Владислав Крапивин - Гваделорка
— Вот как?
— Да… Мама собирается в августе в круиз на Антильские острова, с заходом на остров Гваделупу. А я начал читать «Юных путешественников», и там — тоже Гваделупа. Не такой уж известный остров, и вдруг — в книжке и в жизни…
Он встретился с Любовью Петровной глазами, и показалось, что угадал ее вопрос: «А что же тебя — то мама не берет с собой, на Гваделупу?» Стал смотреть в чашку с недопитым чаем…
— Ты, по — моему, мало ешь варенья. Не стесняйся…
— Нет, я много… Спасибо… Только мне уже пора, бабушка звонила, волнуется…
— Все — таки доешь варенье, это недолго… А я на минутку оставлю тебя, вспомнила, что надо позвонить…
Она вышла, Ваня заскреб ложечкой о стеклянную розетку, и в этот миг в кармане опять ожил телефон.
— Лариса Олеговна, я уже иду! Совсем скоро! Ой…
В телефоне был совсем не бабушкин голос. Хотя женский и… кажется, даже знакомый:
— Простите, я могу поговорить с Константином Матвеевичем?
— У него сейчас другой номер…
— Извините, а вы его не знаете?
— Знаю. Давайте, продиктую…
— Будьте столь любезны…
— Пожалуйста… Восемь, девятьсот двенадцать, двести сорок четыре…
— Секундочку! Я возьму карандаш… Прошу вас…
Ваня снова начал диктовать. Отчетливо называя число за числом, он поднял глаза и увидел через открытую дверь Любовь Петровну.
Она стояла в коридоре у тумбочки, прижимала к уху телефонную трубку и, согнувшись, писала в блокноте.
— Ой…
Любовь Петровна вскинула глаза.
— Батюшки… Значит, мы беседуем друг с другом? Вот это чудеса!
Ване стало смешно.
— Ну да! А я думаю: чей это знакомый голос? Опять совпадение, почти как у Жюля Верна…
— Выходит, Константин Матвеевич Евграфов — твой дедушка?
— Да! — (снова уточнять, что не родной, не имело смысла). — Значит, вы знакомы?
Любовь Петровна положила трубку на рычаг, вошла, встала у порога. Забавно почесала карандашом висок.
— Знакомы ли… Трудно сказать. Скорее всего, он меня и не помнит. Мы учились не в одном классе, а в параллельных… В том году произошло слияние женских и мужских школ, я из двадцать первой попала в двадцать пятую, не сразу познакомилась со всеми… Но у меня есть старый снимок, на котором мы с твоим будущим дедом почти рядом. На пионерском субботнике в Городском саду. Это там, где нынче Центральный бульвар… Хочешь посмотреть?
— Конечно! — Было и в самом деле интересно: как выглядел пожилой профессор Евграфов полвека назад? Даже больше, чем полвека…
Любовь Петровна вытянула ящик старомодного комода, достала пухлую папку, сразу нашла нужную фотокарточку. Чуть больше открытки…
Выглядел он… несовременно. Как мальчишки в старых фильмах. Как школьник Волька Костыльков в кино про Хоттабыча. Фуражка военного образца, широченные брюки, блуза с бляхой. Галстук — косынка поверх блузы… А лицо под козырьком толком и не рассмотреть, только чубчик торчит из — под козырька. Пионер Костя Евграфов воткнул лопату в кучу прошлогодних листьев и грудью налег на черенок. А в двух шагах от него стояла тощая девочка с граблями. С насупленными бровями и приоткрытым ртом. Щекой прижималась к длинному черенку. Видимо, Люба Грибова. Она была в платье с черным фартуком и в резиновых сапогах на тонких ногах.
— Шестой класс… — вздохнула Любовь Петровна. — У мальчиков тогда впервые появилась школьная форма, такая вот. Впрочем, ненадолго, скоро ее поменяли на костюмы с пиджачками. А то с первого класса будто солдафоны какие — то…
— Думаете, он вас не помнит? — осторожно сказал Ваня. — Вы же несколько лет были в одной школе…
— Я после седьмого класса уехала в Омск и жила там два года. Вернулась только в десятом. Костя и тогда не смотрел в мою сторону. Было на кого смотреть и без меня… Его в ту пору звали Граф. Е, Вэ, Графов, «его высочество Граф». Был он изящен, резок в суждениях, часто спорил с учителями, но без грубостей, а иронично и вежливо… Девочки по нему обмирали…
«Граф» — кажется не «высочество», а «сиятельство», — подумал Ваня. Но сказал не то:
— Его и сейчас иногда Графом зовут. Бабушка Лариса Олеговна… А вы хотите с ним увидеться, да?
— Я совсем недавно узнала, что Константин Матвеевич вернулся в Турень. Мне достали его телефон. Сейчас в двадцать пятой школе есть нечто вроде Клуба ветеранов, там встречаются те, кто… еще остались на этом свете и не забыли ученические годы. А профессор, видимо, про это не знает, весь в своих научных проблемах. Вот я и решила его… так сказать, приобщить… Ванечка, будь добр, продиктуй до конца номер телефона.
Ваня продиктовал. Потом подержал еще перед глазами снимок. От старой фотобумаги почему — то пахло не то корицей, не то ванилью.
— Любовь Петровна, я ему… дедушке, расскажу про вас. А теперь я пойду, ладно? Пора…
— Давай я тебя провожу! А то вдруг эти «велосипедные витязи» вертятся поблизости…
— Нет, что вы! Наверняка уже укатили… А если что — удеру, — сказал Ваня весело и без лишнего героизма. — Махну через забор — не догонят…
— Заходи в гости. С тобой интересно беседовать. Я тебе в нашей библиотеке присмотрю что — нибудь из старых жюль — верновских изданий…
— Спасибо!
Полуденный выстрел
Любовь Петровна еще раз сказала «заходи в гости», притворила за Ваней дверь, и он стал спускаться по ступеням. Неторопливо и без всякого желания.
Но полпути ему встретилась девочка лет десяти. Тощенькая, в светлом платьице с матросским галстучком, ничем не приметная. В лестничном полумраке лица и не разглядишь. Ваня заметил только вздернутый нос и очень светлые реденькие волосы, расчесанные на пробор. Посторонился, прижавшись поясницей к перилам. Надо было бы, наверно, сказать «привет» или «здрасте» (небось, внучка Любови Петровны), но он постеснялся. Так, молча и разошлись…
После темной лестницы двор показался очень ярким. Ваня сошел с крыльца и затоптался. Надо было пойти к калитке и выглянуть: нет ли поблизости неприятелей. Но… не хотелось. Может, лучше сразу в дальний край двора, а там — на поленницу, на забор и в переулок, где его, Ваню, вовсе не ждут?
Он не успел принять решение.
— Подожди! — долетел с крыльца голосок.
Это была девочка. Та самая. Смотрела, тревожно мигая белыми ресницами.
— Ты — Ваня?
— Д… да, — съеженно сказал он и тоже мигнул.
— Вот… Ты забыл у бабушки шнурок. Она велела вернуть…
Девочка держала синий шнурок от футбольной рубашки двумя пальчиками.
— А… да… Спасибо… — Ваня начал неловко продергивать завязку с пластмассовыми кончиками в отверстия на ткани. Старательно так продергивал и смотрел вниз. И разглядел, что на девочке такие же плетенки, как у него. Тоже на босу ногу. Только размером поменьше… Она вся была «поменьше». Где — то на год помладше Вани и ростом ему до уха. Щуплая такая, с колючими поцарапанными локотками.
Ваня продернул шнурок и стал его старательно завязывать. Идти через двор к забору на глазах у девочки было неловко (вдруг догадается о его страхах!). А соваться к калитке — немалый риск.
«Чего она торчит тут, не уходит!..»
Девочка потрогала на виске белобрысую прядку (Ваня заметил, что прядка не совсем белая, а с чуть желтоватым отсветом). Девочка сказала:
— А еще…
— Что? — бормотнул Ваня, завязывая шнурок на третий узел.
— Бабушка попросила… чтобы я тебе показала безопасную дорогу. Потому что тебя на улице караулят хулиганы. Она разглядела в окно…
Когда Любовь Петровна успела это разглядеть и рассказать все внучке? Впрочем, какая разница! У Вани от неловкости зачесались уши. Но… изображать бесстрашного героя было глупо. Во — первых, девчонка все равно все понимала, а во — вторых… если поймают — накостыляют так, что век не забудешь. А могут и мобильник отобрать…
Ваня посопел и небрежно спросил, глядя на девчонкины плетенки:
— Что за дорога — то?
— Пойдем… — Она спрыгнула со ступеньки, оглянулась и зашагала по тропинке среди подорожников. Ване что делать? Пошел следом (петух на лестнице проводил его насмешливым взглядом).
Девочка шла туда, куда собирался и Ваня — к дальнему забору с поленницей. Но карабкаться на поленницу они не стали, а пролезли в тесный промежуток между дровяным штабелем и досками (девочка — впереди, смущенный и послушный Ваня — следом). Виновато смотрел на ее тонкую шею с белым пушком. Шея была открыта, потому что волосы разделялись на две короткие косички. Девочка отодвинула на заборе доску, скользнула в щель, оглянулась:
— Пролезешь?
Ваня пролез без труда, только слегка зацепился карманом с мобильником.
За щелью открылся длинный проход: слева глухая кирпичная стена, справа — забор. Было видно, что шагов через двадцать проход поворачивает влево. А что дальше — непонятно.
