Александр Преображенский - Голоса трех миров
Вот поэтому я многое не как все делаю. То есть сначала–то я об этом даже не думал. Само как–то стало получаться, а потом случилось одно происшествие. Все началось с того, что отец мой работу тогда потерял. Компания «потрошителей» распатронила банк со счетами отцовской фирмы, и фирма лопнула. Все без работы остались, и отец. А единиц он еще скопить не успел, вот мы и выскочили всей семьей из Мира Разума. Только мне и сестре родители оставили ограниченный доступ, чтобы мы школу не бросили. Почти все, что отец тогда в Мире Рук зарабатывал, уходило на школу да на еду. Вот тогда–то я настоящего и хлебнул, и за это тем ворам спасибо.
Понимаешь, я в школу тогда только на четыре часа в день в Мир Разума уходил, ну еще пара часов на завтрак, обед и ужин, физические упражнения — максимум полчаса, тренажер–симулятор у нас дома стоит, как у всех. А остальное время — семнадцать с половиной часов — что делать? Спать? Свободный вход в ЗОД мне тогда был заказан. Вот и стал я по улицам города гулять, у нас таких называют «прогульщики». И знаешь, на самом деле в другой мир попал. Идешь по улице безо всякой зодовскОй суеты. И столько там всего необычного. Дома стоят старые на некоторых улочках — на Кленовой, например, или в том же Горбатом. Кривые какие–то, с дырками на штукатурке, кирпичи оттуда выглядывают, известка сыплется струйками, в трещинах настоящие паучки живут. Рамы даже еще деревянные кое–где, а мне они почему–то красивее кажутся любого виртуального здания. И на улочках тех никого. Только служащие иногда да редкие «прогульщики», такие же, как и я. Обычно это натуропаты, либо в Парк идут, либо из Парка. Я тоже в Парк ходил. Да я весь город тогда исходил — и Парк, и улицы, я его как свои пять пальцев теперь знаю.
На второй прогулке я с Лари познакомился. Иду по Горбатому, названию удивляюсь — никакого горба ведь на нем нет, ровный переулок, — иду и вижу: «Бюро вакансий для служащих», и стрелка в арку показывает. Я вошел, просто так, из интереса. Посмотреть, кем кто работает, и, может, кого увидать. Ты же знаешь, в ЗОДе вообще никаких младших нет, только в ЗиНе, говорят, встречаются, если их старшие туда затащат, а так все животные — виртуальные. Ну мне интересно было на живых посмотреть. Нашел нужную дверь, вхожу, сидит попугай на спинке кресла и смотрит на меня, будто чучело. Потом подмигнул мне, как он один умеет, и говорит: «Ну что, примат, дозрел? Пришел на работу устраиваться?» Я просто онемел от такой наглости. А он: «Хочешь, мойщиком окон устрою? Хвост ты уже обломил, мешаться не будет». Я не сразу даже въехал, что он издевается, все серьезно так говорит. Потом мы с ним подружились, он меня с Рутой познакомил, потом с Серегой, а уж потом с Виктором. С Мелей я позже всех познакомился и вообще в Мире Разума. Все они меня многому научили. И приключений у меня тогда было не счесть. И ел я тогда такую вкуснотищу. Мама каждый вечер настоящие блины пекла, это я тебе скажу, Барди, полный отпад. — Андрей поперхнулся слюной и закашлялся. Но быстро опять заговорил: — Когда отец работу нашел, мы опять все вернулись в Мир Разума. И чувствую я — не катит, не по кайфу мне все, ну, значит, не нравится. И знаешь почему? Ненастоящее! И мама с тех пор ни разу блинов не пекла. И ни одной живой собаки вокруг. Стал я тогда по виртуальным лесам, полям, горам и морям путешествовать. Ну хоть как–то похоже. Только все равно не то. Даже с реальной прогулкой по городу не сравнить. И захотелось мне тогда в лес настоящий попасть и еще, чтобы у меня дома собака жила, как Рута у Мели с Виктором. Только я тогда вообще хотел бессловесного, чтобы совсем все по–дикому. Даже язык их выучил. Виктор и Лари мне помогли, к которым я лишь изредка выбегал на полчасика — родители бдили, боялись, что я натуропатом заделаюсь. Только что толку от знания языка дикарей, если я лишь по виртуальному лесу гулял. А там и звери не звери, и даже ходить по настоящему лесу не научишься. Я это сегодня очень хорошо почувствовал. Ведь в Мире Разума главное что — полная безопасность. Это, правда, у нас вроде бы везде и повсюду, но на самом–то деле только в Мире Разума. По–моему, его для этого и придумали. Что хочешь с тобой там случится, а на самом деле
даже иголочкой не кольнут, я экстремалов в расчет не беру. Правда, и здесь тоже убивать запрещено, даже инъекции и то без иглы через кожу делают, но…
— А мне прямо иглой, — прервал Барди.
— Это у вас в поселке?
— Да в ветлечебнице прививки, но и здесь тоже хотели.
— Это когда?
— Когда меня из распределителя на флайере увезли. Я притворился, что выпил снотворное, которое они мне в плошку с водой подсыпали, и они меня так и унесли. Потом в багажник бросили, потом мы прилетели куда–то, и там меня положили на стол в операционную, и какой–то Афтандил…
— Афтандил?! Я о нем слышал от Виктора. Ты же был в накопителе! Как ты сбежал? Они с тобой ничего там не делали?
— Хотели, но не успели. А что — я не знаю, потому что сбежал. И еще я там видел очень странных собак. Пахнут и выглядят, как бессловесные псы, а ведут себя, как щенки.
— Тебя бы тоже таким сделали, если бы ты не убежал. В накопителе все такие. Нейтрализация бессловесных. Зато, говорят, они счастливы.
— Я бы не захотел.
— Их и не спрашивали. Они ж бессловесные. Но погоди, Барди, значит, тебя вытащили из распределителя через окно?
— Зачем через окно, через дверь. Нику служитель помогал, он дверь и отпер.
— Ты знаешь всех, кто тебя похищал?
— Да.
— Ты узнаешь их?
— Да.
— Все! Мы спасем Виктора, Руту, тебя и всех. Надо только отсюда выбраться. У-у, черт, эти добровольные охотники…
Андрей готов был прямо сейчас броситься с Барди назад в город, да как из леса выбраться? Часа два назад Барди на разведку ходил. Принес совсем неутешительные сведения. Мужики с ружьями разбили лагерь на опушке, а сами растянулись цепью и вошли в лес. Добра от них ждать не приходится, они на бешеного дикаря и маньяка–убийцу пришли охотиться. С такими не договоришься. Влепят пулю — и весь разговор, так что Барди прав, надо пересидеть их «охоту» в убежище.
— Дюша, — вывел Андрея из задумчивости тихий оклик Барди.
— Что?
— А у Лари говорилка где? Под перьями?
— Ему не нужна. И Сереге не нужна. Некоторые птицы — попугаи, сороки, вороны, скворцы — и без говорилки разговаривают. Им только так же, как всем, при рождении речевой центр стимулируют. Ну, как тебе. Вживят речевой стимулятор — и все.
— Дюша, а ты его видел?
— Кого?
— Речевой стимулятор.
— Видел. Даже в руках держал. Виктор показывал. Тонкая такая иголочка.
— Дюша, а почему стимулируют тоже не всех?
На пару минут в темноте воцарилось молчание. Андрей не знал, как ему отвечать, слишком сложный вопрос задал Барди. Но ведь он сам предлагал спрашивать.
— Я тоже спрашивал об этом у Виктора, — отыскал нужное начало Андрей. — Он говорил, что люди считают себя самыми главными, а животные не все им нужны.
— А разве мы вообще нужны людям, когда у них есть такой мир? Мир Разума.
Слова Барди могли прозвучать и вопросом, и заключением. Андрей решил считать, что это все же вопрос.
— Ну мне–то ты нужен, — сказал он. — И Рута нужна. И вообще без вас плохо.
— Это ты так считаешь, — не совсем согласился Барди. — А другие…
— И Виктор, и Меля тоже, — не дал ему договорить Андрей. — А на других наплевать. Знаешь, как говорят у людей, всем мил не будешь.
Он замолчал, и Барди молчал, но Андрей мог поклясться на чем угодно, что Барди просто задумался, да так крепко, что Андрей уже с некоторым страхом ожидал следующего вопроса. Наконец Барди созрел.
— Дюша, а говорилки… Погоди, тише, молчи.
Андрей почувствовал, как напряглось в доли секунды все тело собаки, стало литым и упругим, как тогда, когда они бродили по смрадным коридорам канализации. Барди кого–то учуял. Андрей почувствовал движение, собака подползла к самому выходу.
— Чего там? — шепотом спросил Андрей.
— Это они, молчи.
Вообще–то они спрятались надежно. Около часа назад, после прихода Барди с разведки, Андрей выбирался наружу, выдрал в незаметном месте подходящий кусок мха вместе с верхним слоем земли и, вернувшись в убежище, старательно заткнул им дыру. Но все же кто его знает, как это смотрится снаружи. Всякая осторожность была сейчас нелишней.
Восемь минут отсчитали часы Андрея, прежде чем тело Барди перестало дрожать мелкой дрожью напряжения.
— Ушли? — спросил Андрей.
— Я их уже даже не слышу.
— Выходим?
— Да. Я первый.
На улице было еще совсем светло. Летний день подбирался к вечеру почти незаметно, только солнце теперь светило совсем косо, прорезаясь ослепительными белыми вспышками между стволов и крон. Поблизости от убежища не было никого, и если бы не птичьи короткие трели, то было бы совсем тихо.
