Джилиан Рубинстайн - Пленники компьютерной войны
Разница во времени составляла полчаса — правда, он был не вполне уверен, раньше или позже. Как бы то ни было, японское время немногим отличалось от австралийского. Он не разбудит никого посреди ночи, как в тот раз, когда они с Марио позвонили маме в Италию, пока Фрэнка не было дома.
Будет здорово поговорить с Элейн... а там, глядишь, появится и Марио. Джон тщательно набрал номер, подождал соединения и услышал отдалённый сигнал.
— У вас случайно нет при себе медальона? — Голос японца в телефонной трубке звучал напряжённо и взволнованно.
Джон снова спросил себя, стоит ли доверять этому человеку, который назвался профессором Ито и поведал ему о таких невероятных вещах. Но, похоже, он многое знал об Элейн, Бене и Марио, даже об Эндрю Хейфорде.
По его словам, отец Эндрю был его старым знакомым. Все ребята гостили у него дома вместе с его дочерью, но тут произошла какая-то неполадка с компьютерной игрой... Кстати, может быть, Джон знает о предыдущих играх? Нет? В самом деле? Он никогда не играл в них? Но всё-таки — есть ли у него медальон?
В разговоре наступила короткая пауза: Джон достал медальон из кармана, посмотрел на него. Маленькая безделушка заключала в себе огромную тайну. Джон помнил, каким беззащитным был Марио, когда лежал без сознания на больничной койке. Потом он вспомнил ещё одно событие, которое произошло в прошлом году. Марс исчез. Бен и Элейн вроде бы знали, где находится его брат, но не сказали ему, и Эндрю Хейфорд тоже имел к этому какое-то отношение, потому что в конце концов обнаружил Марио у себя дома. Теперь профессор сообщил Джону, что Марс снова исчез в мире киберпространства, в игре под названием «Шинкей». Кусочки головоломки начали складываться самым невероятным образом.
Всё это промелькнуло в голове Джона за несколько секунд, прежде чем он снова заговорил с профессором.
— Да, — признался он. — Медальон у меня в руке.
Произнеся эти слова, он понял, что сделал шаг к тому миру, в который погружался Марио со своими друзьями и куда ему самому путь был заказан. Он дрожал от страха.
— Джон. — Голос профессора казался призрачным, нереальным. — Медальон заберёт тебя в игру. Я совершенно уверен, что он приведёт тебя к остальным. Ты должен найти их и вывести наружу. Медальон — это пропуск. Он сможет спасти вас. Ты узнаешь, как им пользоваться, как только окажешься внутри.
Профессор немного помолчал, словно усомнившись в своих словах.
— Это опасно, — тихо добавил он. — Мне не следовало бы просить тебя, но то, что ты позвонил прямо сейчас, как раз в нужный момент, заставляет меня верить в успех.
Он вздохнул и снова замолчал. Джон уже собирался сказать «О’кей», когда профессор заговорил, громче и быстрее, чем раньше:
— К сожалению, в игре находятся два других Новых Игрока, вроде тебя. Будь предельно осторожен. Им обоим нельзя доверять. Они хотят добиться власти над игрой и игроками ради собственной выгоды.
Джон с трудом перевёл дыхание, прежде чем смог ответить.
— Что мне нужно делать?
— Включи компьютер, дважды щёлкни мышью по иконке «Шинкей», просканируй медальон...
Джон старательно следовал инструкциям. Потом он дрожащими пальцами поднял медальон и поднёс его к изображению на экране. В то же мгновение медальоны слились в одно целое. Джон начал стремительно уменьшаться, закричал от ужаса, почувствовав, как его втягивает в тёмную воронку, и закрыл глаза, чтобы не видеть бездонную пустоту, в которую он падал.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
Когда Джон открыл глаза, он оказался в мире, окрашенном в разные оттенки серого цвета. Этот мир состоял из крутых холмов и узких долин. Под его ногами колыхалось какое-то серое губчатое вещество, похожее на зыбучий песок. Ноги вязли в нем на каждом шагу. Вокруг, на всех уровнях и даже в зыбучем песке, змеились какие-то провода или кабели самой разной толщины. Они гудели и время от времени вздрагивали, издавая высокий воющий звук, ужасно действовавший на нервы.
«Больше всего это напоминает внутренний ландшафт компьютерной игры, — мрачно подумал Джон, — игры, выдуманной каким-то безумцем». Он вспомнил одну простенькую игру, в которую они с Марио играли в местной библиотеке целую вечность назад, когда он ещё учился в начальной школе. Она называлась «Маньяк-1». А это, должно быть, «Маньяк-98» или «Маньяк-99». Он ещё никогда не видел столь отвратительного места. Оно не могло бы привидеться ему даже в кошмарном сне.
Хуже всего дело обстояло с его передвижением. Он прошёл совсем немного, а уже почти обессилел.
Джон поднял медальон ближе к лицу, уловив слабый аромат базилика, исходивший от его пальцев. Это напомнило ему о доме и придало мужества. Тусклое сияние медальона освещало узкую тропинку впереди, ведущую через массу переплетённых, пульсирующих проводов. Стиснув зубы, мальчик продвигался вперёд. Провода казались ему живыми — это было что-то вроде кровеносной или нервной системы, увеличенной в тысячу раз. Его поддерживали только две вещи: мысль о брате, угодившем в ловушку где-то в этом кошмарном месте, и воспоминания о доме.
Ты хочешь играть, упражнять свой разум, сплетая бесконечные узоры историй и фантазий; ты хочешь сотворить то время, когда мир был юн и все дышало надеждой и радостью. Но твой собственный разум восстаёт против тебя. В него проникла зараза извне. Он бунтует и выходит из подчинения. Твои клетки отделяются друг от друга и от тебя. Они зовут друг друга. Ты пытаешься привлечь их к себе, но так как ты сам раньше отвернулся от отца, так и они теперь отворачиваются от тебя. Ты беснуешься и плачешь — бессильный, несчастный младенец.
И в этой борьбе с самим собой ты порождаешь кошмары, параноидальные видения, ужасные галлюцинации.
Сны проносились перед Джоном мимолётными вспышками. В одно мгновение он попал в сердцевину пульсирующей серой органической массы, а в следующее — оказался в фильме ужасов. В нескольких метрах от него группа людей танцевала вокруг какой-то лежащей фигуры. Заметив Джона, они расступились, но, прежде чем он успел рассмотреть, кто лежит на земле, картина сновидения потускнела, и он снова оказался в спутанной массе извивающихся нервных клеток.
Потом картина опять возникла широким наплывом. Теперь он мог ясно видеть. Несколько людей пытали другого человека, лежавшего у их ног. Танцуя, они делали нечто, заставлявшее фигуру на земле стонать и корчиться от боли. Они могли мысленно сдирать кожу, обнажать нервы и мышцы... и они делали это снова и снова.
Когда серая масса снова обволокла Джона, она показалась ему почти приятной по сравнению с тем, что он увидел.
«Я не могу, — подумал он. — Я слишком боюсь». Он крепко вцепился в медальон и крикнул в отчаянии:
— Марс! Ты здесь?
Его слабый голос гулко отозвался в темноте. Пульсирующая масса расступилась, и Джон снова вошёл в сновидение.
— Марс! — позвал он. — Если ты здесь, ответь мне. Я боюсь!
Фигура, лежавшая на земле, изогнулась и закричала от боли. Джон увидел лицо брата, узнал его голос и понял, что Марио умирает.
Группа людей вокруг него продолжала танцевать.
Они хотели остановиться, но не могли. Что-то заставляло их без устали нестись в безумной пляске. Джон заметил отблески света — такого же, как тот, который исходил от его медальона. Потом он заметил двух мужчин, стоявших бок о бок и державших другой медальон.
Один из них был американцем или австралийцем. Он притоптывал ногой и выкрикивал команды, приказывая продолжать танец. Другой был японцем. Одной рукой он держался за медальон, а другой размеренно хлопал по бедру в каком-то завораживающем ритме.
Эти двое поддерживали танец. Но не танец жизни, а танец смерти — неестественное дёрганье, возбуждаемое деньгами и властью.
Некоторое время Джон не мог оторваться от этого зрелища. Сон был жутким, но ужасающе реальным. Он попытался закрыть глаза и не смог. Перед ним быстро замелькали разные сцены.
Он видел, как молодая танцовщица отвернулась от матери в стремлении достичь высот славы. Он подметил жестокость и высокомерие ниндзя, считавшего себя непобедимым. Он увидел японскую девушку, заморившую себя до смерти одержимостью и отчаянием. А молодой человек губит свой талант из-за зависти и желчности. Он видел, как другой юноша отгораживается от мира стеной презрения и безразличия.
И наконец, Джон снова увидел своего брата, с его неистощимым эгоизмом, самомнением и тягой к разрушению. Он понял, что Марио отчасти сам виноват в своих мучениях и смерти.
— Нет! — выкрикнул он, — Нет! Марс, ты не должен быть таким. Ты можешь измениться!
Он поднял свой медальон выше, и его свет упал на круг танцовщиков, отбрасывая их тени в сторону другого медальона. Наступил головокружительный момент, когда лучи света с обеих сторон пересеклись в центре.
