Владислав Крапивин - Сказки о рыбаках и рыбках
Увидев Валентина, все четверо подхватили из травы метлы на длинных черенках, вскинули их на плечи, как алебарды, и встали навытяжку. Но сразу же опять расслабились, вновь запританцовывали. Крендель сказал запоздало:
— Не боись, парни, это Валентин Валерьич…
— Вы чего тут? — удивился Валентин.
Кудрявость Номер Один, изогнувшись, ухлопал полдюжины кровососов на ноге, потом столько же на шее. И объяснил:
— Как чего… Видите, флаг караулим.
— Игра, что ли, такая?
— Ага, игра! — бросил Шамиль. — Доигрались, вот Мухобой и поставил… — И огрел себя ладонью сразу по двум плечам. Он один из всех был в длинных штанах, зато майка без рукавов. Остальные-то хоть в рубашках. На Гошке Понарошку клетчато-зеленая рубашка была просторная, с обшлагами ниже пальцев и подолом до колен. Валентин сообразил, что это Шамиль отдал малышу свою. Гошка подскочил, оглянулся и присел на корточки, укрыв подолом ноги до пяток…
— Мухобой? Это у него что, метод воспитания такой, что ли? — сообразил наконец Валентин.
— Ну да… — выдавил сквозь зубы Крендель (хлоп-хлоп себя по ушам). — Если кто виноват, он сюда…
— «Караул у флага, стоять смирно!» — объяснил Кудрявость и прибил злодея на стриженной под машинку макушке.
«Гад какой!» — подумал Валентин о Мухобое. И сказал:
— Вас же эти звери летучие совсем сожрут! — Он огрел себя по щеке.
— На то и расчет, — резко отозвался Шамиль. — Чтобы знали в другой раз…
— Что знали? За что он вас так?
— А потому что на поляну ходили! — звонко сказал Гошка. И замахал руками над головой.
— На ту самую, что ли?
— Ну… — буркнул Шамиль.
Про поляну, где опускаются громадные сверкающие шары, шептались постоянно. Если верить всем рассказам, то видел их каждый второй. И пришельцев, которые выходят из шаров и бродят по окрестностям, видели. Они — трехметровые, с головами, похожими на ведра, выпуклыми стеклянными глазами и яркими фонарями на груди. Кто попадал в луч такого фонаря, обмирал и потом ничего не помнил.
Говорили и о том, что пришельцы иногда в сумерках заходят в лагерь, качаются на качелях и шарят на кухне. Наверно, хотят пополнить свои продуктовые припасы. А однажды двое зашли в сторожку к Сергеичу и знаками выпросили пачку махорки. Сам Сергеич не подтверждал, но и не отрицал этого случая, только многозначительно усмехнулся. Впрочем, после заката Сергеичу, уже принявшему «вечернюю дозу», вполне могли привидеться какие угодно пришельцы.
Рассказывали еще и такое, будто Алене Матюхиной и ее сестренке Насте два инопланетянина повстречались днем, на пустыре, где свалка скульптур. Только это были не великаны, а безносые карлики в ярко-зеленых скафандрах и прозрачных шлемах. Алена и Настюшка почему-то ничуть не испугались, а пришельцы показали им большую книгу с непонятными звездными картами и разноцветными буквами, которые шевелились и звенели…
Конечно, это был обычный «детсколагерный» фольклор. Когда Валентин в школьные годы попал однажды в такой же лагерь, там рассказывали про привидения, мертвецов и «черные ножницы в желтом чемоданчике». А сейчас — вот, на уровне современности. И немудрено, раз в газетах то и дело сообщения о полетах и посадках всяких этих непонятных штук. А здесь, вокруг лагеря, к тому же и в самом деле всякие аномалии. Разные светящиеся шары то и дело шастают над окрестностями и почти каждую ночь висят в небе, распуская огненные хвосты. В телевизорах — всякие помехи, и часто возникают на экранах непонятные фигуры. А стрелки компасов беспомощно и вразнобой тычутся во все стороны.
Разговоров и слухов было множество, и Валентин однажды с несколькими мальчишками ходил даже на поиски «посадочной площадки». Но ничего не нашли.
Начальство такие экспедиции запрещало, а слухи старалось пресекать. Марина жаловалась: «Такое место проклятое…»
И в самом деле, хватило же ума у профсоюзных деятелей поставить лагерь среди редких перелесков, на краю болотной пустоши! Когда-то здесь был испытательный полигон военной части. Что там они испытывали и какую технику оставили в глубине болот, никто не знал. Может, все эти огненные и летучие штучки и фокусы — последствия секретных опытов?..
— Значит, вы площадку искали, а Мухобой вас застукал? — сочувственно спросил Валентин.
— Мы ее не искали, — сердито отозвался Шамиль. — Зачем искать, если знаешь? Дорога прямая…
— Мы ее лучше всех чуем, особенно вот он. — Кудрявость Номер Один кивнул на Гошку. — Поэтому нас пятерых ребята и выбрали.
— Пятый-то кто?
— А Илюшка! — звонко отозвался Гошка. — Только его Мухобой почему-то не поставил с нами.
— Наверно, потому, что он сам про всех про нас проболтался Мухобою, — обиженно пробубнил Крендель, продолжая хлопать себя по всем местам.
— Илюшка-то?! — изумился Гошка. — Ты это понарошку или по правде?
А Шамиль сказал не зло, но убежденно:
— Дурак ты, Крендель.
Кудрявость опасливо предположил:
— Наверно, он Илюшку-то это… отдельно…
— Что отдельно?
— Воспитывает, — серьезно вздохнул Гошка.
Ребята уже не стояли шеренгой, а, побросав метлы, пританцовывали вокруг Валентина.
— Ладно, шпарьте по дачам. А Мухобою… я ему скажу.
— Не… — отозвался Крендель. — Тогда еще хуже будет.
— Ничего не будет! Я с ним поговорю!
— Вы ведь не начальник, а гость, — рассудительно заметил Гошка.
А Шамиль сумрачно предложил:
— Вы лучше сходите к нему и попросите, чтобы он нас отпустил… Я-то и так бы ушел, я его не боюсь. Но он на других потом отыграется…
— Но сейчас же дождь будет!
— А мы тогда в будку! — Кудрявость Номер Один нетерпеливо подпрыгнул. — Скорей бы! Под дождем никто за нами следить не будет. И комары пропадут…
— А сейчас-то кто за вами следит?!
— У Мухобоя везде глаза, — хмуро сказал Шамиль.
Валентин достал из кармана куртки трубу, сунул в брючный карман. Ветровку накинул на Шамиля.
— Ждите, я скоро…
3
Мухобой был заместителем Марины. По воспитательной части. Вообще-то воспитанием должны были заниматься отрядные инструкторы, но это все — девчонки с младших курсов педагогического лицея. Даже малыши их не очень слушались, а старшие вообще в грош не ставили. А Леонтий Климович Фокин, по прозвищу Мухобой, был опорой режима и дисциплины.
Прозвище он получил за беспощадную борьбу с «разносчиками кишечной инфекции». По лагерю Леонтий Климович всегда ходил с тяжелой сапожной подошвой, прибитой к длинной рукоятке. Этой хлопалкой он и припечатывал к стенке любую замеченную муху. Каждый удачный удар доставлял ему видимое удовольствие. Воспитатель не то чтобы улыбался, но как-то светлел лицом и с подчеркнутой аккуратностью вытирал подошву белым платочком…
Леонтий Климович никогда не повышал голоса, он был интеллигентный. Всегда в белоснежной сорочке, сухой, гибкий, с тонкой чертой безгубого рта. Узкое лицо кожа обтягивала так, что казалось, кости черепа могут проткнуть ее изнутри. Косой лоб покато переходил в линию носа, а под бровями дрожали полупрозрачные птичьи веки… Боялись Мухобоя все. И крепко боялись. Валентин однажды сказал Марине:
— Да что это такое? Они съеживаются при нем! Лупит он их, что ли?
Рыхлая добродушная Марина всполошилась:
— Что ты! Он мне сто раз говорил: «Клянусь, Марина Юрьевна, я никого из детей никогда пальцем не тронул!..» А что строгий, так без этого разве можно? С такой-то оравой…
Не столь уж велика была «орава» — по сравнению с другими лагерями. Сотни полторы ребятишек жило в «Аистенке». Правда, больше половины интернатские, а они «сам, Валечка, знаешь какие…».
Валентин сердито усмехнулся:
— Вечно вы, педагогические дамы, себе сложности из пальца высасываете. Обращались бы с пацанами по-человечески, а то «не смей», «нельзя», «распорядок»…
— Ох, Рыжик, да какая же я педагогическая дама? Девять месяцев на заводе, в профсоюзе, и только на лето начальница лагеря…
Десять дней назад Валентин встретил Марину в очереди за исландскими бананами, которые продавали на углу Конногвардейской и Новорыночной.
— Рыжик! — обрадовалась она. — Волынов, Валька!
— Манишкина! Вай, какая ты стала… представительная!
До той встречи они не виделись лет семь. В прошлый раз Марина была еще стройна и моложава. В классе она вообще ходила королевой. Звали ее Марина Мнишек — за соответствующую внешность. А теперь располневшая тетка.
— Жизнь-то идет. Не к молодости, — не обиделась Марина. — А ты, Рыжик, все такой же… Только кудри не такие бронзовые. Малость полиняли…
— Полиняешь тут…
— А у тебя-то чем не жизнь? Знаменитость! У моих девчонок все книжки с твоими картинками есть!
Чтобы увести разговор от «знаменитостей», он спросил:
— Двое у тебя? Или еще прибавилось?
— Куда еще-то! С этими не знаешь как… Муж вечно в разъездах… А ты? Обзавелся семейством?
— Н-не совсем, — промямлил он. — Все как-то… так…
