивал урока. Рала повернулась к Румо и одарила его долгим и загадочным взглядом. Гарра Мидгардский вылетел из классной комнаты, ученики последовали за ним.
Румо снова охватило чувство, будто он совершил ошибку, но какую, он не знал. У него не было никакого настроения идти на школьный двор и поэтому он остался сидеть в классе.
— Какой у нас следующий урок? — спросил он ученика, сидящего перед ним.
— Фехтование, — ответил он. — Фехтование у Ушана де Люкки. Румо сидел будто наэлектризованный. Фехтование! Сражение с опасным оружием! Наконец-то! Но у него не было оружия! Может на уроке можно было получить его?
Ога Железногородская
— Румо Замонийский? — маленькая, полная учительница с бульдожьим лицом стояла у дверей. — Это ты?
Румо встал.
— За мной! — пролаяла бульдожица.
— Меня зовут Ога Железногородская, — сказала учительница, пока она вела Румо за руку по коридорам школы. — Тебя зовут как карточную игру, ты уже в курсе?
— Да, — сказал Румо. — Куда мы идём?
— Я буду учить тебя письму и чтению.
— Но у нас сейчас фехтование.
— У других сейчас фехтование. У тебя — чтение.
Она провела его по коридору в подвал школьного здания, мимо каморки с вениками, мимо стопок пожелтевших школьных тетрадей, мимо отслуживших своё школьных скамеек. Поход закончился в маленькой, слабо освещённой комнате, где уже сидели три других ученика. Румо со стоном сел. Он понял, что отсюда сбежать невозможно. Даже его взгляду невозможно было сбежать — в комнате не было ни одного окна, в которое он мог бы смотреть. Пара толстых свечей заполняли комнату беспокойным, тягостным, сумрачным светом.
В следующие, бесконечно длящиеся несколько часов, учительница поднимала вверх таблички, на которых были нарисованы всем известные предметы и животные — чайник, колесо, кошка, утка, шляпа, мышь, — а затем рисовала на доске значки, которые ученики должны были перерисовывать в тетрадь. Всё это она называла замогильным голосом с безжалостным упорством, картинку за картинкой, значок за значком, а потом опять всё сначала, час за часом, пока Румо и другие пленники не выучили значки так, что могли бы их рисовать даже во сне.
В конце урока Ога объяснила ученикам, что они имеют право посещать уроки фехтования и боевых искусств только после того, как научатся писать и читать. Ропот учеников заставил её заметить, что это — правило и что ни для кого не секрет, что это было сделано для того, чтобы школьники быстрее осваивали основы замонийского алфавита.
— Осёл, — сказал она, — передвигается гораздо быстрее, если у него перед носом висит морковка.
Когда Румо ближе к вечеру вышел из школы, ему понадобилось несколько минут, чтобы привыкнуть к свету вечернего солнца. Урс уже ждал его с длинной связкой колбасок, обмотанной вокруг шеи.
— Уже побывал в склепе? — ухмыльнулся он. — Они преподают чтение и письмо в этой тёмной пещере, чтобы процесс обучения протекал быстрее. Хочется как можно быстрее уйти оттуда, вот и зубришь, как идиот. Я научился писать читать за шесть недель.
— Шесть недель? И это ты считаешь быстро?
— Если ты провалишь экзамен, то будет двенадцать. Хочешь колбаску?
Склеп
Большую часть времени в последующие недели провёл Румо в изоляции от других школьников, заточённый в склепе с товарищами по несчастью и Огой Железногородской. Время от времени ему разрешалось посетить урок ухода за зубами и прослушать лекцию по общему вольпертинговедению, но каждый раз, когда его одноклассники дружно направлялись на уроки боевых искусств, его запирали в склепе и заставляли рисовать значки, обозначающие мыло, мяч, дерево и печку.
Слова, которые они выговаривали по буквам, с каждым днём становились длиннее. И вскоре им не нужны были больше таблички с картинками. Всё-таки Румо находил это любопытным, что возможно словить предметы на бумаге, нарисовав их значки. То, что он воспринимал это как охоту, сильно облегчало ему учёбу. Он сидел как пленник в темнице, но в мыслях он был далеко-далеко, в светлой степи, где он со своим карандашом-копьём охотился на дикие слова.
Тяжелее всего было то, что он почти всё время был далеко от Ралы, тогда как она с Рольфом и другими, возможно, училась у Ушана де Люкки разрубать саблей противника пополам.
Вечерами Румо сидел в своей комнате, вздыхая, склонившись над копией замонийского алфавита, так как он поклялся сам себе сдать экзамен с первого раза, чтобы как можно быстрее приступить к урокам фехтования и боя. По ночам ему снились буквы и Рала.
Обязанности
В то время, как здание школы было для Румо настоящим полем битвы, на котором были коварный враг (Рольф), непредсказуемый риск (Рала), бесконечное мучение (шахматы), позорный плен (склеп) и ужасные пытки (арифметика), остальной Вольпертинг был мирной зоной, местом для его потребностей и способностей. На поле социальных обязанностей он постоянно одерживал победы благодаря своей сноровке: давали Румо мастерок в руку — через пару часов тут уже стояла приличная стена. Давали ему лопату — он в одиночку выкапывал ров для фундамента. К своему собственному удивлению Румо обнаружил, что ему удавалось практически всё с первого раза, при условии, что это был физический труд или ремесленная деятельность. За несколько недель он научился гончарному искусству, у кузнеца научился ковке и плавке металла, он мог обжечь кирпич и выкопать колодец. Румо не гнушался никакой работы, поскольку был уверен, что таким образом он готовит своё тело и рефлексы к урокам борьбы и фехтования. Для каждой работы требовались разные группы мышц и сухожилий: в гончарной мастерской он тренировал кисти рук, разноска писем и поручений укрепляла его ноги и тренировала выносливость, работа штукатура укрепляла руки, ковка металла — плечи, копка рвов — спину. Работа около печи в булочной закаляла его против боли, а рыбалка в бурном Вольпере улучшала его реакцию.
Столярная мастерская Орнта ла Окро
Когда Румо зашёл в столярную мастерскую, чтобы забрать бревно для оптового магазина Царузо, его охватило странное желание. Для большинства вольпертингеров звуки и запахи в мастерской показались бы безразличными или даже неприятными, но для ушей Румо скрип циркулярной пилы с ножным приводом был прекрасной музыкой, для его носа запах древесного клея и морилки был сравним с изысканным ароматом воскресного жаркого. Свежеструганное дерево. Смола. Льняное масло. Пчелиный воск. Румо восторженно всё вокруг обнюхивал. Солнце попадало в мастерскую сквозь маленькое окошко, отражалось в мелкой древесной пыли, из-за чего инструменты были будто освещены волшебным танцующим светом. В середине комнаты стояли два тёмных и громоздких столярных верстака, обсыпанные стружками. На них лежали разнообразные рубанки, напильники, угольники, коловороты и на каждом столе были прикреплены мощные тиски.
Румо снял бревно с плеча и подошёл к верстаку. На столяра, стоявшего у циркулярной пилы, нажимавшего ногой на педаль и распиливающего бревно, он не обращал внимания. Он подобрал с пола доску, зажал её в тисках и начал обрабатывать рубанком.
Столяр Орнт ла Окро убрал ногу с педали и обернулся. Молодой вольпертингер стоял в его мастерской, за его верстаком и обрабатывал его мусор. Это было не просто необычно, это было неслыханно! Только он имел право обучать столярному мастерству и только он имел право выбирать учеников. И когда ученики находились в его мастерской, то только он мог решать, чем им заниматься.
Орнт заподозрил своих соседей, которые шутки ради послали этого незнакомца к нему в мастерскую, чтобы над ним посмеяться. Он подошёл к двери и выглянул наружу. Но там никого не было. Когда он опять обернулся, то увидел, что этот наглец стоит у его токарного станка и вытачивает ножку для стула.
Вместо того, чтобы отделать Румо и вышвырнуть из мастерской, как он хотел сначала, Орнт облокотился на брёвна. Он ещё ни разу не видел, чтобы кто-то мог так быстро вытачивать ножку для стула. Румо взял со станка ножку, быстро взвесил её в руке, отложил в сторону и принялся за следующую.
Орнт закурил свою трубку.
Когда Румо закончил все четыре ножки — за это время Орнт смог бы выточить лишь одну, — он взял с полки большой кусок дерева, чтобы вырезать сиденье, тоже профессионально и с быстротой молнии. Затем последовала спинка — из трёх круглых планок и поперечной дощечки. После этого Румо быстро обнюхал и не колеблясь выбрал из двадцати различных банок с клеем для дерева нужный ему клей, именно тот, который предпочёл бы и Орнт. Он просверлил в сиденье углубления для планок спинки, выбрал шурупы, прикрутил ножки к сиденью, склеил спинку и отполировал наждачкой края.
