Дмитрий Емец - Стрекоза второго шанса
Кавалерия взглянула на Рину и, почувствовав, что окончательно сбила ее с толку, ободряюще ущипнула за рукав куртки.
– Ну-ну! Разумеется, я говорю о ЧУЖИХ закладках! Они тебя одаривают, но они же и убивают, потому что это не твой дар, не твоя часть души, а все, что не твое, не может стать твоим навечно.
– То есть все же смерть?
– Хотя и отодвинутая во времени. А так я не сомневаюсь, что каждого из нас на двушке – за первой грядой, а может, и не за первой – ждет его собственная закладка. Она неповторима, единична, создана именно для тебя, и для каждого она своя. Когда-нибудь – возможно, потом, за гранью жизни – каждый из нас ее получит и приобретет то, о чем и не мечтал, а пока нет ничего хуже, чем поспешить и схватить чью-то чужую.
Рина соображала. Ей приятно было представлять, что где-то на двушке ее ждет собственная закладка. Причем ждет уже сейчас.
– А найти ее нельзя? Прямо сейчас! А вдруг! Могут же быть невероятные совпадения? – спросила она нетерпеливо.
– Мне проще поверить в невероятную глупость! – Пожимая плечами, отчеканила Кавалерия. – Не хочу навязывать свой взгляд на вещи, но не думаю, чтобы преждевременная встреча даже со своей закладкой пошла кому-либо на пользу!
Рина почувствовала, что тему лучше замять.
– Но почему та половина… нет, треть камня… до сих пор дает ведьмарям силы?
– Она переродилась. Кроме того, на двушке – а каменный фонтан, безусловно, оттуда – все происходит с непонятной, необъяснимой для нас неспешливостью. Постепенно дается, но не сразу и отнимается. Одно точно: с каждым годом ведьмари становятся ненасытнее, злее, отчаяннее. Ничто уже не может их надолго обрадовать или отвлечь. Все это означает, что их часть камня постепенно теряет силу…
Разговаривая с Риной, Кавалерия машинально отрывала от ветки самшита сухие листики, не вредя зеленым. Рина узнавала эти движения: точно так же она выщипывала осенью репьи из гривы и шерсти пегов.
– Афанасий сказал: ведьмари ищут недостающую часть закладки со стрекозой! И даже догадываются, что она в ШНыре. Зачем она им теперь, спустя столько лет?
Очки Кавалерии тревожно блеснули, поймав и заключив в себе солнце.
– Вывод один: они нашли вторую часть закладки. Но где? Как? – сказала она тихо.
– А вы точно знаете, что Руслан погиб? Не был захвачен в плен или… – неосторожно ляпнула Рина.
– Или ЧТО? – грозно переспросила Кавалерия.
Подталкиваемая раскаяньем, Рина шагнула к ней, но та категорично вытянула ей навстречу ладони, не подпуская ее к себе.
– Нет, нет и нет! Не смей извиняться! В определенном контексте извинение хуже нового оскорбления! Я не обижена! Вопрос был обоснованным! Нет, он не сдался, не слился с закладкой и не стал ведьмарем. Он погиб. Можешь поверить моему материнскому сердцу.
Кавалерия повернулась и быстро пошла. Рина, не ожидавшая, что разговор так неожиданно оборвется, бросилась за ней следом не сразу. Когда же бросилась – запуталась в сплетениях лабиринта.
– Я поняла! Он хотел помешать Гаю расколоть каменный фонтан? Да? – крикнула Рина поверх кустов.
Она думала, что Кавалерия далеко и потому кричала громко, но ответ прозвучал совсем близко, и Рина поняла, что их разделяет один виток лабиринта. Причем ответ был совсем, как показалось Рине, не по существу.
– Кто ребенка любит, тот и оттискивается в нем, – тихо сказала Кавалерия.
Глава 17
Моя (с)нежная гиела
Правда побеждает всегда, но в своих победах проходит десятки поражений…
Человеку кажется, что сделать то или другое ему мешает недостаток сил. На самом же деле все упирается в недостаток любви.
Сравнительное шныроведение,отрывки лекцийРина с Ярой стояли на крыльце и наблюдали, как шесть приблудных котов, загадочно преодолевших защиту ШНыра, уворачиваются от рыбьих голов, которые с крыльца швыряет в них Суповна.
– Чтоб тебя глисты проточили… чтоб на тебе практикант тренировался… а ты, сволота тошшая, чего уставился? Никто с тобой, рахитом, не поделился? Ну да, подавись! Быстрее жри, а то опять отнимут! А ну, отвянь от него ты, рыжий! Да-да толстомордый, к тебе обращаются! Ишь ты, мявяло раззявил! Свое сожрал, гаденыш лохматый, и к маленькому лезет! Вот я тебе хвост-то прищемлю, чтобы у тебя глаза из орбит выпрыгнули! – восклицала Суповна после каждого броска.
Когда рыбьим головам пришел конец, Суповна с сожалением заглянула в пустой таз и, довольная, с чувством сказала: «Уф!» Потом пальцем поманила Рину.
– А ну-ка, девка! Живо сюда дуй! Протри таз снегом! Ненавижу, когда рыбой воняет!
Рина зачерпнула тазом снег. Суповна стояла рядом и наблюдала за ее работой.
– Ну вы и ругаетесь! – сказала Рина.
Она опасалась, что Суповна вспылит, но старуха только рукой махнула.
– Ругаюсь – это да. Да разе это ругня? Сестра у меня троюродная была, Машка, в Рассохино жила одна-одинешенька, опосля брат ее в Москву умирать перетащил. Вот Машка, та да! Матерщинница была страшенная… мать-перемать… Как начнет крыть, изъерзаешься вся! И слова вроде обычные, но из души все идет! Мужики от нее зеленые уходили! А ведь мужики-то свои, деревенские, ногу им в ухо!.. Зато как пела! Прямо сердце переворачивала! Поет и плачет. А как-то говорит мне: «Хоть бы мне небо разик увидеть, как там тучки плавают! Только разик! А там и помирать можно, так его и разэдак!»
– Небо увидеть? А разве?.. Ой, она что, слепая была? – удивилась Рина.
– Как крот, язви ее холера! Так и в гроб легла… – удовлетворенно произнесла Суповна. – Таз-то, девка, давай! Чо его тереть-то? Чай, не смазливая рожа!
Отобрав у Рины таз, Суповна захромала к ШНыру. Потом вспомнила о чем-то и, обернувшись, сказала:
– Ты того, девка!.. Что, не улетела еще твоя чудища? Загляни после ужина! Я тебе жратвы для нее дам! Нехай лопает, пока не околеет!
Убедившись, что еды больше нет, натрескавшиеся коты полезли в подвальное окно, которое Кузепыч вот уже второй год подряд безнадежно закладывал картонкой. Едва заделает, а кто-то – раз! – снова картонку отодрал и коты «лезуть». Суповна обещала прибить гада на месте, если поймает, вот только у окошка подозрительно часто видны были огромные косолапые следы.
– И чего они прутся в наш ШНыр? – спросила Рина, провожая взглядом котов.
– Я об этом думала как-то. ШНыр только для нас, наш. А для мухи он – мушиный, для кошки – кошачий. – Яра гладила себя по щеке цветущей веткой яблони, сорванной в Зеленом Лабиринте, и это было странно среди седых елей и подмосковных снегов.
К Рине, хромая, подошел печальный пингвинчик Рузя и сурово спросил:
– У тебя совесть есть?
Рина доложила, что когда-то была, но она не помнит, куда ее засунула.
– А ну немедленно покажи мне свой русский язык! – потребовал Рузя.
Рина открыла рот и показала. Рузя внимательно оглядел язык, после чего сказал:
– Язык хороший, но мне другой нужен. У меня кто-то словарь спер. Мне капнули, что это ты.
– Не я.
– Честное шныровское?
Рина кивнула. Рузя огорчился. Он выругал Влада Ганича, сел на ступеньки и с подробным занудством произнес:
– У меня к вам огромная просьба, девушки! Моя Наста собирается идти с вами в Копытово. Не могли бы вы по дороге как-нибудь намекнуть ей, что я самый лучший?
– Среди кого? – уточнила Рина.
– Среди всего! – строго ответил Рузя. – И еще можете упомянуть, что у меня прекрасная мама, которая замечательно готовит.
– Это заметно! – вздохнула Яра.
Рузя встревожился.
– Почему заметно? По каким признакам? Вы же ее не знаете!
Яра смутилась и в поисках спасения уставилась на Рину.
– Она хотела сказать, что у хорошего человека и мама обычно хорошая. Ну как правило! По статистике! – нашлась Рина.
Рузя успокоился.
– Это правда. У хорошего человека всегда хорошая мама, – убежденно согласился он.
Рузя оказался прекрасно осведомлен о привычках любимой девушки. Вскоре из ШНыра действительно вышла Наста. Рузя предусмотрительно затерялся в снегах, влез на крышу склада, где давно валялся старый матрас, обмотанный для непромокаемости скотчем поверх целлофана, и принялся мечтать о том, как он станет великим шныром и, достав летающий цветок из Межгрядья, подарит его Насте. В Копытово с девушками Рузя не напрашивался, потому что ему выгодно было притворяться тяжелобольным. Десять дней назад он обварил себе кипятком ступню, она стала облезать, как капуста, и теперь раз в день Наста меняла ему повязку. При этом ругалась, а Рузя млел от счастья. Но и Яра до Копытово не добралась, потому что сугроб, через который она пыталась перешагнуть, внезапно схватил ее за ногу. Яра завопила. Сугроб взорвался снегом и подхватил ее на руки.
– Чудо, былиин! Зачем же так оглушать старого больного человека? А если бы я остался заикой?
– Ул! Ты болван! – счастливым голосом сказала Яра.
