Анатолий Мошковский - Заблудившийся звездолет. Семь дней чудес
— Ну смотри… — сказал Андрей сквозь зубы.
«Проваливай отсюда и не распоряжайся, — подумал Боря и, сунув в карман руку, нащупал твердого человечка, запутавшегося в нитках-стропах. — Вот как про этого парашютиста ты ничего не знаешь, так и про все другое не узнаешь… Ясно? А самолет скоро будет мой…»
Вот бы сказать это вслух — глаза б у того на лоб выскочили! Но разве хитрые так поступают?
Все стали расходиться. Глеб придержал рукой Борю и сплюнул тугой струйкой:
— Хвастун! Он глянул на тебя, а ты и готов. Как кролик перед удавом.
— Тогда увидишь! — отрезал Боря. — На днях, а может даже сегодня, я приду к тебе за лодкой…
— Приходи, — сказал Глеб, — жду. С нетерпением!
И посмотрел на часы.
Боря догнал ребят и пошел рядом с Вовой. По дороге часть ребят отсеялась, но кое-кто еще тащился за ними. А Боря хотел остаться вдвоем. Это было совершенно необходимо — остаться вдвоем с Вовой. И для этого Боре пришлось поработать. За ними увязались было Митя с Витей — они закидывали Вову вопросами о лайнере, ну и, конечно, эта самая Наташка. С ними надо было немедленно и безжалостно разделаться, пока Вова не дошел до дому.
Боря резко повернулся к ним.
— А вы куда? — Он даже замахнулся на них, и Митя с Витей отпрянули в стороны.
Оставалась еще Наташка. Она бежала рядом, выставив вперед свой длинный нос; видно, у всех любопытных вырастают от любопытства такие вот носы.
— А ты? Не слыхала?
И Наташка ускакала от них на своих тонких, быстрых ногах.
Боря огляделся — никого вокруг. Все шло как надо.
Он полуобнял Вову, нагнулся к нему и тихо сказал:
— Могу дать тебе шариковую ручку с тремя цветами… Хочешь?
— Я не хочу его менять, — сказал Вова. — Его Гена делал больше месяца.
— И еще дам запасные стержни с разной пастой — красной, синей и зеленой.
— Не надо. — Вова крепко держал под мышкой коробку.
— А чего б ты хотел?
— Ничего.
— Могу дать в придачу футбольный мяч, будешь стукать, — сказал Боря и подумал: «А как же я сам обойдусь без мяча?»
Вова молчал.
— Ну, тогда еще танк, он ездит и стреляет — огонь из пушки.
— Из магазина? — спросил Вова.
«Откуда ж еще!» — чуть не крикнул Боря: он ведь не мог, как его Гена, сам делать машины… «Что ж ему предложить?» — в смятении перебирал в уме Боря, вспомнил про Глеба и вдруг придумал — замечательно придумал. И уже у самого дома сказал:
— Помнишь, ты недавно встретил возле дома меня с дядей Шурой, и он был с Клоуном…
— Это, тот черный доберман-пинчер? — сразу вскинулся Вова. — Ох и собачка!
— Так вот, у них есть щенки этой породы, одного они обещали папе…
Вова прямо-таки притих весь и остановился.
— Дам тебе и его в придачу.
Глаза Вовы изучали Борино лицо. Глаза у него были жалостливые, добрые, чуткие… Боре стало нехорошо, и он отвернулся. Но другого выхода у него не было.
— Не веришь? Я вижу, ты не веришь! — Боря оскорбленно вскинул голову. — Тогда идем к моей маме, она подтвердит.
Боря знал, что Вова никуда не пойдет.
— Не нужно, — сказал тот. — Только чтоб ты и вправду…
Вот до чего довел его Глеб своим обменом!
— Даю слово! И ты знаешь, какая это редкая порода? Такого щепка и за пятьдесят рублей не купишь, а я его в придачу…
— Ну я просто не знаю, — засомневался Вова и вздохнул.
— У тебя никого нет дома? — быстро спросил Боря.
— Мама, но она сейчас уходит… А что?
— А то, что я скоро забегу к тебе… Ладно?
— Зачем? — Вова поглядел па него испуганными глазами в белых, поросеночьих ресницах. — Лучше в другой раз, я ведь не хочу…
— Да ты не бойся! Я только на минутку, — ласково сказал Боря и побежал к своему подъезду.
И тут он увидел, что к этому же подъезду с тросточкой-зонтиком идет их соседка Александра Александровна — сухопарая, негнущаяся, как и ее тросточка-зонтик, старушка в древней черной соломенной шляпке и черном пальто.
Она всегда ходила с книжкой в руке, была неслыханно вежливой со всеми и неслыханно прямой, придирчивой, и временами от всего этого Боря невыносимо страдал.
Все ей не так! И дверью лифта нельзя слишком громко хлопнуть, и хохотать вечером у ее двери — как будто дом был ее собственностью, — и даже на балконе нельзя обильно поливать цветы — вода, видите ли, капает на ее балкон…
Но главная неприятность произошла совсем недавно. Боря заметил на скамье у подъезда кем-то забытую книгу с синим обрезом, полистал ее, но прочитать ничего не смог: она была на каком-то иностранном языке. Но зато бумага была великолепная — плотная, гладкая, белая. Боря не взял эту книгу, а только вырвал из середины двойной лист — какого голубя сделать можно! — а книгу оставил на скамье.
Прибежав домой, он тут же сделал голубя, пустил с балкона и бросился вниз, чтоб подобрать его. И увидел у подъезда Александру Александровну с голубем в одной руке и с книгой в другой.
Видно, книга была ее — спохватилась и вышла за ней, а голубь, как нарочно, спикировал к ее ногам…
— Твой? — спросила она.
Боря кивнул.
Язык у него отнялся. Откуда же знал он, что это была редкая, не переведенная у нас книга какого-то «бесподобного Анатоля Франса»! Ведь не по-русски же напечатана!
Ну и до мамы с отцом дошло… 0-о-ох!
Александра Александровна жила под ними, и Боря старался не ездить с ней в лифте.
Увидев ее, он прибавил шагу, почти побежал вперед, нырнул в подъезд, вскочил в кабину лифта и нажал кнопку своего шестого этажа. Он ехал вверх, и щеки его горели как в лихорадке. Ура! Здорово он придумал про собачку!
Боря на миг представил, как поразится Глеб, когда он принесет ему этот лайнер.
Боря выскочил из кабины и кинулся в квартиру. Уже в коридоре по ребячьим голосам понял, что к Костику опять нагрянули первоклассники. Боре это не очень нравилось: вечно у них толчея…
Он толкнул дверь. На полу ребята заводили ключом и пускали по жестяным рельсам разноцветные вагончики, и они резво, как мыши, бегали, проносились сквозь тоннели и стрелки, подлетали к вокзалу.
Боря сунул в карман трехцветную ручку с запасными стержнями, взял мяч, вылетел из квартиры и поехал вниз.
НЕ ПОДДАВАТЬСЯ ЖАЛОСТИ!
Сразу бежать к Вове он не решился: его мама наверняка была еще дома. Как при ней возьмешь лайнер?
Боря побежал к Вовиному подъезду, вспрыгнул на деревянную оградку — она закачалась, затрещала — и оперся о большой старый тополь, росший против Вовиных окон. Если забраться на толстый нижний сук, видно все, что делается в их квартире, расположенной в цокольном этаже.
Боря схватился за сук, но тут, как назло, появилась тетя Феня — дворничиха в белом фартуке, с метлой в руках.
— Хочешь доломать заборчик? — Она замахнулась метлой.
Боря всегда боялся ее, но сейчас, когда он дал клятву…
— Он крепкий еще! — крикнул он, — И я на минуту.
Боря вскарабкался на сук и посмотрел в окна Вовиной квартиры — к одному из них была пристроена кормушка для птиц. Он увидел, как снует по комнатам синяя косынка Вовиной мамы, как Вова кормит рыбок в большом аквариуме, стоящем на окне: зеленые водоросли, темный гротик и золотые искорки рыбок… Скорей бы его мама уходила!
Наконец ее мятущаяся косынка исчезла, и Вовина мама появилась в дверях подъезда с хозяйственной сумкой.
Боря слез с сука, поднял с земли мяч, подождал, пока Вовина мама исчезла за углом дома, еще подождал минут пять — вдруг вернется, вдруг забыла что-то дома? — и бросился в подъезд. Он ни разу не был у Вовы: звери и птицы мало волновали Борю, а к его брату, волшебнику, чьи руки творили такие чудеса, страшно было даже подойти, и Боря только издали смотрел на него с завистью и восхищением…
У Вовы, который открыл ему, в руке был пакетик с дафниями: он кормил рыбок. При виде Бори лицо его чуть насупилось.
— Ты зачем? — спросил он.
— Дай лист бумаги, — вежливо, подчеркнуто вежливо попросил Боря, потому что с этого дня он должен быть очень хитрым; вдобавок ко всему он широко улыбнулся, входя в комнату, хотя Вова не приглашал его войти.
И тотчас, только Боря вошел, в нос ударил острый запах зверья, водорослей, земли и птичьего помета. Под ноги ему, прихрамывая, с лаем покатился рыжий щенок, и Боря в панике вскочил на стул — еще укусит!
— Не бойся, Лай добрый. — Вова взял щенка на руки и стал поглаживать его густую дворняжью шерсть.
Потом в Борю стрельнул со шкафа рябым перышком воробей.
— Тот самый? — спросил Боря.
— Ага.
И Боря вспомнил, как во время урока Вова, сидевший у окна, внезапно, как ненормальный, сорвался с места, чтоб отобрать у мальчишек воробья, которого они мучили на улице. И отобрал, и принес — у воробья было перебито крыло. И Анна Дмитриевна, учительница арифметики, даже похвалила Вову.
Вдруг по полу, наискосок, сердито топая, что-то пробежало.
