Пол Стюарт - Последний воздушный пират
— Не хотите ли чашечку крепкого чая, мастер Плут? — Дрожащий от старости голос древнего шпинделя, еле стоявшего на тонких, как проволока, ножках, вывел Плута из оцепенения. Шпиндель склонился над юношей.
— Спасибо, сэр, — ответил Плут, принимая из его лапок чашку ароматного янтарного напитка.
Шпиндель протянул поднос Магде и Стобу и наконец Ксанту, принявшему стакан с едва заметной улыбкой, тронувшей его поджатые губы.
Пинцет — так звали шпинделя — явно нравился Ксанту, как заметил Плут. Хотя юный подмастерье со всеми был сдержан и замкнут, при виде шпинделя он смягчался. Плут не мог понять, как Пинцет этого добивался.
Может быть, Ксанту была симпатична старомодная, чопорная манера шпинделя: он молча ожидал, пока подмастерья, прервав работу, начнут пить странный, благоуханный напиток, и кланялся всем по очереди после каждого глотка, не произнося ни слова до тех пор, когда чашки окажутся пусты.
А может, их сблизили долгие беседы о давно прошедших временах, пока другие подмастерья суетились у маленьких плавильных печей, помешивая горшочки с лаком и добавляя в раствор то щепотку дубоперца, то пригоршню червячного порошка.
Плут слышал, как Пинцет говорил Ксанту об отдалённых местах со странными названиями: Дворец Теней, Дорога на Виадук — и рассказывал истории о девушке по имени Марис, которую шпиндель любил, как родную дочь. Беседовали они тихо, никогда не повышая голоса, и, когда Плут хотел присоединиться к ним, Ксант молча улыбался, а Пинцет тоненьким голосом говорил:
— Пора выпить чашечку крепкого чая!
И на этот раз они допили чай и поклонились. Шпиндель заглянул в горшочек с лаком, над которым колдовал Плут:
— Неплохо, мастер Плут, но смотрите не перегрейте — лак станет жидким, и результат окажется плачевным.
Плут кивнул, глядя на клокочущее, пузырящееся варево в котелке. Ему было непонятно, почему без этого не может состояться полёт. Покрытое тщательно приготовленным лаком, отстойное дерево, из которого он вытачивал свой небоход, приобретало лёгкость и летучесть, необходимую для небесных полётов. Поговаривали, что Пинцет сам изобрёл способ изготовления покрытий для кораблей, и так это было или нет, шпиндель всё равно оставался самым крупным авторитетом по варке лака в Дремучих Лесах.
— Ну что мне делать с вами, мисс Магда! В лаке не должно быть комков!
Магда вздохнула. Лак оказался гораздо гуще, чем нужно.
— А у вас как идут дела, мастер Стоб? — спросил шпиндель, глядя на закопчённый котелок, в котором булькала тягучая масса. — Мне кажется, вам лучше начать всё сначала. Пойдём-ка вместе на молочное поле!
Стоб застонал и, затравленно посмотрев на Плута и Ксанта, схватил ведёрко и пару рукавиц. Спустившись на несколько уровней ниже, он отправился на поле светящегося мха.
— Теперь вы, Ксант, мой дорогой юный исследователь! — Усики на голове шпинделя затрепетали, когда он заглянул в начищенный до блеска медный котелок. — Как хорошо у вас получилось! Просто великолепно! Я никогда в жизни не видел такого замечательного лака, и это всего лишь с пятидесятой попытки! Вы, мастер Ксант, первым будете покрывать лаком ваш небоход! Мои поздравления! Как вы порадовали старого шпинделя!
Улыбнувшись, Ксант скромно потупился. Плуту было приятно, что его товарищ удостоился похвал, но в то же время было немножко завидно. Он уже долгие месяцы трудился над изготовлением идеального покрытия для своего небесного кораблика.
И тут все услышали душераздирающий вопль, за которым последовала отборная брань.
— Опять двадцать пять! — скривился Пинцет, дрожа от ярости. — Все за мной!
Плут, Магда и Ксант, звякнув крышками, прикрыли свои котелки и, оставив лабораторию, поспешили вслед на шпинделем по каменистой тропинке к моховым полям. Завернув за угол, они увидели Стоба.
Перепачканный клеем с головы до ног, он висел вверх тормашками на стене пещеры. Десятью футами ниже, наступая на люминесцентные поганки, с фырканьем бродил клеевой крот; его неповоротливое прозрачное тело, представлявшее собой сплошную липкую массу, раскачивалось из стороны в сторону. Плут всегда недолюбливал этих блескучих, желеподобных тварей — при виде клеевых кротов у него всегда к горлу подступала тошнота, поэтому дойка была для него весьма малоприятным занятием. Но без кротового клея нельзя сделать лак, а без лака невозможны полёты, а без полётов.
— Мастер Стоб! — обратился к юноше Пинцет, в голосе которого слышались нотки раздражения. — Не хочу слышать никаких оправданий! Вы опять за старое? Снова подоили его…
— Да, — слабым голосом ответил Стоб. — Подоил не с того конца.
Лагерь душегубцев— Ну что вы вытворяете, дурацкие паруса! — послышался сердитый возглас.
Плут обернулся и увидел, как его подружка безнадёжно пытается выпутаться из тонкой, сотканной из паучьего шёлка ткани.
— Следи за встречным ветром, Магда! — крикнул ей Плут через плечо, не отрываясь от своих собственных парусов, которые от тёплого воздуха надулись, как непокорные воздушные змеи.
Он дёрнул шёлковый канат правой рукой, и верхний парус сложился мягкими складками.
Затем, через долю секунды, он потянул за другой канат левой рукой, описав ею широкую дугу. Нижний парус легко и грациозно упал вниз, сложившись совершенно так же.
— Как это у тебя получается? — спросила Магда. Она посмотрела с завистью на два аккуратно сложенных паруса рядом с Плутом, затем на перепутанный клубок верёвок и на парус, лёгший ей на плечи и волочившийся другим концом по земле, и тяжело вздохнула.
— Ты похожа на нахохлившегося снежарика, — рассмеялся Стоб. Он, с аппетитом поедая тильдячьи отбивные, сидел за столом вместе с двумя огненноволосыми душегубцами, обмениваясь с ними шутками.
Перед ними полыхала огромная железная жаровня, отбрасывая длинные неровные всполохи. Тёплый воздух от пламени поднимался к длинным семейным гамакам, которые плавно раскачивались между деревьями.
Плуту нравился лагерь душегубцев — почти так же, как Сады Света, — особенно в это время суток, когда на землю ложились длинные тени, костры разгорались жарче и одна за другой просыпались семьи душегубцев, свешивая огненнорыжие головы за края гамаков, чтобы встретить новую ночь. И вскоре начиналась общая трапеза. У Плута от голода урчало в животе — он предвкушал завтрак, на который собирались подать тильдячьи отбивные и политую мёдом ветчину из ежеобраза. Но сначала он должен был вызволить из капкана свою подругу.
Он подошёл к Магде и, сев на корточки, принялся распутывать верёвки, осторожно вытаскивая то один, то другой конец.
— Тихо, тихо, послышался голос позади него. Это был Кострец, душегубец, которого назначили инструктором: он обучал подмастерьев искусству обращения с парусами и такелажем. — Вы что, хотите порвать нити? Дайте-ка я посмотрю.
Плут отступил на шаг. Кострец встал на колени и начал одной рукой ослаблять узлы, стараясь не заузлить канат, а другой — освобождать Магду от опутавшей её парусины. Плут восторженно наблюдал за ним. Хотя душегубец был немногим старше его самого, опыта у него было предостаточно.
— Вижу, вижу, юная мисс, — говорил душегубец, — на этот раз вы окончательно запутались.
— Я не понимаю, как это получилось, — чуть не плача, сердито отвечала Магда. — Мне казалось, я всё делала правильно.
— Тяжело в ученье — легко в бою, — успокоил её Кострец.
— Но я делала всё так, как вы мне показывали, — настаивала Магда.
— Нельзя ставить паруса против ветра, — резко вмешался Плут и сразу осёкся, увидев обиженную гримасу на лице у Магды.
— Плут прав, — мягко согласился Кострец, складывая паруса Магды. — Вы должны чувствовать, что говорит вам парус, когда натягиваете верёвку. Вы должны видеть, как ветер надувает паруса, и движения ваши должны быть плавными. Никогда не воюйте с парусами, мисс Магда.
— Но всё это так тяжело! — безутешно пробормотала Магда.
— Знаю, знаю, — понимающе кивнул Кострец. — Пусть мастер Плут поможет вам. Он уже наловчился орудовать с парусами.
Душегубец замолчал, углубившись в развязывание последнего узла. Тот наконец-то поддался, и верёвка свободно заскользила в руках.
— Ну вот и всё, мисс Магда, — сказал душегубец, протягивая девушке паруса. — На сегодня хватит. Кто идёт завтракать?
Стоб, Магда и Плут сидели за длинным столом, который, сплошь был уставлен роскошными яствами. В нескольких шагах от них стоял Ксант — он тренировался, делая упражнения по набрасыванию верёвочной петли. Неторопливо сделав бросок, он зацепил своим лассо витой рог ежеобраза, который жевал жвачку в дальнем углу загона.
— Рисуется, — неодобрительно буркнул Стоб, принимаясь за ещё один огромный бифштекс, лежавший у него на тарелке.
