Дмитрий Емец - Череп со стрелой
– Разреши мне уйти! Отпусти меня! Пожалуйста! – резко сказала Рина.
Конечно Денис этого не сделает, но он хотя бы перестанет кривляться и себя накручивать. Денис на мгновение задумался и качнул головой:
– Нет, не отпущу. Я…
Внезапно он замолчал и посмотрел на свои пальцы. Пальцы тряслись, ногти посинели. Спеша и ошибаясь, Денис заторопился звонить, но телефон выскользнул у него из рук.
– Начинается… опять это… никуда не уходи… сейчас я… – произнес он медленным, неправдоподобно растянутым голосом.
– Что тобой?
Не отвечая, Денис глупо и жалко улыбнулся, повернулся к Рине спиной, расхлябанно, как ватная кукла, шагнул к краю платформы и вдруг застыл с распахнутым ртом и протянутой вперед рукой. В тоннеле загрохотало. Предупреждающе загудел поезд. Рина поняла, что Денис стоит за белой линией и его сейчас ударит по виску зеркалом. Но он же увернется. Он же очень быстрый.
Денис продолжал крениться вперед. Еще немного – и…
– Эй! Ты чего? Свалишься под колеса!
Не зная, зачем она ему помогает, Рина прыгнула, сгребла Дениса за шиворот, отволокла на скамейку и прислонила спиной к стене. Денис сидел как каменный. Не шевелился и едва ли ее видел. Рина торопливо сдернула с его плеча сумку. Видимо, ее нерпь и шнеппер внутри. Для карманов они слишком массивные.
Постепенно щеки Дениса розовели. Он задышал часто и быстро. Торопясь, Рина шагнула в поезд. Двери закрылись. Из отъезжавшего вагона она видела, как Денис начинает медленно шевелиться и слепо шарить рукой, точно ища кого-то. Рина торопливо протолкалась к дальней стенке, прячась за спины пассажиров.
Глава пятнадцатая
Лист папоротника
Человек не свободен от того, что мысль о расставании с чем-либо принимается им с крайней болью. Ну, допустим, мне скажут, что я никогда в жизни больше не буду есть жареную рыбу. Я отнесусь к этому с досадой, но досада будет легкой. Значит, зависимости от жареной рыбы у меня нет. Но лишите меня кофе – и я забегаю по потолку. Значит, я его раб.
И так во всем. Кто-то не может отказаться от сигареты, кто-то – от лени, кто-то – от поездок, денег, телесных удовольствий или бесконечных развлечений, и это как всаженный в грудь крюк, дергая за который нас ведут куда угодно.
Из дневника невернувшегося шныраСашке не нравилось, что боевых двоек больше обычного и охрана неба усилена. Он понимал, что если они с Даней видят берсерков, то берсерки, имеющие отличные бинокли, видят их тем более. Однако гиелы продолжали парить и греться, позволяя пегам набирать высоту.
Наконец они поднялись так высоко, что гиел стало не различить. Сашка оглянулся на Даню и, сложив пальцы утиным клювом, показал вниз. Отозвавшись на смещение центра тяжести, Гульда с силой взмахнула крыльями и сложила их. Дальше Сашкиной задачей было удержаться в седле. Все же, на мгновение повернув голову, он успел заметить, что и Даня ныряет. Они ускорялись. Все смазывалось, мелькало. Как за щитами, Сашка прятался за крыльями пега, которые были отведены назад, чтобы с них соскальзывал ветер.
А потом земля приблизилась, но еще раньше, чем они врезались в нее, границы мира расступились, пропуская их. Окунувшись в дряблую обманчивость Межмирья, Сашка не узнал болота. Оно было не цвета мясной накипи, а темно-фиолетовое, с белесыми прожилками. Что-то бурлило, на поверхность пробивались и лопались пузыри. Вокруг «раковины» все кипело и хлюпало. Вход в нее казался меньше обычного. Сашку даже сомнение взяло, не застрянут ли они.
Метрах в десяти от себя он увидел Даню. При ином давлении голос у него звучал пискляво. Смутившись своего голоса, Даня замолк, и Сашка так и не услышал его рассуждений, о чем не пожалел, потому что чем больше рассуждаешь, тем меньше остается отваги лететь.
Одним словом, ВПЕРЕД! Давай, милая, погнали!
Не позволяя Гульде усомниться, Сашка направил ее в «раковину», и умница Гульда послушалась. Афродита начала колебаться, но увидела на Сашке такую же куртку и помчалась за ним, желая прояснить, нельзя ли влюбиться и в нее тоже.
Два всадника нырнули в клокочущую воронку «раковины». Сашка едва успел глубоко вдохнуть. На куртке у него повисли клочья пены. Вокруг все клубилось, мелькало. Обычно за клокочущей и плюющейся «раковиной» начинался спокойный тоннель, где в мутной неподвижности тянули свои нити прильнувшие к стенкам эльбы, однако сегодня все было не так. Стенки тоннеля вздрагивали и ходили ходуном как живые. Тоннель казался огромным сокращающимся кишечником.
Крылья пегов не успевали отбивать все паутинки, со всех сторон атакующие их всадников. Сашка оказался не готов к таким яростным атакам. Забыв, что этого ни в коем случае нельзя делать, он кричал, задыхался от ярости, и чем сильнее он кричал и чем больше задыхался, тем больше болотной гнили оказывалось у него в легких. Начались галлюцинации. Это была какая-то вереница снов, когда, выходя из одного кошмара, сразу проваливаешься в следующий. Сашка старался ничему не верить, ни на что не обращать внимания, но у него не получалось, потому что его не просто били, а знали, куда бить! Стоило сосредоточиться на самой незначительной вещи – и сразу же вокруг нее выстраивали целую вселенную ужаса и подозрительности.
– Иди к нам! Наш мир умер, умрет и ваш-ш-ш! Но мы захватим рабов и будем повелевать ими веч-ч-ччно! Отдай нам то, что у тебя, и станешь одним из нас-с!
– Ни за что!
– Ваш-ш-ш мир гниет. Закладки, которые вы носите, только продлевают его агонию. Мы щедро наградим тебя, только иди к нам!
Сашка не знал что отвечать. Его собственные мысли уже почти не принадлежали ему. Постепенно страх и мрак настолько заполнили его, что ему хотелось только одного: разжать руки, расслабить колени и позволить телу безвольно соскользнуть в болото. Возможно, он так бы и сделал, но, опомнившись, подставил лицо под поднимавшееся крыло Гульды.
Влажное, болотом пахнущее крыло ударило Сашку по щеке. Он очнулся и понял, что едва не потерял все. Главное, чего от него добивались эльбы, – чтобы он бросил повод и перестал сопротивляться. Человек в шторм управляет большой лодкой, которую бьет волнами. И вот ему внушают, что от его усилий ничего не зависит, зачем держать руль, когда лодку просто швыряет из стороны в сторону. Он бросает руль – и в следующую секунду лодку переворачивает. И только исчезая в пучине, он понимает, что лодкой все-таки управлял и погиб только потому, что струсил.
Ты еще будешь наш-ш-ш-ш-ш-ш!
Сашка не запомнил момента, когда его выбросило из болота. Он просто понял, что летит уже по двушке, а с ним вместе летит Даня. На куртке Дани стремительно таяла пена болота, которой он был заплеван с головы и до ног.
– Нет, ну они там все перебесились! Ксенофонт все-таки Equus asinus! Типичный такой Equus asinus! – убежденно сказал Даня.
– Кто?
– Ну дикий осел он, а не философ! Он утверждал, что Сократ говорил, что врагам нужно причинять больше зла, чем сделали бы враги. Но я-то помню цитату Платона! Платон говорил, что Сократ учил прощать людям и обиды, и боль, и всякое зло, какое бы они ни причинили.
В голосе Дани не было ни малейшего удивления, что он встретил в болоте философа Ксенофонта и что тот вступил с ним в беседу. Сашку же поразило другое: там, где ему мерещатся ужасы, другим, оказывается, является Ксенофонт.
– Как-то ты больно легко от эльбов отбиваешься! – сказал Сашка.
Даня скромно улыбнулся:
– Есть такое дело. Я обнаружил, что чаще всего эльбы меня обманывают, когда я мыслю эмоционально. И я воюю с ними развернутыми суждениями.
– Чем?
– Надо сделать что-то неприятное, а они сразу орут: «Не хочу! Не могу!» Раньше я думал, что это мое «не хочу!», и уступал. А при развернутой мысли я говорю себе: «Да, я не хочу этого делать, но почему? Даня, сформулируй причину!» И сразу понимаю, что мне лень, я трушу, я устал, мне себя жалко, я хочу спрятать голову в песок. Тут мой мозг уже видит, что аргумент гнилой, и я назло эльбам делаю все наперекор.
Внизу мелькали сосны. Сообразив, что Гульда и Афродита летят в привычное им место Прииска, куда сегодня как раз и не нужно, Сашка попытался повернуть Гульду. Это оказалось непросто. Кобыла озадачилась и, озадачившись, заупрямилась. Она повела себя как правильная домохозяйка, которая привыкла готовить на завтрак овсяную кашу, а от нее потребовали утку с брусникой. Сашка похлопал ее по шее и кое-как убедил послушаться. Про Гульду говорили, что она самая женственная кобыла ШНыра и реакции у нее совершенно как у девушки. Она точно так же дулась, фыркала, тянула шею и смешно прощала обиду за яблоко или кусок сахара, которые схватывала с ладони как бы нехотя, чтобы не подумали, что она рада.
Впереди показалась Первая Гряда. Еще не подлетев к ней, Сашка ощутил растерянность. Он понял, что у него нет точных ориентиров. В прошлый раз его принес сюда Сахар, а он даже не запомнил дороги: тот же лес внизу, те же склоненные сосны, точно причесанные невидимым гребешком. Перед Сашкой тянулась бесконечная гряда. Нагромождение камней, скал, гранитных пальцев, глинистых вкраплений.
