Дмитрий Емец - Танец меча
«Перестань! Не думай о том, что было! Значит, так повернула дорога. Бывает дождь, а бывает солнце. Когда вокруг серо, безнадежно, пусто, хочется уткнуться лицом и лежать, тогда надо просто идти. Можно считать шаги, можно не считать. Надо просто идти! И мыслить не годами, которые кажутся бесконечными, а днями…»
«Ага, днями! Тело на тележке! Пошевели хоть пальцем ноги!» — улюлюкал осколок расплавленного комиссионера.
Ирка уже поняла, что отвечать ему бесполезно. Все равно не замолчит. Надо думать что-то свое. И стала думать, что клавиатуру, на которой печатает, она зальет чаем и выкинет через год. Пижама пойдет на тряпки гораздо быстрее. Бабаня слишком много рвения вкладывает в отбеливание. Ею будут месяца полтора вытирать пол, а потом она окажется в ведре. Ручки, тетради, предметы, которые на столе — все исчезнет быстрее. Пройдет время, и мое тело где-нибудь упадет и останется лежать. И ему будет безразлично, что на него садятся мухи. Его запакуют в ящик, оно окажется такой же фальшью, как эта ручка, или клавиатура, или пижама. Здесь тупик. Здесь искать бесполезно.
«Правда не здесь, а в той искре разума, сердца, воли, которая единственная является вечной. В том, что не потребится. Мне срочно нужен жизненный принцип. Простой и ясный. Что-то, что вписывается в два, максимум три слова. Все, что длиннее — на жизненный принцип не тянет. Какой же это будет принцип?»
Внедорожник влетел во двор и, громыхая музыкой, стал замыкать круг вокруг катка. Снижать скорость он явно не собирался. Ирка, только что объехавшая двор, видела, что за поворотом гуляют дети. Не раздумывая, она толкнула идущие вдоль колес обода. Подпрыгнула на бровке и, едва усидев в кресле, двумя руками рванула левое колесо, твердо развернув коляску навстречу машине.
Визг тормозов. Запоздалый гудок. Коляску несильно толкнуло бампером в колесо. Ирка не пострадала. Только на мгновение испугалась, что коляска опрокинется, и она окажется на асфальте, беспомощная, как перевернутая черепаха. Но коляска была тяжелая и устояла, только отъехала на полметра.
Из внедорожника выскочило взбудораженное нечто в синей дутой куртке. Замахало руками, заматерилось, подбегая. Ирка спокойно ждала, глядя туда, где у «нечта» располагались глаза. Что-то шло не по сценарию. «Нечто» не поняло, что его не боятся. Смутившись, синяя протоплазма вползла назад в джип и торопливо включила заднюю передачу. Ирка не удивилась. Она почему-то знала, что все так и будет.
«Люби и защищай?» или «Люби всех, кроме себя?» — подумала Ирка.
— Ты осталась валькирией, — произнес кто-то за ее спиной.
Ирка нетерпеливо дернулась в одну сторону, в другую. Спинка коляски мешала увидеть. Тогда она потянула левый обод коляски и развернула ее.
Багров сидел на дутой сваренной трубе — маленьком шлагбауме, которым отставной подполковник с третьего этажа оберегал закуток для своего «Форда». Матвей похудел и выглядел, мягко скажем, нестерильным. Во всяком случае, осторожные мамаши с детишками обходили его по дуге.
— А если бы… — начала Ирка.
— Он не успел бы даже коснуться тебя. Я был рядом. Мне было важно, чтобы это стало твоей победой, — сказал Матвей.
Ирка хотела спросить его совсем о другом.
— А если бы все-таки… — попыталась пробиться она.
— Я вообще всегда был рядом. И всегда буду!
Глава 15. Причал для бумажного кораблика
Ханжество — это когда говоришь правильные вещи, не подключая голову и не касаясь их сердцем. Доспехи из ханжества самые прочные. Их невозможно пробить. Хуже ханжества ничего нет.
Книга СветаПродавщица с ужасом смотрела на взъерошенного молодого человека, держащего в руках здоровенную куклу. В магазине-стекляшке она была одна, и ей в голову лезли всякие нехорошие мысли о наркоманах, которые могут загрызть за несколько десяток. Рядом со взъерошенным молодым человеком переминался здоровенный лоб со щенячьим лицом, могучие плечи которого перегораживали дверной проем.
— Девушка, ау! У вас селедка эсэсовская есть? — сердито спросил взъерошенный.
— Какая? — испугалась продавщица.
— Ну эс-эс? Слабосоленая! — пояснил взъерошенный, нежно постукивая головой куклы о прилавок.
— Н-нету.
— Тогда гоните торт!
— А деньги? — робко спросила продавщица.
Напоминание о деньгах взъерошенному не понравилось. Брови у него встали торчком, как ежиные иголки.
— Н-но! Я забыл бумажник в лимузине! — сказал он, поворачиваясь к своему спутнику. — Мошкин, плати! Подчеркиваю: все налапопам. Мне чужого не надо!
Здоровенный лоб вздохнул и, томясь, послушно заплатил. За годы их знакомства таких «налапопамов» набралось столько, что хватило бы на авиабилет до Гаити.
— Умница! Так держать! — одобрил коротенький. — И не чихай на меня вирусом жадности! Не люблю!
— Я не чихаю!
— А я говорю: чихаешь! И не спорь, а то врублю внутреннего хохла — пожалеешь!
Дождавшись, пока торт завяжут бечевкой, Чимоданов взял его под мышку, а Зудуку, схватив за ногу, перекинул через плечо.
— Пошли! — велел он Мошкину. — Чего на тетю смотришь? Сдачи ждешь или влюбился?
Мошкин, задохнувшись, замахнулся на него, задев колокольчики счастья, которые, по секретной директиве Лигула, вводил в моду еще Арей и которые теперь его усилиями висят почти во всех ночных магазинах и гостиницах. Суть этих колокольчиков состоит в немедленном вызове дежурных комиссионеров и суккубов и, следовательно, более равномерном распределении их по планете.
В доме, куда их по большому секрету пригласила Ната Вихрова, лифт внушил себе, что ему пора на ремонт, о чем и вывесил табличку. Мошкин и Чимоданов потопали по лестнице. Им надо было на двенадцатый, но уже на седьмом этаже Чимоданов уселся на ступеньки, открыл коробку и руками стал пожирать торт.
— Все! Баста! Я не нанимался таскать тяжести на такую высоту! — заявил он.
Евгеша Мошкин с ужасом уставился на его покрытые кремом пальцы.
— Ты озверел? Это же подарок от нас двоих, да?
— Подчеркиваю: по барабану! — Чимоданов вытер пальцы о штаны. — Ели бы мы его вместе, так? То есть Вихрова сожрала бы где-то третью часть? Вот я ей и оставлю ее треть!
Мошкин сдался.
— А что? Она тут живет одна, да? — спросил он.
— Ну типа да, — равнодушно отозвался Чимоданов.
— У нее своя квартира в Москве, да?
— У Наты? Ага, щаз! Дядька уехал на Кавказ, а ее оставил гулять с собакой. — Петруччо протянул Мошкину коробку. Тот помялся, повздыхал, но тоже отломил кусок. Закончилось все тем, что Вихровой осталась одна коробка.
— Она и так заелась! А в коробку можно ботинки класть. Коробка полезнее торта тем, что никогда не портится! — сказал добрый дядя Чимоданов.
Мошкин посмотрел на шахту лифта, и его потянуло на откровенность, хотя Чимоданов был кандидатурой наименее подходящей.
— Издеваться будешь? — спросил Евгеша.
Чимоданов вопросительно вскинул брови.
— Кто? Я? Да за кого ты меня принимаешь?
— Значит, будешь! — сказал Мошкин. Впервые он произнес что-то уверенно. — Когда я был подростком, мы с Петькой и Толиком бегали по подъездам. Поджигали газеты в почтовых ящиках и мочились в лифте, стараясь попасть в щель между дверями. Или сбрасывали с верхнего этажа бутылки… Они в пыль рассыпаются, знаешь?
— И ты тоже, что ли, мочился? — Чимоданов выбрал слово сильнее, но сознание Мошкина предпочло цензурированную версию.
— Нет, конечно, — произнес Евгеша в ужасе. — Но я старался быть таким же, как они, чтобы быть с ними, понимаешь?
Чимоданов в психологии не ковырялся.
— А мы лом как-то скинули. Так он машину просадил и в асфальте застрял. Нас попалили, и парень, который лом кинул, на хорошие деньги попал… Подчеркиваю: славные были времена!.. А вообще прикольная история с лифтом! Надо будет Мефу рассказать! Куда, ты говоришь, вы гадили? — подмигивая, спросил он у Евгеши.
Мошкин прикусил язык. Он уже трижды пожалел, что стал откровенничать с Чимодановым. Он ведь и раньше знал за ним эту черту. Если твой друг выбалтывает тебе секреты других своих друзей, значит, и твои секреты разбалтывает им. А раз так, может, не стоит выводить язычок на прогулку из-за зубного забора?
Вихровой они позвонили еще снизу, не зная, что лифт сломан, поэтому, когда они наконец поднялись, Ната стояла на пороге и ждала. Выражение лица у нее было типично вихровское: «Только случайно не подумайте, что вы мне нужны! Или что я кому-то рада!»
— Чего так долго? — поинтересовалась она хмуро.
— А фиг ли было на крышу лезть? — отозвался Чимоданов, оглядываясь на лестницу, где Мошкии забивал пустую коробку из-под торта в мусоропровод.
— Пес не укусит? — мнительно крикнул он.
— Уже не укусит, — пообещала Вихрова. Мошкин с облегчением вздохнул.
