Сергей Смирнов - Тайна Спящей Охотницы
Одна из дуг сияла на обшивке совсем рядом, вровень со спинкой переднего кресла. Она пульсировала, как бы дышала. Кит невольно потянулся к ней… Но мама отдернула его руку, что-то гулькнув в свою маску. Кит разобрал: «Не трогай!»
Один раз Кит уже падал в самолете и знал, что надо в таких случаях делать. Надо его быстренько чинить!
Но сначала он посмотрел на маму, не надо ли как-то починить ее саму для начала. Мама была взъерошена… или это у всех волосы дыбом стояли в электрических полях, пронизавших пространство? У Кита шевелюра тоже стояла дыбом, хоть он вроде бы еще не собрался пугаться по-настоящему.
Мама была немного смешной в кислородной маске. А еще мама была бледной, но тоже смелой, и в обморок она явно не собиралась падать. Потому что ей полагалось присмотреть за сыном.
Кит улыбнулся ей, и всем видом показал, что ему не страшно. Мама сунулась было к нему – поцеловать за это! – но едва не тюкнула сына в глаз маской. Она, кажется, даже засмеялась в маску, - получилось смешное «гу-гу-гу», - и погладила сына по руке: «Молодец!» Потом она отвернулась оценить общую обстановку – и Кит воспользовался этим: он быстренько потрогал-таки светящуюся дугу на обшивке.
По телу словно понеслась орда кусачих муравьев… но надо было вытерпеть…
И вдруг позади раздался короткий, страшный треск, рвущий барабанные перепонки. Где-то позади, в хвосте, полыхнуло ярко сиренево, отдавшись вдоль салона сполохом и гулким, масочным вскриком пассажиров… и все… тишина!
Лайнер летел. А двигатели не гудели… Или это в ушах у Кита заложило?
«Не, не заложило… Это хвост вместе с турбиной отвалился… или отваливается…» - сначала беспечно, потом по-деловому, а потом… нет, не панически, но уже до смерти понятно осознал Кит…
И теперь весь лайнер могло спасти только одно… вернее только один…
Но Кит все еще сидел оцепеневший, точно соответствуя первой стадии восприятия большой-пребольшой катастрофы.
Мама, как и все, кто мог, судорожно оглянулась назад, в проход. А потом посмотрела на Кита и снова погладила его по руке: мол, все окей, хвост не отвалился, летим дальше. Только рука мамина была влажной и очень холодной, а пальцы ее дрожали, как под током…
И ток ударил…
И Кита вышвырнуло из кресла, прямо как из катапульты военного истребителя. Только без самого кресла… Он сорвал кислородную маску и не перелез, а прямо перепрыгнул через маму, оттолкнувшись ногой от сиденья, а рукой от спинки.
- Мама, извини, я - быстро! – крикнул Кит, сразу отскакивая подальше, чтобы мама не успела схватить его за руку или хоть за рукав джинсовой куртки.
Он понесся в хвостовую часть салона. Пассажиры, такие жутко смешные и трогательные в кислородных масках, смотрели на него… как смотрели? Как на снежного человека, йети, несущегося по салону авиалайнера. А как же еще?!
А самые страшные глаза были у стюардессы и стюарда, застывших там, в самом хвосте самолета… как в подсвеченном аквариуме. Потому как видны были они за фосфоресцирующей сиреневой мембраной… такой до боли знакомой. Контур! Это был контур!
Глаза бедной аквариумной стюардессы, глядевшей испуганно на Кита, будто готового протаранить её лобовым ударом, становились все больше и больше, и Киту уже представлялось, что, пробив собой контур, он попадет не в какое-нибудь прошлое, а прямо в глубины ее воспаленного воображения.
За пару шагов до контура он не выдержал – зажмурился. Но хода не сбавил. И вылетел! Провалился… в жуткий холод!
И в ослепительную белизну!
ГЛАВА ВТОРАЯ
С одним неудачным расстрелом,
одной неожиданной романтической встречей
и одной таинственной голограммой
Молнией пронзила мысль, что хвост у лайнера все-таки отвалился – и он падает прямо в тучу…
Туча сочно хрустнула, когда Кит плюхнулся в нее лицом, и оказалась глубоким, чистым снегом.
Кит вскочил, судорожно утер лицо и огляделся.
…Были высокие и редкие сосны кругом, но, вместо барской усадьбы князей Веледницких, поблизости стоял большой и темный бревенчатый дом. Дача, что ли?
Пахло настоящей зимой, и это было главным доказательством, что зима здесь – на самом деле.
Где-то поблизости тихо догорала граммофонная мелодия «Последнего рейса», на которую теперь уже можно было не обращать внимания.
Снежная влага жгла лицо. Кит вытер ее рукавом.
- С новым одна тысяча девятьсот восемнадцатым годом вас, Никита Андреевич! – как-то совсем не по-детски, сухо, злорадно и довольно обреченно поздравил его какой-то очень взрослый, но опять же, до боли знакомый голос.
Голос князя Георгия Януариевича Веледницкого, кого же еще!
«Это какой-то нехороший год был… война, разруха», - только и вспомнил Кит, а вслух заценил:
- Ну, блин, нашли время!
И сам удивился, насколько буквально можно было понимать сейчас это выражение!
Князь и вправду стоял рядом, на снегу… Он показался Киту каким-то чересчур взрослым – ну, как-то чересчур старше того «пятнадцатилетнего капитана», с которым Кит расстался в прошлом году, и был одет в какую-то старинную военную форму с двумя ремешками, пропущенными под погонами, и в фуражке. На боку у него висела большая, пухлая, кожаная кобура.
Взгляд князя был прямым и строгим. Ясно было: он только что с войны, но отвлекся на минутку по делу даже более важному, чем война…
Князь усмехнулся и качнул головой:
- Знал бы ты, Никита, как мы долго его искали, это нужное время…
Кит уже был в курсе, что перемещения во времени и все эффекты, с ними связанные, - это не простая арифметическая задачка. Далеко не из любой точки времени можно начать путешествие вспять или вперед, и так же - вовсе не в любую точку времени и пространства. Есть там какие-то непостижимые уму узлы и проходы, связанные с определенными датами, часами и минутами, которые в своем времени дожидаться надо. И всякое изменение в прошлом действует на будущее не напрямую, совсем не логично в нашем, человеческом понимании. Время и пространство умеют по-своему, как тот буферный раствор, о котором рассказывал Киту старший князь, защищаться от вторжения из будущего. И если ты, пришелец из будущего, вламываешься в прошлое, время там для тебя и всех, с кем ты там общаешься, начинает течь не только в длину, но и как бы растекаться в ширину и по протокам... ну, что-то в этом роде.
- В дом! В дом давай поскорее! – уже не так строго велел князь, выдохнув облако пара. – А то околеешь тут живо!
- Да не холодно, - ответил Кит, глядя, как князь, высоко задирая ноги в сверкающих чернотой сапогах, спешит по глубокому снегу не к дому, а к распахнутой двери сарайчика, стоящего в другой стороне, у ограды.
Оттуда, из темной утробы сарайчика и доносилась заклятая мелодия. Да и сам граммофон проклевывался во мраке.
- Это у тебя от нервов! – бросил через плечо князь. – На дворе минус пять, не меньше. Тотчас прохватит…
Он подхватил граммофон, сразу онемевший у него на руках, и так же поспешил обратно и мимо Кита – к дому. Только теперь уже не скача, а разгребая и разбрасывая снег ногами.
– Давай, торопись! – крикнул он Киту через другое плечо. - Тут у нас болеть накладно. Врачей не сыщешь. Все попрятались, кого большевики не постреляли за морды буржуйские.
- Самолет бы сначала починить… - запоздало заволновался Кит.
- Успеется, - как бы отмахнулся князь, но тут же понял, что перегнул, и, остро глянув на Кита, сделал озабоченный вид по поводу самолетной беды в чужом для него будущем. – Так мы этим делом и занимаемся, в сущности. Давай, давай, шире шаг… Ты думаешь, чтО с вашим аэропланом случилось? А ты сначала погадай, зачем мне было на «Лебеде» в твоем времени всплывать? Это же какие хлопоты и усилия, вообрази! Не на прогулку же по облакам, они во всех веках одинаковые… Толкай дверь, открыта.
Они уже поднялись на крыльцо, звонко похрустывавшее на морозце. Князь гулко постучал сапогами друг об друга.
Кит первым вошел внутрь, вдохнул кисло-деревянный дух старой дачи, придержал дверь для князя.
- Проходи вперед, по коридору направо, - сказал князь. - Только там тепло.
Кит прошел по полутемному коридорчику и открыл еще одну дверь, вставшую на пути. Она не скрипнула, а залихвастски крякнула.
В комнате было тепло, но как-то угасающе тепло. Кит огляделся. Увидел он вот что: угольной черноты шкаф, такого же обугленного вида бюро с развалом старых книг, выглядевших дровами, диван с уродливо выгнутыми и как будто отмороженными ножками. На нем была свалена какая-то военная одежда. Против дивана стояли напольные часы с мертвым маятником и стрелками, показывавшими давно забытое время, а рядом с часами, у стены, - огромная и пустая рама от потерявшейся где-то картины прошлого. Предметом, не вполне подходящим к интерьеру, была вторгшаяся сюда чугунная печка. Она примостилась к окну, героически пропускавшему сквозь себя ее коленчатую трубу.
