Исчезнувшая стражница - Альварес Марта
Она никогда раньше не пробовала использовать внушение. Конечно, она проникала в сознание людей, прислушивалась к их мыслям и даже иногда отправляла саркастические шутки Хане и Норе, чтобы только они могли их услышать.
Но внушение…
Нужно ли ей делать что-то особенное или можно просто разговаривать с кем-то в своей голове и надеяться, что он примет слова Ирис за свои собственные мысли? Она понятия не имеет, с чего начать. Это как стоять напротив чистого холста и не знать, написать ли картину маслом, акварелью или вовсе выкинуть этот холст в окно. Но в какой-то момент необходимо начать практиковаться.
Воспользовавшись тем, что ее не видно среди других девчонок, Ирис прищуривает глаза и позволяет невидимым пальцам своей силы протянуться к учительнице.
Что ж, мысли Мариан крайне прямолинейны, чего и следовало ожидать.
В данный момент ее внимание четко разделено между двумя важнейшими целями: не допустить списывания в классе и заставить Ирис с компанией уйти раз и навсегда. Ее позиция кажется непоколебимой: «Опоздание = пересдача». По мнению Мариан, третьего не дано.
Но тут на помощь приходит Ирис.
«Разрешите… э-э-э… нам войти», – мысленно произносит она. Ей нужно говорить так, будто это внутренний голос самой Мариан? Ирис понятия не имеет, что делает. Сколько бы она ни повторяла свое сообщение, формула «опоздание = пересдача» остается неизменной.
«Разреши им сдать экзамен».
Ирис отводит руки за спину и просит помощи у появившегося у нее в ладони камня. «Ну же, разреши им! Давай же, НУ ДАВАЙ!»
Крик оглушительным эхом раздается в сознании Мариан. Ирис чувствует, как он буквально ударяется о ее череп, и учительница спотыкается от потрясения. Она высовывается из дверного проема и впервые замечает Ирис.
– Ты… ты что-то сказала? – спрашивает Мариан с полузакрытыми глазами.
– Я… это… – Ирис незаметно встряхивает кистью, чтобы камень исчез. – Нет…
Мариан рассеянно потирает висок и дважды медленно моргает, пока ей вновь не удается вернуть прежнее неумолимое выражение лица.
– Девочки, вы отвлекаете одноклассников. Увидимся на пересдаче.
И с этими словами учительница возвращается в класс и закрывает дверь перед их носом. Через стекло Ирис видит, как та велит ученикам замолчать и опустить голову, сосредоточившись на экзамене.
Последняя мысль учительницы достигает разума Ирис: это ее собственное лицо. Мариан думает о ней. «Какая странная девочка. Надо бы ее завалить на пересдаче».
У нее ужасно болит голова, и она определенно не в настроении слушать нытье Эрин про пересдачу (хотя на этот раз Эрин, конечно же, права). Ее беспокоят ожоги Норы, но сильное головокружение не позволяет сосредоточиться на ком-то еще, кроме себя самой. Более того, ее преследует тревожное ощущение, будто другие подозревают, что она только что сделала. Может быть, они распознали ее неудачную попытку внушения? На всякий случай Ирис убегает прежде, чем девочки успевают ее расспросить.
Вернувшись домой, она мгновенно оказывается в поле надоедливых звуковых сигналов: Дани в гостиной играет в приставку. Ирис цокает языком. Она и забыла, что у младшего брата уже закончились уроки. Проходя мимо открытой двери гостиной, она приветствует его вялыми словами: «Сделай паузу, я хочу ненадолго прилечь». Вероятно, это звучит весьма настораживающе, потому что Дани останавливает игру и смотрит на сестру с широко раскрытыми глазами.
– Ты собираешься вздремнуть? Ты?!
По выражению лица Дани можно подумать, будто Ирис только что сказала что-то невероятное. Ладно, на самом деле ее отцу и вправду приходится подниматься в мансарду в полночь, чтобы отправить дочку в постель, чаще, чем видеть ее прикорнувшей на полчасика. Но к чему такое выражение лица?
– Ты заболела? Только не обманывай меня! – говорит Дани, забираясь с ногами на диван и сжимая джойстик приставки, будто защитный амулет. – Как раз когда начались каникулы!
– Нет, я не болею, но спасибо за заботу, гном, – Ирис дразнится и показывает ему язык. – Я просто устала. Давай, сделай потише, оглохнешь еще.
Она закрывает дверь, чтобы заглушить шум, и поднимается в свою комнату. Если не считать игры Дани, доносящейся эхом из гостиной, в доме тихо, и это может означать только одно: Криса здесь нет. Находись он здесь, звук его гитары разносился бы по всем комнатам. В последнее время он не перестает играть, особенно после того, как директор попросил его группу выступить на выпускном вечере. До него остается чуть больше недели, и Крис судорожно готовится к выступлению. А нервный Крис – это очень (очень!) громкий Крис.
Но оказывается, есть кое-кто еще более громкий, чем Крис-музыкант: Крис-студент. Настало время выпускных экзаменов, и у него есть привычка учить конспекты, сочиняя песни. Песни, которые он, конечно же, напевает вслух на весь дом. Ирис знает темы своего брата лучше, чем свои собственные: она могла бы сидеть на уроке химии и легко декламировать Мариан песню Криса о цикле трикарбоновых кислот (она понятия не имеет, что такое цикл трикарбоновых кислот, но благодаря брату выучила наизусть все его составляющие).
К счастью, Крис, наверное, сейчас на экзамене или в библиотеке, так что Ирис может немного побыть в тишине. Она прямо в ботинках ложится на кровать. У нее кружится голова – а с закрытыми глазами становится еще хуже. Как будто она засунула несколько карандашей в свои пучки и крутила ими, как крутятся лопасти вертолета, каждым новым оборотом все туже натягивая волосы у висков. Ирис распускает прическу и массирует голову, но это, конечно, не помогает. Дело далеко не в прическе. Это воспоминания о Мариан. Эхо крика в ее голове.
Ирис слышит, как щелкает люк, но не открывает глаз. Слышит, как кто-то делает несколько шагов, приближаясь к кровати, и чувствует, как под тяжестью этого «кого-то» продавливается матрас.
– Нет, я все еще не сплю, Дани, – шепчет Ирис.
Однако, открыв глаза, она обнаруживает рядом с собой не брата, а отца с пятном краски на рубашке и лицом, озаренным искренним удовлетворением от того, что застал ее врасплох.
– Папа? – Ирис немного приподнимается на локтях. – Что ты здесь делаешь?
– Сбежал с обеда. Кое-что забыл.
Ирис подавляет ироничный смешок.
– Ты что-то забыл? Не могу в это поверить.
– Да-да, смейся, смейся, но напоминаю тебе, что это, – отец легонько стучит себе по лбу, – унаследуешь и ты. Подожди, – продолжает он. – Разве ты не должна быть в школе?
– У нас экзамены, пап, – напоминает Ирис, не глядя на него. – Нам просто нужно прийти на экзамены…
– А разве не сегодня у тебя последний? По… по… – отец щелкает пальцами, пытаясь вспомнить.
– По химии.
– Точно, химия! Как все прошло?
Ирис тяжело вздыхает. Ее взгляд устремлен на нарисованное небо, развернувшееся на потолке комнаты.
– Никак. Мы опоздали, и нас не пустили. Придется идти на пересдачу.
– Надо же! А почему вы опоздали?
Ирис пожимает плечами. Очевидно, она не может объяснить ему настоящую причину опоздания, и у нее слишком сильно болит голова, чтобы придумать оправдание.
– Подумать только, – говорит отец с одной из своих фирменных самодовольных улыбок, – посмотри, кто уже унаследовал папину рассеянность.
– Разве тебе не пора возвращаться на работу? – с досадой спрашивает Ирис.
Отец переводит взгляд на часы.
– Да, точно, – он смотрит на дочку еще секунду, но уже более серьезным взглядом. – Точно больше ничего не случилось?
– Конечно, – отвечает Ирис, не в силах сдержать улыбку. – Я просто устала. Это был долгий день.
– Хорошо.
Отец целует ее на прощание в лоб и спускается вниз. Услышав звон ключей у входной двери, Ирис кричит:
