Жаклин Уэст - Книга секретов
Заскрипели стулья. Школьники сползали с них и мчались через весь класс к шкафчикам. Олив, как обычно, дождалась, пока остальные уйдут с дороги, и только тогда направилась к полке, на которой лежал портрет родителей Мортона. Но стоило ей вытянуть холст наружу, как с края полки спланировало что-то еще.
Оно приземлилось на пыльные половицы рядом с носком ее туфли. Олив подняла. Это оказалась маленькая, сложенная вдвое открытка из плотной бумаги цвета слоновой кости. Лицевая сторона была пуста. Оборотную сторону, однако, украшала записка, выведенная изящным дамским почерком. У Олив задрожали руки. Уставившись на этот знакомый почерк, она на секунду задумалась, не попала ли во временную петлю – не провалилась ли каким-то образом в тот жуткий день, когда стояла на этом самом месте в классе рисования, глядя на собственное имя, написанное рукой Аннабель.
Но в этой записке ее имени нигде не было.
Дорогая Флоренс, – гласила она, – я получила Ваш коллаж из бутылочных крышек и колье, столь изобретательно изготовленное вами из желудей, пуговиц и рыболовных блесен (каковые, как я вижу, до своего превращения в бижутерию плодотворно использовались по назначению, поскольку все они издают в высшей степени рыбный запах), но должна сообщить вам, что эти подарки – равно как и неоднократные выражения Вашей благодарности – решительно не нужны.
Несмотря на Ваши очаровательные попытки навязаться ко мне в гости, боюсь, я не допускаю посетителей в свой дом. Уход за домом такого размера попросту свыше сил человека моего возраста, а мне бы не хотелось, чтобы посторонние, какими бы забывчивыми или настойчивыми они ни были, видели дом не в лучшем его состоянии.
В дальнейших благодарностях с Вашей стороны нет нужды. И пожалуйста – больше никаких подарков.
Искренне ваша,
А. МакМартин
Прежде чем Олив успела сложить новые фрагменты пазла воедино или хотя бы справиться с дрожью в руках, за ее спиной раздался звон.
– Так вот куда я ее положила, – проговорила мисс Тидлбаум, вытягивая открытку у Олив из руки. – Должно быть, оставила ее там, чтобы не забыть. Спасибо, Флоренс! – она погладила себя по голове. – Я подумала, Олив, что это может тебя заинтересовать – все-таки письмо отправила бывшая владелица твоего дома. И я все собиралась рассказать тебе, как познакомилась с мисс МакМартин.
Руки Олив с тыльной стороны сплошь покрылись гусиной кожей. Даже если мисс Тидлбаум и не имела никакого отношения к портрету на чердаке, еще долго при звуке бренчащей связки ключей по телу Олив будут бегать мурашки.
– Я только один раз ее видела, – продолжила мисс Тидлбаум, рассеянно перебирая унизанное множеством свистков ожерелье. – Она почти не выходила из дома, так что я отправилась на Линден-стрит лично поблагодарить ее за значительное пожертвование местному музею искусств – я член комитета по общественной работе и пополнению фондов, – но она даже за порог меня не пригласила. А я была бы очень рада там осмотреться, чтобы увидеть собрание работ Олдоса МакМартина… Такой возможности у меня так и не было до недавнего времени, когда твоя мама была настолько любезна, что впустила меня. – Мисс Тидлбаум улыбнулась. – Но мисс МакМартин тогда была уже очень стара, и ей вроде бы было не по себе, даже когда я ее благодарила, что уж говорить о том, чтобы принять в доме посетителя. Вот почему я решила вместо этого послать благодарственные подарки. Искусство звучит громче слов.
Между двумя ударами лихорадочно бьющегося сердца Олив умудрилась втиснуть: «А что пожертвовала мисс МакМартин?» Неужели в другом здании, прямо в ее собственном городе, находилось еще одно ответвление Иных мест – еще замурованные люди?
– Деньги, – сказала мисс Тидлбаум. – Не помню точную сумму, но на чеке было много нулей. И несколько полотен; ни одного кисти самого Олдоса МакМартина, просто несколько картин из семейного собрания.
Сердце Олив ухнуло на свое обычное место.
Мисс Тидлбаум тихонько вздохнула.
– Честно говоря, я тебе завидую, – призналась она. – До чего вдохновляюще, должно быть, жить в подобном месте.
– Угу, – сказала Олив.
– Вообще, можешь оставить открытку себе, – разрешила мисс Тидлбаум, всовывая ее обратно в руку Олив. – Пусть напоминает тебе об истории твоего дома. – И мисс Тидлбаум просияла, явно полагая, что Олив лишилась дара речи не иначе как от благодарности. – Не за что, – сказала она. – А теперь, коль скоро мы обе тут стоим, почему бы мне сразу не вычеркнуть тебя из списка? Можно взглянуть на твою работу?
Олив медленно повернула портрет родителей Мортона и показала рисунок мисс Тидлбаум.
Во второй, не магической версии, девочка очень постаралась изобразить их одежду реалистично, тщательно прорисовывая морщинки, вмятины и складки тканей. Глаза мистера и миссис Нивенс все еще были великоваты, но, по крайней мере, чета больше не походила на пару лемуров, переодетых в человеческие костюмы. Пальцы мистера Нивенса уже не были так сосисочны, а улыбка миссис Нивенс получилась одновременно приветливой, теплой и игривой, отчего ее лицо казалось почти живым.
– Ты уделила пристальное внимание детализации и позаботилась, чтобы все было пропорционально, – довольно кивнула сама себе мисс Тидлбаум. Тысяча темно-рыжих кудряшек согласно качнулись следом. – Превосходная работа над выражениями лиц. К этому у тебя настоящий талант. Это и правда нечто особенное.
Олив потупилась и улыбнулась.
Мисс Тидлбаум задумчиво постучала себя по подбородку открытой шариковой ручкой, оставив на нем целый рой чернильных веснушек.
– Знаешь, Олив, – начала она, – если ты не против, я хотела бы оставить твой портрет в качестве примера для будущих уроков. И конечно, он будет выставлен в витрине почета.
Мисс Тидлбаум повела рукой в сторону стены, сплошь заставленной застекленными полками. Олив заметила на них несколько красочных холстов, горшки, оплетенные веревками (настолько похожими на питонов, что, казалось, могли бы душить африканских зверей), и горстку знакомых человеко-кабачков из папье-маше.
– Спасибо большое, – сказала девочка, – но это кое-кому в подарок.
– А. Понимаю, – кивнула мисс Тидлбаум, направляясь к столу, у которого ждали остальные ученики. – Ну, как говорится, лови момент.
Все еще улыбаясь себе под нос, Олив медленно подошла туда, где выставлялись на просмотр картины. Она отнесла свой этюдник с картиной в самый конец ряда и поставила на нем портрет поровнее мистера и миссис Нивенс. Пока остальные пихались, смеялись и разглядывали работы друг друга, Олив смотрела в нарисованные глаза.
«Где вы, Мэри и Гарольд Нивенс? – мысленно спросила она нарисованную чету. – Я везде в доме вас искала… Где же вы?»
– Это твое? – раздался голос за плечом у Олив.
Олив подпрыгнула. Она отвернулась от нарисованных глаз миссис Нивенс и уставилась в живые человеческие, с густо наложенной черной подводкой.
– Э… да. Мое, – промямлила она.
Темноволосая девочка наклонилась поближе к холсту.
– Какие старомодные и реально странные костюмы. Ты, наверное, целую вечность вырисовывала все эти пуговки.
– Да… это было долго.
– Они твои предки или что? – Одноклассница снова перевела взгляд на Олив.
– Ну… – замялась Олив. – Они типа… типа дальних родственников.
Девочка кивнула.
– Правда очень здорово, – помолчав, произнесла она. И затем вернулась к своим шумным друзьям, оставив Олив ее друзьям – бессловесным.
Держа под мышкой большой прямоугольный, обернутый бумагой пакет, Олив спешила вверх по Линден-стрит бок о бок с Резерфордом.
– А ты все время слышишь, что думают другие, как будто кучу телевизоров включили одновременно? – спросила она. Это был восемнадцатый вопрос подряд (не то что бы Олив вела счет), но Резерфорд, судя по всему, пока не терял терпения. Скорее, он испытывал восторг оттого, что кто-то хочет слушать его ответы.
– Нет, – сказал он. – Если бы я слышал миллиарды мыслей одновременно, я бы, наверное, вообще ничего не мог разобрать. – Он подпрыгнул на месте, поправляя свой гигантский рюкзак. – Я вынужден сосредотачиваться на одном человеке за раз, и обязательно на ком-то, кого я знаю, – иначе как я пойму, чьи именно мысли слышу? Иными словами, я не могу вот так вот запросто решить подслушать мысли президента – вне зависимости от того, законно это было бы или нет.
– Это больше похоже на читать? Или на слышать что-нибудь?
– На самом деле, это больше похоже на сон, – ответил Резерфорд, понизив голос, когда они проходили мимо мистера Батлера, корпевшего над живыми изгородями. Тот проводил их подозрительным взглядом. – Я вижу и слышу много всего одновременно, и не все там имеет смысл, а события часто идут не по порядку. Нередко это выглядит так, словно кто-то взял и наложил множество картинок одну на другую.
