Прочь из чёрной дыры - Лукас Ольга

— Да, я плохая.

— Я не об этом. По-моему, люди не обязаны отчитываться друг перед другом буквально во всём. Иногда мы врём, чтобы не расстроить. Ты пошла гулять без меня, но не рассказала об этом, потому что щадишь мои чувства.

— Я, понимаешь…

— Да нормально всё. Это такой вид заботы. Федя ходит с собакой на движ и обманывает маму, чтоб она не волновалась. Ты обманула Федю насчёт чёрной дыры, чтоб не грузить серьёзными проблемами, с которыми он тебе не поможет. Никому от этих обманов не стало хуже. А твой отец обманул и тебя, и твою маму, и обманывал долго, а вы тихонько страдали. Вот это действительно ложь!

— Но ты-то, наверное, никого не обманываешь?

— И я обманываю, — признаётся Ли.

Ну да, точно! Насчёт собак, которым понадобился бабушкин плед.

На следующее утро мы втроём — я, Ли и Федя — стоим перед бывшим трамвайным парком, переделанным в «творческое пространство». Тёти Эльвиры что-то не видно. И тут Ли сознаётся:

— Вообще-то она ждёт нас внутри. Во-он в том кирпичном здании.

В «том кирпичном здании» раньше были ремонтные мастерские. А теперь… А сегодня в нём — выставка собак. Выставка воронок, засасывающих в чёрную дыру!

— Эммм… Я погуляю вон там, — бормочу я и указываю в сторону.

— Сегодня здесь очень маленькие собаки! — успокаивает Ли. — Не крупнее корги.

— Ты бы предупредила, куда мы идём. Я бы Друга взял, — говорит Федя. — Его ведь можно выставлять! Он у меня красавчик с родословной.

— У корги только лапки короткие, а пасть как у больших, — гну своё я.

Мимо проходит женщина с двумя французскими бульдогами. Бульдожки в аккуратных намордниках и на поводках, вполне милые. Я не чувствую привычных перегрузок, предваряющих падение в чёрную дыру.

— Давай хотя бы зайдём, глянем. С Эльвирой поздороваемся, — упрашивает Ли.

— Я буду заслонять тебя слева, она — справа, — обещает Федя. — Если замечаем собаку крупнее корги или если какой-то дерзкий коржик разевает пасть — валим. А если тебе надо будет исчезнуть — ну, подождём.

Я соглашаюсь. Странно, но мне даже немножко хочется посмотреть на маленьких собачек.

— Они наверняка все в клетках, — говорит Ли. — Эльвира рассказывала. Они в среду весь вечер вольер устанавливали.

Через широкие двери, почти ворота — сквозь них раньше проезжали трамваи — мы заходим в просторное кирпичное здание. Внутри всё сильно переделали с трамвайных времён. Но клеток я не вижу. Хозяева прогуливаются с мопсами, корги, шпицами, чихуахуа и другими комнатными собачками. В разных углах проходят соревнования: там ходят «змейкой», здесь держат на носу сухарик корма и съедают только по команде. Это и не выставка никакая, а просто тусовка.

Нам троим тут же вручают скидки на товары для собак. Федя, как единственный собаковладелец, забирает флаеры и кладёт в карман — пригодятся.

Ли не выдерживает, кидается в гущу событий и начинает гладить всех без разбора. Собак, разумеется, а не хозяев. Кого-то ей разрешают угостить. Кого-то — взять на руки. Посетителей без собак немного, и в основном это родители с детьми. Родитель скучает в сторонке, а ребёнок играет с собаками.

Мы с Федей стоим, как два родителя.

Мимо проходит чёрный шпиц. Шерсть у него не торчит во все стороны, а как будто приглажена. Федя кидается к хозяйке и спрашивает, каким шампунем она моет собаку, чтобы достичь такого эффекта.

— У собачки есть свой стилист-парикмахер, он и моет, — отвечает хозяйка.

Пока потрясённый Федя возмущается тем, какую роскошную жизнь ведут некоторые шпицы, рядом с нами останавливается компания с карликовыми пуделями. Пудели мне ничего плохого не сделали, особенно карликовые, но я вспоминаю того, из цирка, и отступаю.

И в то же мгновение по левую руку от меня встаёт Федя, а по правую — Ли. Только что были увлечены собаками, а стоило мне даже не испугаться, а слегка встревожиться — и они уже рядом.

— Всё ОК, — говорю я. — Где Эльвира-то?

— Должна быть где-то в углу у стенки, рядом с кафе, — отвечает Ли.

Мы идём искать. Находим кафе у стенки, находим стенку и угол, Эльвиры не видно. Ли набирает её номер, но та не отвечает.

Снова идём по кругу. На скамейке сидит малыш, мама хочет сфотографировать его с мопсом. Хозяин объясняет, что мопса можно гладить по спине, а по голове не надо.

— Он укусит? — пугается мама и оттаскивает малыша в сторону.

— Кукусит! — передразнивает её хозяин. — Нет, просто ему не нравится, когда гладят по голове. Чужие, незнакомые люди… Вам ведь тоже не понравится, если я вас начну гладить?

Но мама с малышом уходят, так и не сфотографировавшись. Мопс получает угощение из баночки и радостно похрюкивает.

— Можно с ним сфотографироваться? — неожиданно даже для самой себя спрашиваю я. — Обещаю не гладить!

— Давайте я вас всех втроём щёлкну! — предлагает хозяин мопса. Видно, что он страшно гордится своим жирненьким питомцем и считает его неотразимым.

Мы садимся на скамейку. В центре я и мопс. По левую руку Федя, по правую — Ли.

Хозяин фотографирует нас по очереди на все три телефона. А я и не думаю проваливаться в чёрную дыру. Кажется, благодаря Другу я научилась отделять условно опасных собак от безусловно мимимишных.

Хозяин мопса возвращает нам телефоны, мы встаём со скамейки, и Ли сразу замечает Эльвиру. Как мы в прошлый раз прошли мимо?

Ли подводит нас с Федей к чему-то, что издали казалось витриной. Нет, это не витрина. Это загоны из мелкой прочной сетки. В загонах собаки — не милые, не маленькие и вообще беспородные. И некоторые — довольно крупные. Вот тут моё «чувство чёрной дыры» напоминает о себе. «Внимание, опасность! Возможно, сейчас мы будем проваливаться!» И всё же, боковым зрением наблюдая за вольерами, я подхожу к Эльвире, чтобы поздороваться. Ли знакомит её с Федей.

— Привет-привет! — щебечет Эльвира. — Спасибо, что пришли! Как вам мои питомцы? — она обводит рукой вольеры.

— Они все ваши? — растерянно спрашиваю я.

— Можно так сказать. Это собаки из приюта. Я же теперь в приюте работаю. Это прямо моё-моё. После работы всегда остаюсь, выгуливаю тех, кого не успела, глажу, хвалю. Им нужно много внимания!

По собакам, сидящим в клетках, этого не скажешь. Им не внимание нужно, а спрятаться в тёмный угол. Они сидят или лежат, не пытаясь очаровать всех вокруг, как корги, не вышагивают гордо, как шпицы, и не подпрыгивают, как мопсы. Для других это праздник, а для них — что? Наказание? Тяжёлая работа?

— Да, тут им не очень комфортно, — соглашается Эльвира. — Но люди должны знать, что существуют не только любимые домашние собачки, как вон те, но и брошенные, преданные бедняги.

— Я думаю, люди это прекрасно знают, — замечает Федя. — И незачем мучить собак. Если у них стресс, ради чего вы притащили их в толпу?

— Вы неправы! — восклицает Эльвира. — Здесь собак никто не мучает. И не в толпу, а на выставку! Может, кто-то захочет выбрать себе питомца из наших, приютских.

Я замечаю, как Эльвира изменилась с нашей последней встречи. Раньше у неё плечи были опущены вниз, руки болтались, как сломанные ветки, если, конечно, она не размахивала своими психологическими открытками. А сейчас она и быстрее, и живее, и увереннее. И знаете, кому спасибо? Не знаете? Мне! Я помогла человеку найти жизненное призвание и почувствовать себя нужной и любимой.

После нашего разговора о собаках Эльвира задумала взять щеночка. Стала просматривать объявления, ну, и вышла на приют. Решила — возьму брошенного пса, которого, как и меня, никто не любит.

Но когда она приехала в приют и увидела все эти глаза и носы, лапы и уши, то просто не смогла выбрать кого-то одного. Ведь — вы только посмотрите!

Она открывает лежащую на столике папку. Внутри — заламинированные листы бумаги. Одна страница — одна собачья история. Написано просто и страшно. Почти каждый приютский пёс пострадал от человека. Их бросали осенью на дачах. Их сбивали машины. В них стреляли. Швыряли камни. А вот на этого безобидного пса с висячими ушами и клокастой бурой шерстью, как и на меня, натравили тренированную овчарку.