Владислав Крапивин - Крик петуха
Голова кружилась, в глазах все расплывалось, но все-таки ясно было, что это девочка, хотя в брюках и майке. Длинная и веснушчатая. Она подхватила Цезаря, потому что его вдруг повело в сторону. Испугалась:
— Что с тобой? Ты откуда?
Цезарь выпрямился:
— А где Витька?
Она не удивилась. Но сказала почти с отчаянием:
— Я не знаю… Я сама его… жду… Я…
— Ему плохо!
— Я чувствую. Но я не пойму…
— А почему меня принесло к тебе?!
— Я не знаю, — опять сказала девочка. Слезы у нее были уже близко. Она подняла руки к щекам, и Цезарь увидел сжатое в пальцах свое зеркальце. Фонарик.
Ясно! Это луч — Витькин крик, Витькин сигнал бедствия, Витькин страх — отражался в зеркальце и потом уже летел через грани к нему, к Цезарю!
— Я знаю, ты Люся, — быстро сказал он. — Где Витька может быть? Я думал — он здесь… Или у нас, в Реттерберге?
— Да нет же! Близко! Я всегда чувствую, если близко… Может, на насыпи? Он всегда возвращается от вас по насыпи!
— Можешь сообщить кому-нибудь? Только быстро!
— Да… А ты? Ты же еле стоишь! Надо…
— Ничего не надо! Скорее!.. А это дай мне, чтобы не сбивало! — Он выхватил у Люси зеркальце, шагнул назад и спиной бросился в черный провал.
…Маятник опять принес его под мохнатое белое солнце, в серо-голубую траву. На этот раз Цезарь передохнул, прислушался к себе. В голове стоял звон, а когда закроешь глаза — в них зеленые пятна-бабочки. Но вдруг эти пятна вытянулись в линии, линии замкнулись в концентрические круги. А в кругах, как в центре кольцевого прицела, зажглась рубиновая точка. Опять потянулась к Цезарю нитью. И вдоль нити маятник понес его снова. На этот раз — точно к Витьке.
…Он упал шагах в десяти от насыпи. Хорошо упал — в куст упругого дикого укропа. И сквозь помятые стебли сразу увидел черного улана с пистолетом в согнутой руке. А потом уже Витьку, его отца и Филиппа.
Если бы он помедлил миг, если бы задумался — как лучше поступить? — неуверенность и боязнь облепили бы его, как паутина. И, спасаясь от этой паутины, Цезарь снова рванулся назад — в падение, в полет, под чужое солнце. (И мельком поразился тому, что прямой переход, которого он так отчаянно боялся, теперь все равно что качели в парке.) На знакомой уже планете с голубоватой травой он вырвал с корнем шипастый кактус-бумеранг, взял за корневище в правую руку. За маятник придется хвататься левой. И главное — рассчитать, чтобы прыгнуть сейчас точно рядом с уланом. Справа, где оружие… Не надо рассуждать и колебаться. Похожее один раз уже было. В Верхнем парке, в прошлом году, когда инспектор Мук из тюремной школы и Корнелий Глас дрались из-за пистолета… Ну!
…Земля ударила по ногам. Кактус-бумеранг врезался в кожаный рукав улана, выстрелом рвануло уши. И покатились по траве — двое, трое, четверо. Дотянуться до вороненого «дум-дума» — до спасения, до победы!
Дуго Лобман уже почти схватил рукоять, но Витька ударил пистолет ногой. Филипп зубами вцепился улану в палец. Сержант взвыл, отшвырнул кудлатого щенка. Другого отбил локтем, вскочил… Но мальчишка с головой, похожей на громадный одуванчик, стоял в трех шагах и держал пистолет двумя руками на уровне живота.
Тот самый пацан со Второй Садовой, из-за которого прошлым летом такой сыр-бор!
— А! Цезарь Лот!
— А! Сержант…
Дуго Лобман шагнул к мальчишке, но дважды ахнул «дум-дум», и дважды пули рванули траву у тупых уланских башмаков. И в том же ритме, как бы на счет «три», ствол вскинулся выше, в грудь, и Дуго понял, что третий выстрел прозвучит без малейшей задержки. Он заорал и вскинул руки…
Цезарь не нажал на спуск. Мотнул головой, словно отогнал муху. Потом сказал громко, но сипло:
— Пять шагов назад! Быстрее, пожалуйста. Или…
Дуго спиной вперед старательно шагнул пять раз. Цезарь смотрел на него поверх ствола.
— Что теперь с ним делать, Михаил Алексеевич?
— Пусть подымается на насыпь и идет к чертовой матери. Только чтоб не оглядывался. Будет нужно, его догонят и возьмут… — Мохов сказал это по-русски, и Цезарь понял только «к чертовой матери». Вопросительно двинул плечом.
Витька встал с ним рядом. Приказал сержанту:
— Подымитесь на рельсы и ступайте прочь. Не оглядывайтесь и не вздумайте возвращаться.
— Вы усугубляете вину, — мрачно сообщил Дуго Лобман и медленно опустил руки.
— Пошел вон, — сказал отец. — Чезаре, стреляй, если не пойдет.
Дуго Лобман взглянул на Цезаря и полез наверх, к полотну. Там он оглянулся, несмотря на запрет, и пошел по шпалам. В ту сторону, где, по его мнению, был Реттерберг. Все смотрели вслед. Филипп отплевывался и вытирал губы — видимо, уланский палец был противный…
— Ну и ну… — произнес Михаил Алексеевич Мохов.
Цезарь уронил пистолет и сел в траву. Увидел мертвого Кригера, глянул на Филиппа, ничего не сказал. Придвинулся, стал гладить упругие медные перья. Филипп тихонько заплакал.
Так они сидели довольно долго.
Витька наконец спросил у Цезаря:
— Сумел, значит?
Цезарь кивнул. Растерянно повел пальцами по груди, словно что-то искал. И нащупал на шнурке пуговицу, уцелевшую во всех передрягах.
— Молодец ты, Цезаренок, — сказал Витька без боязни обидеть Чека, потому что теперь они и в самом деле были равные. Или, по крайней мере, Чек не был младшим, подопечным. И он не обратил даже внимания на «Цезаренка». Он словно прислушался к чему-то и вспомнил:
— Кто-то должен отправиться к Башне. Там сходят с ума от беспокойства.
Это был Цезарь, как он есть. Витька-то и думать забыл о Пограничниках, которые ждут.
— Я не смогу… без Петьки… — всхлипывая, сказал Филипп.
— Но… ты же раньше летал и один.
— А сейчас не смогу…
Витька, разумеется, не мог оставить отца.
— А я… — Цезарь поморщился, зажмурился. — Боюсь, что один, без вас, я сразу не найду дорогу…
Далеко-далеко возник и стал нарастать шум винта. Вдоль насыпи шел маленький бело-синий вертолет. Он сел в двадцати шагах, и Витька увидел, как первой выпрыгнула Люся. Потом Скицын, молодой толстый доктор Хлопьев и пилот Владик.
Появлению Люси Витька ничуть не удивился. Словно так и должно было случиться. И он сильно обрадовался ей. Растаяла наконец, пропала заноза, которая позади всех мыслей, страхов и тревог все равно, оказывается, сидела в душе — та память о неудачном разговоре в храме Итта-дага. Теперь все стало проще, легче. И Витька даже не огорчился оттого, что Люся лишь мельком взглянула на него и бросилась к Филиппу:
— Ой, смотрите, здесь мальчик весь в крови!
— Это не моя, от петуха, — неласково сказал Филипп. Оставьте, мол, меня в покое.
Люся обернулась к Цезарю:
— Дядя Женя, а вот еще один, весь ободранный!
Доктор Хлопьев, однако, сохранил спокойствие:
— Ободранный, но на ногах… А с тобой что, Алексеич?
— Паралитическая ампула. Одно хорошо, низко попали, сволочи, я как раз встал, спиной к окну. А то бы сейчас дрыхнул непрошибаемо… Да ты, Женя, не суетись, дня через три само пройдет. А противоядия все равно нет.
— Это там нет. А у нас будешь вечером танцевать лезгинку, знаю я эти ампулы… Дай-ка, дорогой, я вкачу тебе первую дозу эликсира… А ты, молодой человек, скидывай свой десантный наряд и приготовься орать. Антисептик — зелье кусачее.
— Не надо, мы сами, — сказал Витька.
— А, это Виктор Михайлович со своей электротерапией! Ну, валяйте…
Витька помог Цезарю снять комбинезон. Мелкие царапины Цезарь ловко убирал ладонью сам, а широкие багровые ссадины «заделывал» горящим шариком Витька. Шарик этот зажегся у него на мизинце послушно и сразу…
Скицын поднял из травы пахнувший теплым железом и порохом «дум-дум». Вопросительно посмотрел на Витьку. Витька молча махнул через плечо — в ту сторону, где далеко-далеко маячила на насыпи черная фигурка уходящего улана. Скицын присвистнул. Люся переводила с него на Витьку круглые, перепуганные глаза.
— Ох, как мне это не нравится, — сказал Скицын.
— А кому нравится? — сказал Витька.
Скицын подошел к Филиппу, наклонился над Кригером.
— Отлетался бедняга, откричал свое… Как же это, а, ребята?
— Потом, — отозвался Витька.
Вертолет был маленький, всех забрать не мог. Внесли отца, сел доктор Хлопьев. Пилот Владик сказал, что за ребятами и Скицыным вернется через полчаса.
Улетели…
Филипп тихо попросил:
— Давайте похороним Петьку…
— А там, у себя, не хочешь? — нерешительно спросил Витька.
Филипп помотал головой.
— Мне его не унести… мертвого…
— Пусть лежит в земле, на которой вывелся на свет, — сказал Скицын. Вынул из кармана широкий складной нож, вырезал квадрат дерна, стал рыть яму.
Мальчишки и Люся помогали кто чем мог — палками, найденным в траве рельсовым костылем, крышкой от затвора «дум-дума». Земля была мягкая, копали без труда.
Витька коротко рассказал Скицыну, что было.
Скицын отряхнул о брюки ладонь, провел ею по волосам Цезаря, в которых застряли земляные крошки.
