Кай Майер - Мерле и повелитель подземного мира
То, что было глубоко зарыто на острове, под могилами, склепами и часовней, трупосборник вытащил наружу своими сверкающими крюками. То, что наконец появилось в клубах пыли и в комьях мокрой грязи, было величиной с половину острова Сан-Микеле.
Это был труп сфинкса. Такого огромного сфинкса, о каком Серафин даже в легендах не слышал, — больше, чем морские ведьмы в глубинах Адриатики; больше, чем гигантские спруты на дне океана.
Полулев-получеловек, хотя в общем ни то и ни другое: руки и ноги слишком массивные, лицо слишком маленькое, глаза слишком широко расставлены. Кисти рук крупные, как черепаховый щит, с многочисленными длинными пальцами, а на нижних, львиных лапах торчали крепкие желтые когти. Сфинкс-чудовище, и тем не менее обладающий непостижимой притягательностью; какой-то гротесковый, искаженный образ сфинкса, но вызывающий изумление и восхищение.
Гигантский труп, подцепленный сотнями крюков, медленно поднимался к трупосборнику, обратив лицо в сторону города. Да, это был труп, хотя на нем не было заметно никаких следов тления; но было ясно, что сфинкс мертв, хотя трудно было поверить, что он умер несколько тысячелетий тому назад.
— Кого же оберегала Лалапея? — решился наконец Серафин спросить Унку. — Кого она брала под защиту?
Глядя на происходящее, он начинал понимать, что нападение на Дворец, покушение на Фараона было всего лишь отвлекающим маневром. Лалапее надо было выиграть время, чтобы уничтожить трупосборник и уберечь гробницу того, о ком она заботилась.
Унка взглянула на Серафина и положила ему руку на плечо, но он хотел во всем разобраться.
Боро умер ради мертвого сфинкса.
«Нет, — поправил он себя. — Ради мертвого Бога. Бога всех сфинксов».
С этой мыслью, с сознанием того, что он все понял, Серафин не смог сдержаться и разрыдался на плече Унки. Лалапея тоже плакала, но, понятно, по иному поводу. Тем временем бог-сфинкс исчез внутри трупосборника. В голове Серафина мелькнула страшная мысль, тут же переросшая в уверенность: их враги обрели теперь такое оружие, с каким и в сравнение не идет любое существующее на земле средство ведения войны.
Но в данный момент это не имело значения. Потому что он полностью отдался отчаянию.
Лалапея села с ним рядом и дотронулась до его руки, но ее пальцы были холодны, а сама она казалась безжизненным, едва ли не мертвым существом.
11
Когда Мерле проснулась, рядом никого не было. Прежде всего она прижала руку к карману платья — там ли ее водяное зеркальце? И вздохнула с облегчением. Они его не взяли. Зеркальце даже оттопыривало карман, будто ждало ее прикосновения.
Все было непонятно. Сколько времени она лежит в полнейшей темноте? Вокруг — напряженная, настораживающая тишина. Только в ушах громко отдается биение собственного сердца, а в голове бродят бессвязные мысли. Тьма оживает вместе с ней и только с ней начинает дышать. Возникают тысячи вопросов, тысячи сомнений, а еще больше — опасений.
Где сейчас Фермитракс? Что случилось с Холодом?
Она — одна, совсем одна.
Тут Мерле начала понимать, почему одиночество кажется ей таким ужасным.
Она больше не ощущала в себе присутствия Королевы Флюирии!
— Нет, я здесь, — ответил голос в ее сознании, причем в сто раз громче, чем всегда. — Не волнуйся.
— Ты очень долго молчала. Я думала, что тебя нет.
— И обрадовалась?
— Здесь — нет.
— Прекрасно, значит, я еще пригожусь. Сама знаешь, как ты мне нужна.
Мерле ощупала руками то место, где лежала. Холодный, гладкий, отшлифованный камень. «Похоже на подвал», — подумалось ей. «Отправьте ее в Дом Сердца», — сказал тогда старичок в кресле-каталке. Она представляла себе этот Дом совсем другим. Хотя, честно говоря, у нее вообще не было об этом никакого представления.
— Ты спала.
— Долго?
— Трудно сказать. У меня есть кое-какие предположения на этот счет, но часов при себе не имею.
Мерле вздохнула.
— С тех пор как мы очутились внизу — хочу сказать, в Аду, с тех пор время для меня остановилось. Потому что тут всегда светло. Может, день прошел или два, а может, целая неделя? Не знаю.
— Я тоже не знаю.
— Тогда хоть скажи, где мы находимся? Или этого ты то же не знаешь?
— Скорее всего, в Доме Сердца.
— Правда? — Глаза у Мерле раскрылись во всю ширь, хотя в темноте все равно ничего не было видно.
Королева, немного помолчав, сказала:
— Скоро мы все узнаем. Они придут за нами.
Мерле хотела спросить у Королевы, почему она так думает, но послышались глухие шаги и скрежет железной задвижки. Во тьму ворвался узкий столб света, затем стал ярче и залил всю ширь открытой двери. В дверном проеме обрисовались странные силуэты, какие-то зазубренные, сплошь покрытые острыми шипами фигуры, похожие на невиданные экзотические растения или на многорукие кактусы, которые то увеличиваются в объеме, то опять становятся тощими. А может быть, все это плясало у нее перед глазами от страха, было обманом зрения?
Едва она успела собраться с мыслями, как Королева произнесла:
— Здешние оборотни.
— От твоих слов совсем весело…
— Я знала, что когда-нибудь ты будешь мне рада.
— И не мечтай.
— Сама я не могу мечтать. Только вместе с тобой.
Чья-то рука схватила Мерле и вытолкнула ее в дверь на свет, к узким решетчатым мосткам, тянувшимся вдоль каменной стены. В стене был длинный ряд стальных дверей, а с другой стороны зияла пропасть.
Картина поражала своей необъятностью. По всей видимости, они находились внутри того гигантского купола, который видели, подлетая к Оси Земли. Каменная стена чуть наклонялась, принимая вверху форму овала, но ее контуры терялись где-то высоко в красно-желтой дымке. Рашетчатые мостки, при ленившиеся к стене, разбегались по ней вверх и вниз, а другие нависали над пропастью и терялись в розовой дымке, перекрещивались и сливались друг с другом, образуя широчайшую сеть узких путей длиной в неисчислимое количество километров.
Со дна купола поднимался золотисто-розовый свет, яркость которого приглушалась дымкой, заполнявшей пространство и заслонявшей источник света, который находился в основании огромного здания. Казалось, будто стены вырастают из необозримого озера раскаленной лавы. Но Мерле поняла, что не так все просто, как кажется, ибо свет не дает никакого тепла. Туман, заполнявший купол, тоже был не теплым, не горячим, а скорее влажным и скользким. И еще кое-что обратило на себя внимание Мерле. Хотя купол был каменным, он светился снаружи, как бы пропуская внутренний свет. Однако свечение, поднимавшееся откуда-то снизу и проходившее сквозь каменные стены, было мягким и не слепило глаза. Скорее всего, свет исходил из самих каменных стен, и, таким образом, весь купол светился как бы сам собой.
Зрелище удивительное и совсем, ну совсем неправдоподобное.
Удивительными были и ее новые стражи. Оборотни, а они действительно оказались оборотнями, теперь пожелали принять человеческий облик. Это им в целом удалось, хотя они больше походили не на обычных людей, а на таких, как Зимний Холод, который, правда, утверждал — что было очень забавно, — будто никакой он не человек.
Так или иначе, но физиономии оборотней выглядели довольно грубыми, словно наскоро вылепленными из глины или сильно опухшими. Оборотни были в белых бесформенных одеяниях — видно, поленились напялить на себя что-нибудь похожее на одежду Холода. Глаза у них были будто какие-то намалеванные, незрячие, как у дохлой рыбы.
Если они надеялись своим странным маскарадом поразвлечь Мерле и приуменьшить ее страх, им это явно не удалось.
Оборотни молча эскортировали ее по мосткам и на каждом перекрестке кивком головы указывали, в каком направлении двигаться дальше. Они шли по прилепившимся к стене мосткам у самого края светящейся бездны, пока наконец не вступили на платформу — площадку, где скрещивалось множество путей.
На платформе стоял маленький домик, который никак не вписывался в окружающий пейзаж. Обыкновенный бревенчатый домик с крышей из дранки, где на высоком шпиле торчал петух-флюгер. Окна — круглые, а рядом с входной дверью — скамья, довершавшая идиллическую картину. Так и казалось, что хозяин вот-вот выйдет из дому, сядет на скамеечку и с удовольствием раскурит трубку. Домик выглядел чистым и уютным, как в сказке. Подойдя поближе, Мерле увидела над дверью щиток с гостеприимным приглашением: «Войди и оставь тут свое сердце!» Вокруг каждой буквы сплетались аляповатые сердечки и цветочки, будто нарисованные неумелой детской рукой.
Один из стражников подтолкнул ее к двери, а остальные замерли у края платформы. Кто-то отпер дверь изнутри, и Мерле робко шагнула под щиток с этой надписью, которая теперь вдруг показалась ей зловещей и предвещающей недоброе. В самом деле, не значит ли это: «…жизнь свою оставь»? В ответ на такое предположение сердце у Мерле раза два так сильно стукнуло, будто хотело вырваться из груди и удрать. Обстановка в доме, казалось бы, должна была соответствовать его романтичному наружному виду, но ничего подобного. Здесь, правда, потолок тоже был с деревянными перекрытиями, а в углу стоял простой крестьянский комод с грубоватыми инкрустациями, но там находились и другие предметы, отнюдь не гармонирующие с уютным домашним бытом.
