Александр Преображенский - Голоса трех миров
— Я не прячусь, — спокойно ответил он. — Это Чека прятался, пока ты их не прогнал. И он всегда так делает, потому что слабый и трус. Брехать на хвосты любой может. А я не буду. И гонять их не буду, потому что мы с ними в одной школе учились, я их знаю, они не злые. Им всего месяц остался до выпуска. Три дня назад я вместе с ними играл.
— Так догони и играй вмеште ш ними еще мещяш, шошунок ш гармошкой, — выглянул из–за Тиграна обиженный Чека.
— Тебя не шпрощил, — неожиданно прошепелявил Барди. Он не собирался передразнивать и даже не знал, что у него так похоже получится. Собаки дразниться не умеют. Но, оказывается, с гармошкой и такое возможно.
Крепыш замер в немом изумлении — этого еще не делал никто в поселке. Он медленно перевел взгляд с Барди на Чеку и обратно, видимо, не совсем понимая, от кого услышал последние слова. Варя же сразу все поняла, весело завиляла хвостом, подошла, улыбаясь, к Барди и ткнула его носом В плечо, шепнув при этом:
— Здорово, так ему и надо.
Такого Тигран просто не выдержал. Он рванулся вперед с гулким рыком и ударом груди отбросил Варю в сторону. Удар был так силен, что она перевернулась в рыжей пыли, прежде чем опять встала на ноги.
— Пошел отсюда, — низко прохрипел он почти в самое ухо Барди. — Последний раз говорю.
— Тигран, ты не прав, — начал было Барди и в тот же миг рухнул на колени под обрушившейся на него тяжестью.
— Р–р–разорву, — проревел Тигран, скользнув зу- бищами по металлу ошейника. Это спасло Барди от смертельной хватки, хотя все равно на шее у него что- то хрустнуло. А положение стало критическим. Навалившись сверху мощной грудью и обхватив крепкими лапами, Тигран уже грыз его голову между ушами. Непонятно почему Барди вдруг обрел хладнокровие, он успевал даже думать. «Пусть череп грызет, если он ухватит меня за нос или шею — я проиграл, за ухо — больно, но можно пожертвовать. Самоклад с атакой снизу!» — решил тогда он, вспомнив боевые уроки Керби.
Поддавшись натиску силача, Барди перекатился через правый бок на спину и удачно оказался под брюхом противника. Не раздумывая, он вцепился в заднюю левую лапу Тиграна. Рев ярости оглушил его.
— Ты мер–ртвец! — прогремел над ним гроза поселка, и в следующее мгновение Барди понял, что угроза недалека от истины, слова с делом у Тиграна почти не расходятся.
Тщетно пытался Барди от лягаться от тяжелого, словно каменного, бочонка тела Тиграна. Тот прижал, придавил его к земле, так что нечем стало дышать. Будто забыв, что его лапа находится в острых зубах, Тигран тяжелым танком развернулся над Барди, вырвал лапу, оставив вкус крови, куски мяса и шкуры в пасти дерзкого недруга, и сомкнул челюсти за его ухом в незащищенном месте.
— Р–р–разорву, — проревел Тигран, скользнув зубищами по металлу ошейника.
Не выдержав, Барди жалобно взвизгнул, но тут же, устыдившись, замолчал. Он был теперь абсолютно беспомощен и слабо ерзал в рыжей пыли на боку, перебирая лапами. Тигран же уже не рычал, он только спортивно сопел, занимаясь тем, что умел. На долю секунды Барди показалось, что враг его выпустил, но нет, это челюсти опытного бойца сделали короткий перехват, передвинувшись по шее вниз к главной артерии, где пряталась жизнь.
В голове у Барди зашумело, серая мошкара застила пеленой белый свет. Откуда–то издалека он услышал тихое:
— Тигран, пусти его, он же щенок.
И потом все тише и тише этот голос повторял:
— Пусти его. Ну, пусти его. Это не твой противник, Тигран. По правилам нельзя убивать поселковых. Тигран…
Барди поднял голову и увидел свет, и почти одновременно кто–то лизнул его в нос. Через несколько секунд он понял — это Крепыш. Запахов еще не было. Потом вместе с ними вернулась жизнь.
Крепыш зевнул над самым ухом с подскуливанием. Отошел на два шага в сторону и сказал:
— Ушли.
— Кто? — спросил Барди и почувствовал, как болит шея.
— Тигран, Варя, Чека, — перечислил Крепыш. — Ты сам виноват. Я пробовал помочь, но Тигран — бер- серк, он в драке боли не чувствует. Я укусил его в бок, он даже не обернулся.
— А–а–а, — вспомнил Барди, — это он меня.
— Да.
— Почему он меня отпустил?
— Барби уговорила. Потом увела.
Барди с трудом поднялся, сначала на передние лапы, потом и на задние. Его шатало, колени жалко дрожали. Крепыш снова зевнул.
— Пошли к ручью, — предложил он.
— Зачем?
— Попьешь.
— Не хочу.
— Тогда домой.
— Зачем?
— Поспишь. Сон — лучшее лекарство, глава седьмая, параграф третий.
— Нет, я погуляю. Один.
— Как знаешь.
Крепыш сразу отвернулся и потрусил прочь. Глянув ему вслед, Барди заметил на окраине пустыря, уже около первых домов поселка, хвосты и уши Тиграна и Вари — он никогда не называл ее Барби, — рядом с ними подпрыгивал бублик от Чеки. Не став дожидаться, когда хвосты окончательно скроются с глаз, он сам побежал в другую сторону.
Земля поселка «Плоды любви» была не так уж и велика. Барди не мог себе этого представить, но знал от учителя, что есть города и поселки намного больше, а то, что мир не кончается за оградой, он видел и так.
В распоряжении поселковых всего пятнадцать гектаров. На пяти из них стоял сам поселок, полгектара занимали два кладбища — старое и новое, два гектара — лес с прорезавшим его ручьем, еще пол гектара — территория «Школы Верности», около одного гектара — службы людей, мастерские, лечебница, стоянка транспорта с авиадромом и остальные шесть — пустырь, простиравшийся на запад глинистым полумесяцем.
На западной окраине пустыря, перед самой оградой, высился Лысый холм, весь изрытый собачьими ямами. За этот холм, если смотреть от поселка, пряталось солнце, но если взбежать на бурую, лишенную всякой растительности макушку искусственной насыпной возвышенности, то видно, что дневное светило садится не за нее, а за город, вернее, за те вечерние огни, которые все в поселке называли городом.
По вечерам холм почти всегда пустовал, в темноте там делать было нечего. Да и соседство леса проявлялось опасной близостью. Именно туда Барди направил свой бег, едва почувствовав возвращение сил.
Он с трудом поднялся до вершины. Тигран поработал на славу. Еще вчера Барди взбежал бы сюда даже не запыхавшись. Теперь же долго стоял высунув язык и вентилируя легкие. До заката еще оставалось немало светлого времени, потускневший блин солнца навис над равниной, не касаясь ее. И огни города еще не зажглись, но они обязательно появятся, когда с небес исчезнет последний малиновый луч. Больше здесь ему делать нечего. Керби прав, он должен стремиться исполнить предназначение. Иначе он будет жить, как Тигран, который перебивается от службы до службы, и все они сродни дикости — зачистка окраин, бои без правил да изредка ночная охрана мясокомбината. Вон его корпуса — серые кубики, все не в городе, на пороге. Жмутся к дороге, или она к ним, избегая леса.
Нет, он постарается быть как Варя, Варя ему нравится. С ней хорошо дружить, в школе они всегда были рядом до самого ее выпуска в прошлом месяце, когда она тоже получила золотую гармошку. Такую давали одну на весь выпуск, а вместе с ней и работу в городе. Варю устроили прогулочной нянькой — хорошая служба, только видеться с тех пор они стали редко. Только по вечерам, и то когда Тигран с Чекой не гоняли с пустыря бессловесных по возрасту. Поэтому он так и хотел получить говорилку, поэтому она у него такая же, как у Вари. Хотя сама Варя никогда не стыдилась бессловесных по возрасту. Вот на прошлой неделе, когда у него еще не было говорилки, они вдвоем забежали на этот холм. Вернее, она забежала, а он за ней. Тоже вечером. И Варя села и тоже смотрела на закат, только не на город, а на лес. И чего смотреть? Отсюда даже деревьев не видно, будто туча упала на землю. Да и свой лес есть в поселке. Но она именно туда смотрела, да еще пела. Ну да, пела странную песенку, очень короткую, и он невольно запомнил слова.
Не отрываясь от картины начала заката, Барди положил голову на передние лапы и тихо запел:
В диком лесе Дикий зверь Стережет входную дверь. А быть может, Просто ждет, Когда к двери Хозяин подойдет.
— Это ты сам сочинил? — спросил кто–то из сгущавшихся сумерек.
Барди тут же вскочил на все четыре. Как он до сих пор не учуял того, кто спрашивал? Ах вот почему — ветерок шевелил шерсть на загривке, дуя в спину. Тот же, пока еще неизвестный, затаился с подветренной стороны холма. А вот и он.
Из–за кочки выглянула голова человека.
Как и все его собратья, Барди видел хуже людей, а в сумерках и подавно, для него и днем все краски вокруг были серыми.
— Ты кто? — спросил он голову.
— А-а, это ты, приятель, — добродушно отозвалась голова. — Оказывается, ты еще и песни сочиняешь.
— Нет, — честно ответил Барди, — это одна моя знакомая пела.
