Владислав Крапивин - Алые перья стрел
— Завтра приди только в класс! — пообещал председатель пятого «А». — Поговорим…
— Я с тобой и сегодня могу поговорить. На улице, — сказала Валентина. Худая, длинная, темноволосая, сердитая, она выглядела сейчас грозно.
Противник удалился.
— Ух… — сказала Валька. — Ну хорошо, что вы тут. А то не знала, куда бежать… А почему не сказали, что сбор? — Она неласково взглянула на Витальку.
— Да какой сбор… Так сидим.
— Разговариваем, — объяснил Серёга Иванов. — Про баронессу Адель фон Неуд.
— A-а, после уроков оставила! И вы сидите? Ну и олухи!
— Вообще-то мне некогда. У меня тренировка, — сказал Митька…
Спать Митька лег пораньше. На всякий случай. И правильно. Отец, вернувшись из школы, спросил:
— Где этот пар-ршивец?
— Что случилось? — захлопотала мама. — Только, пожалуйста, не нервничай, иначе я ничего не пойму. Опять «неуд»?
— Мало того! Их, голубчиков, оставили заниматься после уроков. Адель Францевна тратит время, чтобы вытянуть этим балбесам приличные оценки, а эти… эти… Она идет в класс, а дверь заперта! Изнутри! Как потом выясняется, ножкой от табуретки. В классе — никого, окно открыто. Но мало и этого! На двери мелом написано: «Но пасаран!» Эти лодыри решили лень свою и безобразия прикрыть республиканскими лозунгами!
Митька в своей постели начал дышать глубоко и ровно. В этом было единственное спасение.
— Не шуми, он спит, — осторожно сказала мама.
— Плевать! — сказал отец, известный в городе преподаватель русского языка и литературы. — Да-да! Плевать! Где мой ремень?
— Ты с ума сошел!
— Нет! Я не сошел с ума! Пусть! Пусть это будет крушением всех моих педагогических принципов, но я этого паршивца… Где ремень?
— Какой ремень? Ты всю жизнь ходишь в подтяжках.
— Не-ет. У меня был. Я в нем ездил на рыбалку.
Митька ровно дышал. Крушения педагогических принципов можно было не бояться: отцовский ремень он давно пустил на обмотку лука. Но что будет завтра?
Назавтра отменили урок арифметики и устроили классное собрание. Сначала выступала классная руководительница Вера Георгиевна. Сообщила, что за такие дела исключают из школы. Да-да, нечего удивляться! То, что натворили эти семь человек, не простое хулиганство, а… Даже слов нет! Ведь не маленькие! Вон многие уже в длинных брюках ходят, взрослые прически устраивают, а в голове что?
Митька напряженно смотрел в окно и думал о своем. Из школы, он знал, не выгонят, высказывание о брюках и прическах его не касалось, а в голове у него было вот что: «Не вспомнили бы только, что сегодня соревнования!» А то придет он в тир и услышит от военрука: «Ничего не могу поделать. Приказ директора — не допускать». Конечно, он тоже будет огорчен: Митька у него в кружке самый маленький, но самый способный. А что делать? Приказ есть приказ. Военрук — человек военный.
Вообще-то он славный дядька. Недавно принес в кружок новую «малопульку» ТОЗ-8. Не «семерку», а «восьмерку». У нее прицел совсем другой: поставлен намушник. Черное яблоко мишени легче просматривается, словно само садится на мушку. И спуск мягче. Митьке военрук первому дал ее попробовать. Три патрона. Митька сразу выколотил двадцать девять очков.
Жаль только, что мало военрук дает стрелять. Да еще, прежде чем допустить к винтовкам, целый час рассказывает об иприте и фосгене, потом в противогазе гоняет. А в тир — напоследок.
Кроме того, еще полчаса лазают ребята по тиру на коленях и собирают гильзы, потому что каждый патрон у военрука на учете и, если гильза не нашлась, он ругается. Говорит, что не сможет отчитаться.
Военрука старшеклассники прозвали «генерал Скобелев». Никакой он не генерал, конечно, и даже не Скобелев, а младший политрук Кобелев Степан Васильевич. На свою беду, он однажды в школьной стенгазете поместил заметку: «Почему в кружках ПВХО и ВС мало девочек?» И подписался: «С. Кобелев». Один десятиклассник ядовито заметил:
— Тоже мне, Скобелев. Генерал на белом коне.
Десятиклассника потом чистили на комсомольском собрании, но прозвище к военруку прилипло намертво.
Младшие ребята любили «генерала». Он вместе с ними самозабвенно ползал по школьному подвалу, где расположен был тир. Выискивал затерявшиеся стреляные гильзы, протирая на коленях свои шикарные диагоналевые галифе, и уговаривал:
— Товарищи, найдите еще четыре штуки. Мне же их сдавать…
В тире после недавних выстрелов попахивало порохом, и этот вдохновляющий запах заставлял ребят тоже ползать. В надежде, что Степан Васильевич даст пальнуть еще по разику. И такое случалось: облегченно вздохнув, военрук засовывал найденные гильзы в пустую коробочку, а из другой доставал патроны.
— В порядке поощрения, — официально произносил «генерал Скобелев», отряхивая свои диагоналевые колени…
От мыслей о военруке Митьку отвлек голос директора:
— Речь идет не о наказании. Вернее, не только о наказании. Я хочу, чтобы вы поняли, очень хочу…
Директор Андрей Алексеевич был добрый человек. Сразу было видно, что он добрый: невысокий, полный, с очень круглым, улыбчивым лицом. Как мистер Пикквик. Иногда он сердился и пытался быть строгим, но получалось это у него плохо. Учителя знали, что пугать директором бесполезно даже первоклассников. И пугали завучем, Сергеем Осиповичем. Но завуча сегодня, к счастью, не было.
— Вы обидели, — продолжал директор, — Адель Францевну. Очень обидели. Она работает в нашей школе восемнадцать лет, а вы… Да, она строга. Но когда вы станете старше, вы поймете, что строгость — это тоже доброта… Кроме того, вы обидели тех, кто сражается в Испании. Да, не спорьте. Вы ради озорства написали лозунг бойцов, которые сражаются с фашистами. Что скажут испанские ребята, когда узнают об этом случае?
— Они не узнают, — успокоил Павлик Шагренев.
— Почему ты уверен? Шесть испанских мальчиков приедут на днях в наш город. Они будут жить у нас, пока там война. А учиться будут в нашей школе, потому что…
Добрый Андрей Алексеевич никак не ожидал того, что случилось. Ведь он просто хотел доказать Шагреневу его неправоту.
И оглушительно взорвавшееся «ура» буквально отбросило директора от стола к доске.
— Что такое? — сопротивлялся он. — Я не… В самом деле… При чем здесь «ура»?! Я не понимаю… Когда в гороно узнают про этот случай, их отправят в другую школу.
— А вы не говорите! — вопил Цыпа, вытягивая из свитера птичью шею. — Мы больше не будем!
— Мы перед Адель Францевной сто раз извинимся!
— Это у нас случайно!
— Потому что она за баронессу заступалась! А не потому, что «неуды»!
— Мы извинимся!
— Они извинятся, Андрей Алексеевич! Мы им еще сами напи-наем!
— Я тебе напинаю!
— А ты молчи!..
Директор махал руками, словно отбиваясь от пчел. Наконец Вера Георгиевна вытянула указкой по столу так, что из щелей взвилась пыль. Стало тихо.
— Я не понимаю… — начал Андрей Алексеевич. — То есть я все понимаю, но почему такой шум? И при чем здесь какая-то баронесса?
Эмка Каранкевич ехидно оглянулась на Митьку.
— Это они, Андрей Алексеевич, из-за пьесы спорили. Вершинин воображает, что он на Карла Бруннера похож. А Адель Францевна правильно говорит, что…
— Я воображаю?! — взвился Митька. — Ты лучше помалкивай! Сейчас не пионерский сбор, а классное собрание. Верно ведь, Андрей Алексеевич?
— Ну почему же, почему же… Можно и сбор в то же время. Я не вижу, почему бы пионерскому начальству не высказаться.
— А если сбор, пусть Вальку Голдину позовут, она в нашем звене, — вмешался Виталька Логинов, почуявший, что гроза слегка развеялась.
— Что еще за новости! — возмутилась Вера Георгиевна. — Опять вы об этом? Андрей Алексеевич, они вбили себе в голову, что Валя Голдина из пятого «А» должна быть в их звене. Объясните им, что это абсурд.
Она замолчала, чтобы передохнуть, а вежливый Павлик Шагренев поднял руку и встал.
— Вовсе не абсурд, Андрей Алексеевич. Голдина всегда с нами. Мы даже в один детский сад ходили. У нас все дела вместе и зимой и летом.
— Вроде вчерашнего, — вставила Вера Георгиевна.
— Нет, не вроде, — бесстрашно отрубил Павлик. — У нас хорошие всякие дела. Голдина помогала Иванову по арифметике исправляться. И вообще.
— Ну… я не знаю. — Директор развел руками. — Это какие-то тонкости пионерской работы. По-моему… А впрочем. Вера Георгиевна, есть простой выход. Раз уж они так хотят быть вместе, давайте в будущем году переведем Голдину в «Б». Это не сложно.
Нельзя сказать, что Вера Георгиевна засияла от восторга. Но класс опять гаркнул «ура», кричало главным образом Витальки-но звено.
— Ну-ну, голубчики, — сказал директор. — «Ура» — это хорошо, но по выговору вы получите. Учтите.
— Правильно, Андрей Алексеевич! — в припадке самокритики воскликнул Виталька. — Даже по строгому!
