Диана Джонс - Огонь и заклятие, или Восемь дней с Люком
– А-а, – протянул Люк. – Бюрократия! Кстати, ты не мог бы как-нибудь намекнуть Дэвиду, что ему искать? А то он боится, что не узнает его, когда увидит.
– Да я и сам про это думал, – сказал рыжеволосый. – Должен узнать. Но для верности, Дэвид, если решишь, что нашел то, что надо, взгляни на этот кругляш. Если это действительно он, ты увидишь нужное слово под названием палаты. А если там ничего не написано, ищи дальше.
Они шли вперед. Дэвид ожидал увидеть еще и мистера Ведна, но, хотя они встретили немало людей – один лежал на каталке, которую завозили в лифт с табличкой «Операционная», – мистера Ведна среди них не было. А в конце следующего длинного коридора они увидели коричневую дверь с табличкой «Каменная палата».
Рыжеволосый открыл им дверь.
– Увидимся, – улыбнулся он. – Ты уж постарайся на совесть ради него, Люк!
Дверь перед ним захлопнулась, и Дэвид с Люком остались одни.
Дверь вела прямо на склон холма, поросший белесой травой. Вокруг – рукой подать – клубились большие свинцово-серые тучи. Проплывая мимо, тучи обдавали Люка с Дэвидом залпами мелкого ледяного дождя. Трава колыхалась и шелестела на ветру, но, несмотря на ветер, было не холодно, потому что склон был охвачен огнем. Дэвид подумал, что они очутились рядом с каким-нибудь пожаром. Раздвоенные ярко-оранжевые языки пламени вздымались футов на двадцать[8]. Они колыхались под порывами ветра, с ревом и треском стелились по небу; клочья пламени уносились в облака, шипели под дождем и взметались еще яростней после каждого заряда сырости. Казалось, вот-вот вспыхнет весь склон и Дэвиду с Люком придется удирать обратно, за больничную дверь. Трава у них под ногами занялась мелкими беглыми язычками пламени, и Дэвид уже взялся было за ручку двери, готовясь ее отворить. Но тут снова налетел дождь. Стена пламени колыхнулась и взревела. Огоньки в траве потухли, оставив после себя голубой дымок, а траве как будто ничего и не сделалось. Высокое пламя впереди снова выровнялось и замерло у подножия холма, где стояли Дэвид с Люком.
– А почему трава не загорелась? – спросил Дэвид. – Мокрая слишком?
– Нет, – сказал Люк. – Это пламя – оно особенное. Оно стоит на месте и сжигает лишь само себя.
Он смотрел вперед, на вершину холма, почти так же, как смотрел тогда на горящее здание: и нежно, и свирепо, и языки пламени отражались в его красновато-карих глазах.
– Это ты его зажег?
Люк улыбнулся:
– Ага, давным-давно. И пылать оно будет до конца времен – а может, и после тоже.
Дэвид начал подозревать, что его ждет.
– И куда же мне теперь надо? – спросил он.
– Боюсь, что туда, сквозь пламя, – ответил Люк. – Понимаешь, это все вне пределов времени, и я уверен, что он там. Погасить пламя ради тебя я не могу, но могу помочь его миновать. Ну что, прямо сейчас пойдешь?
– Да, – кивнул Дэвид, понимая, что чем дольше стоять и смотреть, тем ужаснее будет казаться пламя.
Они вместе поднялись на холм. Дождь казался теплым, и щеки у Дэвида раскраснелись от огня, а у Люка лицо сделалось узким, бледным и восторженным. Но пламя не казалось таким уж невыносимо горячим. И даже теперь, когда Дэвид стоял вплотную к огню, глядя в его клубящуюся, изменчивую сердцевину, ему было всего лишь жарко, не более того. Он обернулся к Люку, спросить, почему так, и увидел, что Люк стал маленьким, бледным и напряженным.
– Не слишком горячо, нет? – спросил Люк.
– Нет, – мотнул головой Дэвид.
– Ну, ступай тогда, раз уж собрался, – произнес Люк. – А то я этот жар долго сдерживать не смогу.
Он присел на корточки в траву, и Дэвид увидел, что он слегка дрожит от какого-то непонятного напряжения.
– Спасибо! – сказал Дэвид. И, прикрыв руками лицо и голову – примерно как Алан, когда шел сквозь строй, – он ринулся вперед, в пламя. Он услышал, как горят его волосы. Увидел, как дымятся подошвы, ступая по раскаленной докрасна земле. Почувствовал запах горящей одежды. Но ему по-прежнему было всего лишь жарко, и не более того. Никаких болезненных ожогов, которые он себе представлял, Дэвид не почувствовал. «Может, я умру и даже не замечу», – подумал он с благодарностью Люку.
А потом пламя расступилось, и он вынырнул на ту сторону. Точнее, он очутился внутри пламени – в жаркой зловещей пещере, со всех сторон окруженной бушующим огнем. Наверху время от времени проглядывало грозовое небо, но чаще пламя перекрывало все вокруг, так что ничего, кроме огня, было не видно. Дэвид, ослепленный ярким светом и сбитый с толку постоянным движением, огляделся по сторонам. Перед ним стояло нечто вроде надгробия, оставшегося от разрушенной церкви: высокого, прямоугольного, с лежащей сверху статуей. А больше там ничего и не было, если не считать травяного круга.
– Значит, наверно, мне нужна эта могила, – сказал себе Дэвид и подошел к ней.
Это была даже не могила. Просто груда камней, сложенная на вершине холма. И на ней лежала статуя. Дэвид посмотрел на статую и с ужасом обнаружил, что это не статуя, а тело. Тело лежало на спине, как статуи на надгробиях, таким образом, что одна его рука сжимала необычное старинное копье с широким плоским наконечником – пламя окрашивало его в цвет меди. Вторая рука была пуста, но выглядела так, будто в ней тоже что-то должно быть. Тело было одето в необычные старинные доспехи, не совсем такие, как у рыцарей, но чем-то похожие, и их пламя тоже окрашивало медным. Дэвид прикинул, что, если бы этот человек ожил и встал на ноги, он оказался бы таким же высоким, как мистер Ведн.
Тут он заглянул мертвецу в лицо и увидел, что это женщина. Это отчего-то его расстроило. Дело было не только в том, что она мертва без причины и лежит тут, посреди вневременного пламени: она была еще и красива – такая красивая, какой он никогда в жизни не видел. Даже сейчас, с закрытыми глазами, покрасневшая от пламени, она была прекрасна. Она чем-то напомнила Дэвиду ту девушку, что водила машину мистера Ведна, только у этой мертвое лицо было исполнено живых чувств. Не то это было лицо, чтобы быть мертвым. Дэвид смотрел-смотрел, и до него вдруг дошло, что он еще никогда не видел, чтобы человек был таким печальным. Наверно, когда эта женщина умерла, она была несчастна, так несчастна, как никто на свете.
Это было так обидно, что Дэвид протянул руку и бережно коснулся волос женщины – волосы длинными вьющимися прядями выбивались из-под ее странного шлема. На самом деле они, наверно, были каштановые, но в свете пламени отливали медью. И, коснувшись волос, Дэвид понял, что она живая. В ней было тепло, исходящее не от пламени. Так что Дэвид осторожно ткнул ее в щеку костяшками пальцев.
Спящая не шелохнулась. Дэвид удивился, в чем же дело, и посмотрел на ее грудь, чтобы понять, дышит она или нет. Но из-за доспехов было непонятно. Однако теперь, когда Дэвид посмотрел на ее грудь, он увидел, что поперек груди у нее лежит очень странный предмет. Он немного смахивал на кирку и, похоже, был сделан из камня – во всяком случае, из чего-то такого, что пламя не могло окрасить в медный цвет. Навершие было с одного конца тупым и квадратным, а с другого – изогнутым и как бы заостренным. На рукояти оно крепилось с помощью туго намотанного черного шнура. Дэвид подумал, что в качестве кирки эта штука не очень удобная: ручка коротковата. И камень, и рукоять были исписаны странными буквами или символами. Все говорило о том, что эта вещь куда древнее, чем доспехи и оружие женщины…
Люк предупреждал, что предмет, который он ищет, будет выделяться среди остальных. Дэвид сказал: «Ну да, конечно!» – и совсем уже было торжествующе схватил эту кирку, но спохватился. Что толку, если он его принесет, а это окажется не тот предмет? Получится, что все это было впустую, а Люк снова окажется в темнице хуже прежней… И Дэвид достал из кармана больничный кругляш.
На кругляше значилось: «Пропуск на одного посетителя». Дэвид его перевернул. Цифра на другой стороне исчезла. Теперь на кругляше было написано: «Каменный» – и пониже: «молот».
Дэвид снова неуверенно взглянул на кирку. Ну да, пожалуй, тупой конец может сойти за молот… да, наверно, это молот… ну, если на кругляше написано «молот», значит это молот и та самая вещь, которую он ищет! Но колебался он совсем не поэтому. Ну да, разумеется, это был молот, и теперь Дэвид знал, как зовут его хозяина. Штука в том, что теперь он знал и кто такой Люк. И он уже никогда не сможет относиться к Люку по-прежнему…
Дэвид протянул руку, чтобы взять молот, и пламя перед ним слегка расплылось. Он посмотрел на несчастное лицо той женщины и подумал, что, наверно, может себе представить, что она чувствовала… ну, отчасти. Но почему она лежит здесь такая грустная – это для него по-прежнему оставалось загадкой.
Молот оказался невероятно тяжелым. Дэвиду пришлось ухватиться за него обеими руками, и то ему едва хватило сил его поднять. Стащив его с груди женщины, он удивился, что та даже не шелохнулась – ведь такую тяжесть с нее сняли! Но она осталась неподвижна. Дэвид побрел назад, таща молот, думая о том, что теперь ей, по крайней мере, будет легче дышаться. Он собирался остановиться и посмотреть, так ли это, но молот и так был совершенно неподъемный, и сейчас Дэвид мог думать только об одном: как бы он не выскользнул из рук и не грохнулся ему на ногу. В конце концов, когда руки уже совсем готовы были разжаться, Дэвид додумался положить изогнутый конец себе на плечо и поддерживать рукоять обеими руками. Так было еще ничего, можно нести.
