Владислав Крапивин - Рассекающий пенные гребни
– Встань… Идиотизм какой-то… Тебя все равно не пустят родители.
– На парусную прогулку? С Ховриным? С тобой хоть в Антарктиду!
2
Конечно, Оську отпустили. Мама давно была знакома с Ховриным. Папа не знал его лично, однако наслышан был о знаменитом Оськином друге.
– Валяй, обретай морскую практику, – сказал папа.
Мама, правда, удивилась:
– А почему парусная прогулка ночью?
– Потому что в это время всегда ровный ветер, – вывернулся Оська. – северо-западный бриз.
Но впереди был еще целый день. И Оська помчался к развалинам бастиона номер семь, который враги когда-то называли “Каменный лев”.
Компания была в сборе. Укрывались от нарастающей жары в бастионном подземелье. Мамлюча – в новой просторной тельняшке и с большущей серьгой-полумесяцем в ухе – под лампочкой зашивала разодранную рубашку чумазого Гошеньки. Вертунчик раскладывал на каменном полу многочисленных ольчиков: патронные гильзы, крабьи клешни, стеклянных гномиков, старинные монетки и осколки древних греческих амфор.
Гошенька сидел рядом и убеждал Вертунчика, что столько ольчиков у одного человека быть не может: они со своим волшебством запутаются между собой.
– На тебе вон еще и браслеты всякие, как на папуасе!
– У меня же просто коллекция! А главный ольчик – вот! – Вертунчик вытащил из-под желто-красной полосатой юнмаринки (буква Y, “Янки”) дырчатый зеленый камешек на шнурке. Такие камешки назывались “морские бусинки”, их собирали на пляжах и делали из них ожерелья.
Вовчик и Бориска возились с “машиной времени”. Две трехлитровые шарообразные бутыли из-под вина “Изабелла” они соединили железной муфтой и укрепили муфту на дюралевой оси. Эту ось изобретатели заново (который уже раз!) привязывали к двум диванным пружинам, установленным на деревянной площадке.
“Ось-качалка”. Ее колебания должны были сказаться на работе песочных часов – на движении песка, который перетекал из бутыли в бутыль. Как именно скажется, было пока неясно. Однако во многих книгах написано, что пространство и время неразделимы, значит, колебания временн о го (песочного) потока могут вызвать изменения в природе нашего пространства и открыть проходы в его нерушимых до сей поры границах.
Это была Оськина идея. Вовчику и Бориске она пришлась по душе, и они воплощали ее в жизнь
Норик стоял рядом и помогал воплощать. Раскручивал моток проволоки и давал советы.
Он заулыбался навстречу Оське. Оська протянул ему бинокль. Норик шепнул “спасибо” и перестал улыбаться.
Никто не стал трогать бинокль и говорить “дай посмотреть”. Все знали, зачем он Чипу.
Мамлюча бросила зашитую рубашку Гошеньке и сказала, что сейчас пойдут купаться за Стеклянный мыс.
– Ты, Оська, только не кидайся больше спасать всяких балбесов как очумелый…
– А если опять застрянут?
– Ну, осторожнее хотя бы. Пузо не обдирай.
– Ладно… Я его случайно ободрал. Вообще-то я обычно в любую щель без царапин могу пролезть. И выбраться из любой… тесноты. Индейским способом. Нас Ян Янович в походе учил, учитель наш. Вот давайте, свяжите мне руки и ноги, и я через пять минут освобожусь!
Сперва решили попробовать. Но Вовчик и Бориска не дали веревку, которой привязывали ось. А связывать проволокой Мамлюча не разрешила. “Нечего тут зверство устраивать!” И Оська в глубине души был рад. Еще ведь неизвестно – освободился бы или нет?
– А ты, Чип, – велела Мамлюча, – больше не заплывай к черту на кулички. А то случится какая-нибудь сердечная аритмия…
– Да ничего не случится! У меня уже все почти прошло.
Норик не раз убеждал ребят, что сердце у него идет на поправку.
– Врачи говорят, что с возрастом все само собой ста-би-ли-зи-ру-ет-ся… Хотели раньше операцию делать, а теперь раздумали.
– А пока не ста-ли-би… Язык сломаешь! Пока не это, держись рядом. Чтобы в случае чего вытащить тебя за уши. Иначе – во! – Мамлюча показала крепкий коричневый кулачок.
Чипа с грубоватой ласковостью опекали. Он не обижался. И сейчас не обиделся. Сказал только, что в соленой воде потонуть практически невозможно по причине ее большой плотности.
– Я даже в пресной-то не тонул ни разу, у нас в Среднекамске. – И опять погрустнел. Мамлюча взяла его за плечо, что-то шепнула в ухо. Чип слегка улыбнулся.
– Свистать всех наверх! – скомандовала Мамлюча.
– Подожди! – в два голоса завопили изобретатели. – Дай мы запустим машину! – Бориска добавил: – Пусть работает, пока мы гуляем. – А Вовчик: – Вот увидите, когда мы придем, что время бежало здесь быстрее, чем снаружи. Или медленнее – Он повернул тяжелую от песка бутыль-колбу донышком вверх.
Оська потрогал на груди шарик. Сжал в кармане барабанщика. Оглянулся на Норика. Шепотом сказал Вовчику и Бориске:
– Неважно, быстрей или медленней. Главное, чтобы оно работало на нас…
Оба понимающе наклонили белобрысые головы – одна с локонами и пробором, другая косматая.
…Потом все шагали по горячим от солнца улицам, прыгали по каменным трапам – загорелые, вольные, беззаботные дети приморского города. Казалось, что беззаботные. Тем, кто смотрел на них. Взрослые не знали о заботах угловатой девчонки с атаманскими повадками и пятерых быстроногих пацанов. Не знали о конструкторских муках Вовчика и Бориски; о страхах Вертунчика, которому каждую ночь снилось, что у него умерла бабушка (а она и правда могла умереть, несмотря на волшебную силу многих ольчиков внука, потому что была очень старая). Не знали о горькой жизни Гошеньки, у которого одинокая пьющая мамаша орала каждый день, что отдаст “сопливого бродягу” в интернат. Не знали про горькие думы Мамлючи, чей отец недавно ушел из дома. И про боль Норика, про суровые планы Оськи не знали тоже.
Впрочем, про Оськины планы никто и не должен был знать. Даже Норик. Иначе вцепился бы намертво: “Я с тобой!” А разве ему можно туда – с его-то “порогом”…
– Норик! – окликнул Оська. И на ходу рассказал про старинный сигнал ИО. Сигнал тех времен, когда жив был бриг “Даниэль”.
Норик ничего не сказал, только взял Оську за руку. И так они пошли рядом – “соединенно”.
3
Снова было похоже на сон. Даже больше, чем тогда, в настоящем сне. Там гудел моторами современный катер, а сейчас бежала под ровным “северо-западным бризом” двухмачтовая гафельная шхуна. Как в каком-нибудь фильме про пиратов. Уже обошли маяк на Казачьем мысу, и теплый ночной ветер дул теперь не в лицо, а в спину и левый бок. “Бакштаг левого галса”, – подумал Оська.
“Маринка” не спеша обгоняла пологие невысокие волны. Иногда на волнах смутно светились пенные гребешки.
Ветер ставил торчком воротник юнмаринки, прижимал ее к спине. Иногда Оську дергал озноб. Но не от теплого ветра, а от нервов.
“Господи, неужели теперь это не сон? Неужели мы правда идем на перехват?”
“Идем на перехват” – это тоже были слова из кино или книжки про морские приключения. Оська постеснялся бы сказать их вслух, но… как ни крути, “Маринка” действительно шла на перехват грузового теплохода “Согласие”. И тихо бурлила вода, и пахло солью, и, как в недавнем сне, долетал с берега еле слышный стрекот ночных кузнечиков. Или казалось?
У штурвала стоял капитан “Маринки” Гриша Остапчук, знакомый Ховрина (“У него все хорошие люди в Городе знакомые!”). Трое матросов дежурили у шкотов. На корме, в открытом кокпите, курили четверо – в светло-серых рубашках с темно-зелеными погончиками таможенной службы, с нашивками спецпатруля… Впрочем, сейчас ни погон, ни нашивок было не различить. Сигаретные огоньки лишь изредка выхватывали из темноты неулыбчивые лица. Они совсем не яркие, эти огоньки. Звезды гораздо ярче. Они даже ярче маячных сигналов.
Ховрин стоял у грот-мачты, рядом с капитаном. Оська рядом с Ховриным.
– Возьми мою ветровку, – сказал Ховрин, когда Оська опять вздрогнул.
– Не надо. Я не от холода… а от всего…
– Ясно… Ты первый раз на паруснике?
– На яхте ходил с папой и его друзьями. Но не на такой громадной.
– Надеюсь, тебя не укачивает?
– Да ты что! – Это во сне его чуть не укачало, а здесь вот ни на столечко! Хотя… сонная обморочность незаметно подкрадывалась и сейчас. Будет ли конец этой ночной гонке?
И снова как во сне возникло у горизонта светлое пятнышко. Только не впереди, а справа.
– Выключить мачтовые огни, – скомандовал капитан. На фок-мачте погасли зеленый и красный фонари.
“Маринка” и “Согласие” сближались. Причем шхуна слегка обгоняла теплоход.
Капитан крутнул штурвал влево – Оську и Ховрина качнуло.
– Ребята, я привожусь, долой паруса!
Запели блоки. Гафели пошли по мачтам вниз, собирая в складки парусину. Съежились треугольники грота-стакселя и кливеров.
