Кирилл Кащеев - Хадамаха, Брат Медведя
Хакмар торопливо выскочил на узкий бережок, опустился прямо в золу и пепел, поддерживая бессильно свисающую голову девочки, дрожащей рукой коснулся ее бледной щеки:
– Аякчан! Ты живая? Открой глаза, Аечка! Тенгри-Высокое небо, помоги нам!
Донгар выбрался на берег, поглядел на бесчувственную Аякчан в объятиях Хакмара, наивно похлопал глазами и осторожненько спросил:
– Девочка-жрица, ты чего? Ты ж дочка Най-эквы Огненной, ты Рыжим огнем не управляешь, но повредить-то тебе он, однако, не может!
Аякчан приоткрыла один глаз – и на Донгара полыхнул луч сапфировой ярости. Хакмар вскочил так стремительно, что лежащая у него на коленях голова Аякчан гулко стукнулась об скрывающийся под пеплом камень берега. Скуластый мальчишка мгновенно повернулся к голубоволосой спиной – будто и не знал, что она там валяется.
– Уй-яй-й! – Аякчан села, потирая ушибленный затылок, и бешено уставилась на простодушно вытаращившегося в ответ черного шамана.
– Значит, в прошлой жизни она тебя убила, – утирая текущий по лицу пот, хрипло выдохнул Хадамаха.
Вся троица вздрогнула и испуганно уставилась на него. Словно они забыли о том, что он тоже здесь, и только сейчас спохватились. Умгум. Тихонько усмехаясь, Хадамаха поднялся на ноги и огляделся, жмурясь от нестерпимого сияния. Из заменяющей небеса кудлатой мглы, похожей на огромную плотную тучу, в Огненное озеро низвергался водопад черной воды. Как сплошная блестящая антрацитовая стена, верхушкой теряющаяся в серых клубах, а подножием уходящая в бурлящее Пламя. Хадамаха понял, что и само озеро лишь кажется Огненным. На самом деле оно полно той же самой черной воды, а Рыжий огонь мечется по его поверхности между ломаных скал.
Аякчан свернула волосы жгутом и отжала. Тяжелые маслянистые капли черной воды падали в золу и тут же вспыхивали, короткими Огненными змейками пробегая от бережка к озеру. Хадамаха увидел, что цвет волос у девчонки ничуть не изменился – ни единого черного волоска. Или краска у нее такая стойкая… умгум, против воды и Огня. Или… Аякчан единственная на весь Сивир жрица, у которой волосы и впрямь голубого цвета.
– А вот там был дворец верховных! – прокричала ему в ухо Аякчан, стараясь перекрыть гудение Пламени. – Оттуда мы и увидели, что тут внизу делается.
Хадамаха проследил за ее поднятой рукой. В нависающей над Огненным озером клубящейся туманной мгле красовался голубой квадрат – как заплатка на одеяле. То полотнище Голубого огня, которым девчонка заткнула прорыв, сообразил Хадамаха.
– Озеро Най-эквы, Уот Усуутума Огненной, – медленно произнес Черный, остановившмися глазами следя за шквалами Огня. – Я… Я его помню. Черная вода Великой реки низвергается сюда, возвращаясь из Верхнего мира… – он начал раскачиваться, будто разом, без всякого камлания впал в транс. – Мы приходили сюда – я и остальные Черные. У нас был… спуск, – и он вдруг кинулся вдоль берега, карабкаясь по торчащим валунам.
Девчонка и Хакмар без единого звука направились за ним. Хадамаха мгновение потоптался… Да что ж ему, одному тут торчать? Спотыкаясь на иззубренных камнях, он поспешил следом.
Оскальзываясь на мелких осыпях, черный шаман упорно карабкался по камням вдоль извилистого берега. По нависающему над Огнем узенькому карнизу Донгар обминул гигантский валун и скрылся за его черной тушей. Хадамаха опасливо поглядел вниз – если он тут сорвется, вспыхнет, как клубок шерсти.
– Ф-ф-фух! – медленно, шажочек за шажочком Хадамаха миновал опасное место и облегченно вздохнул, ступая на широкий берег.
Оба мальчишки и девчонка плечом к плечу стояли на берегу и, задрав головы, разглядывали что-то впереди.
– Спуск, говоришь, был, – недобрым голосом сказала Аякчан. – Нашли ваш спуск. И сделали из него… подъем.
Хадамаха глянул поверх их голов. Громадная железная труба, похожая на длинный нос мамонта-Вэс, спускалась с мглистых небес прямо в Озеро. В Огонь.
– Чух-чах-чух-чах! – Чавкая и похрюкивая, труба втягивала в себя черную воду.
– А там наверху… – Хадамаха закашлялся от резкого запаха и перехватывающего дыхание жара, – что?
– Не догадываешься? – не отрывая глаз от трубы, ответил Хакмар и криво ухмыльнулся. – Храм.
– А я тоже помню! – вдруг резким звенящим голосом сказала Аякчан. – Я еще тысячу Дней назад говорила, что это нельзя трогать! – взмахом руки она охватила пылающее Озеро, окрестные скалы, оставшийся за спиной водопад черной воды. – Голубой огонь может убить жрицу, взорвать чум, даже целую слободу разнести, но это… – Голос ее пресекся, и потрясенным шепотом она закончила: – Это может уничтожить весь Сивир! Этому – не место в Среднем мире! – обвиняющим жестом указывая на Озеро, почти в истерике завопила она. – А вы, Черные, все сопротивлялись, все лазали на вашу Великую реку, все шастали в Нижний мир! А это опасно! Опасно! Я говорила, что это все надо закрыть! Перекрыть доступ, отрезать!
– Ну закрыли, – чужим, странно взрослым тоном буркнул мальчишка-шаман. – Отрезали, перекрыли, нас истребили, чтоб не шастали. Ну и полюбуйся, – он кивнул на трубу. – Вот его снова нашли и качают почем зря! Мы хотя бы знали, что делаем!
– Это твой отец нашел! – взвизгнула девчонка.
– А может, мы не будем спорить, что там раньше, а подумаем, что делать сейчас? – устало спросил Хакмар.
– Узнаю кузнеца – сразу к делу, – все тем же взрослым недобрым голосом бросил шаман. И вдруг замолчал. Лицо его приобрело выражение внезапно разбуженного ребенка, губы тронула растерянная улыбка, и, хлопая глазами, он хрипло переспросил: – О чем это мы, однако?
– Может, как в той Буровой, малом храме геологов, через который мэнквы вылезали? – не отвлекаясь на объяснения, пробормотала Аякчан. – Ты просто закроешь трубу и все! Прямо отсюда! И в Храм лезть не надо! – и она уставилась на Хакмара полным надежды взглядом.
– А крышку я из чего сделаю? – неуверенно возразил тот.
– А из этого! – тыча пальцем в трубу, азартно предложила Аякчан. – Смотри, сколько железа зря пропадает! А уж Огня тут точно предостаточно! Давай, Хакмар! Перекрой им трубу!
Хакмар открыл рот, собираясь возразить… подумал, закрыл и, ступая прямо по Огню, направился к трубе. На фоне ее чавкающей громады мальчишка казался совсем маленьким, но при его приближении труба вдруг мелко затряслась, как в страхе. Хакмар вытащил из-за голенища нож и черенком постучал по железу. Новая дрожь волной прокатилась по всей длине гигантского рифленого тела и исчезла высоко в туманной мгле. Хакмар послушал звук, постучал еще раз – и лицо его стало вдруг строгим и отрешенным. Не глядя на оставшихся на берегу приятелей, он медленно опустил голову – пряди неровно отросших волос упали ему на лицо. Хадамаха увидел, как губы мальчишки шевельнулись.
– Хожир, – почти неслышно соскользнуло с его губ имя Великого Черного Кузнеца, создателя первой кузницы и кузнечного ремесла. Но этот тихий шепот, будто удар молота о наковальню, с грохотом прокатился над Озером. И волны Пламени притихли, как насторожившись. – Сар хара и Бок шара, Нухур хара хара и Худэрэ, Абтай, Альгандаа, и Аляа! – вскинув руки над головой, выкрикивал он имена семи сыновей Хожира, и каждое имя гремело, как удар невидимого молота, заставлял Пламя испуганно метаться.
– Мать Огня Уот Усуутума! – звонко подхватила Аякчан.
И весь носящийся по Озеру Огонь разом прихлынул к подножию трубы, оставив за собой лишь блестящую, как полированный камень, гладь черной воды. Рывки и чавканье прекратились. Пылающий Алый ореол окутал кузнеца, а в руках его невесть откуда возник нестерпимо сверкающий молот. С грохотом, от которого, казалось, затрещали скалы, он обрушил молот на докрасна раскаленный конец трубы, плюща его и вбивая в темные небеса.
Окрестности Озера содрогнулись, берег закачался. Не удержавшись, Хадамаха рухнул на колени и вдруг почувствовал, что сверху на них кто-то смотрит.
Высунув уродливую голову прямо из серой клубящейся мглы над трубой, на ребят пылающими алыми глазами, до краев налитыми ненавистью, глядело чудовище.
Мерно перебирая суставчатыми, как у паука, ногами, тварь выбралась на трубу. Хадамаха нервно сглотнул. Белесое, как у червя, тело с маленькой приплюснутой головенкой и буркалами глаз болталось между вывернутыми наружу конечностями. Проступающий сквозь туго натянутую кожу хребет заканчивался длинным гибким хвостом, увенчанным острым, как у комара, жалом. По шипению и потрескиванию Хадамаха понял, что жало это – из Алого огня. Полупрозрачный багрово-золотистый ореол плясал вокруг существа – разгорался сильнее, мерк, разгорался снова в завораживающем, обессиливающем ритме, как будто под неслышимую музыку. Но самым страшным и омерзительным, до спазмов в желудке, то тошноты, напрочь перехватывающей горло, было то, что и четыре паучьи лапы, и отвратительно дергающееся червеобразное тулово, и головенка с выпученными глазищами – все это было чудовищно искаженным, будто вышедшим из-под резца обезумевшего мастера по кости, человеческим телом! На суставчатых лапах даже обрывки одежды оставались!
