Сергей Вольф - Где ты, маленький "Птиль"
— И если он увеличит обратную свою еще!..
— То она у него тоже выше, чем у нас… Понял?!
Чужой корабль продолжал тормозить, постепенно увеличивая свою транцевую площадь на нашем экране. Это было не очень-то приятно: огромный, черный, чернее космоса, круг транца с красным, зеленым и фиолетовым глазами. Он неотвратимо наползал на нас.
— Внимание! — сказал папа. — Надо же еще поиграть, черт подери! Как можно плавнее выходи на максимум скорости! — Я уже был у пульта управления. — А я попытаюсь уйти резко вбок!
Я тут же увидел, что его маневр был рассчитан точно: чужой корабль резко приблизился к нам почти вплотную и сразу же стал уплывать влево, влево, в сторону по нашему экрану, но, хотя папа стал уходить, явно резко отклоняя наш курс, те тоже, принимая нашу скорость, легли на курс, теперь уже параллельный нашему, чтобы мы могли, я думаю, рассмотреть их корабль сбоку по всей его длине целиком. Это был гигант, небоскреб, рядом с нашим охотничьим домиком или пусть даже вместительным коттеджем.
Мы переглянулись, и папа устало положил голову на руки, не убирая их с рулевого управления.
— Что ты там такое сказал про охотничьи домики? — спросил он, не поднимая лица. — Где ты их видел, когда на всей нашей планете разрешена охота одному человеку на миллион?
— На картинке в старинной книжке, — сказал я.
— Для сравнения с этим и коттедж годится, и горошина — все едино. С ним играть нельзя, — сказал он не глухо уже, а как-то горько и подавленно. — Они, если захотят… Да вот, смотри…
Их корабль увеличил скорость и значительно изменил курс, а мы, как бессильные пташки, глядели, как он легко выходит снова на наш новый курс и снова «закрепляется» несколько впереди нас. Мы вновь отклонились на наш прежний курс.
— Ты понимаешь, — это был сухой голос папы, — почему они выходят к нам «кормой», а не пристраиваются сзади?
— Могу только догадываться, — сказал я.
— Ну и молчи. Посмотрим, что будет. Хотя ясно, что…
Их корабль, взяв наш курс, естественно, снова вышел на этот наш курс точно впереди нас не случайно, и мы так и шли гуськом: он — впереди, мы — сзади. Он точно принял нашу скорость, и на сетке экрана размер его кормовой части не менялся.
— Долго это будет продолжаться? — сказал папа. — Если иметь в виду их возможности и они вот так вот и будут идти впереди нас пару суток, то сумасшествие нам обеспечено.
— Пожалуй, — сказал я. — Но только не Сириусу. — Он спокойно сидел у меня на коленях, иногда выпуская и вновь подбирая когти, но смотрел в упор на наш видеоэкран.
— Если развернуться резко и дунуть обратно… — ляпнул я полную чушь.
— Они просто возьмут наш курс возвращения и будут идти за нами, приближаясь к Земле, — это вообще завал, и у нас с тобой, сынок, нет на это никакого права! По инструкции Всемирной Космической Лиги…
Я кивнул, слушая его вполуха (я почему-то думал о маме в этот момент и еще какое-то время — только о маме).
— Началось, — вдруг сказал папа. — Внимание!
Мы отключили нашу оптическую систему, чтобы видеть реальное расстояние между кораблями, и через какое-то время ясно увидели, как он постепенно приближается к нам. Транцем. Этот гигант!
Я почувствовал папину руку возле своей руки и что-то холодное в ней: он передавал мне лазерный пистолет. Я кивнул и тут же почувствовал, как почему-то сильно сжимаю свой пистолет, свой лазер.
— Попытаемся, — сказал папа, криво усмехнувшись, и тут же послал им несколько раз сигнал: «Что вы от нас хотите», но ответа мы не получили, темный круг транца их корабля приблизился настолько, что занял уже значительную часть нашего экрана.
— Ничего не боятся, черти! — сказал папа, — Что мы пойдем, как когда-то говорили, на таран. И знаешь, почему?
— Коэффициент чуткости приборов? Мгновенная коррекция нашей скорости не их пилотами, а самим кораблем?
— Да, что-то в этом роде… Наверняка так.
Мы замерли; трудно сказать, что я чувствовал; что-то другое — не страх, тем более было еще и какое-то тупое спокойствие от нереальности происходящего.
И тут же мы с папой одновременно (он сильно сжал мне плечо) увидели, как черный круг их транца резко приблизился к нам, его темное поле в один в тот же почти момент перекрыло весь наш экран и стало, условно говоря, светлеть. Мы увидели, как их транец начал постепенно раскрываться по принципу расходящихся в стороны лепестков диафрагмы фотоаппарата. Перед нами было огромное, слабо освещенное пространство, в которое мы медленно вплывали и, вероятно, вплыли целиком, потому что услышали наконец мягкий звук и, переглянувшись, кивнули друг другу, мол, «все ясно: «диафрагма» сзади нас закрылась, нашего корабля нет в космосе, он просто внутри другого корабля. Схвачен. Капкан. Полная консервация.
Искусственные огни, которые проплывали мимо нас, задвигались быстрее.
— Что же это? — сказал папа. — Они увеличили свое торможение, приближая нас к тупику, этак мы влепимся!..
— Погляди на приборную доску! — кажется, крикнул я.
— Чертовщина! — сказал, помолчав, папа. — Они сами нами управляют! Бред! Мы же пошли медленнее! Н-да…
Наши скорости уже совсем почти сравнялись, и мы с папой почувствовали вдруг серию одновременных мягких толчков по корпусу «Птиля», а глаз искусственного света, еле плывший за нашим экраном бокового обзора, остановился.
— Надо полагать, нас подвесили, — сказал папа. — Висим как дитятко в колыбельке под деревцем. Система выбрасываемых пружин со всех сторон с магнитными присосками. Нас ждет минимум сто вариантов и, я думаю, ни одного хорошего.
— А мама как же? — сказал я. — Что же это?.. А, пап?!
— Вот именно. — Он тяжко так вздохнул. Потом: — Ну, будем ждать… Давай, черт побери, поедим! — вдруг громко и почти зло крикнул он. — Что же, из-за этих… голодными сидеть?
Мы начали есть довольно бойко, быстро как-то, торопливо, но потом эта торопливость сама собой кончилась, сменившись даже какой-то вялостью, и в этот момент мы услышали четкий, хотя и не сильный, удар в зоне выходного люка; папа тихо сказал:
— Приехали. Похоже — это лестница. Сейчас пожалуют.
И в эти секунды сердце мое вдруг запрыгало, затрепетало, потому что слова «иная цивилизация» соединились со словом «плен», но и немного этим словом оттеснились. Мы были в плену. И только странным было, каким-то неподходящим к случаю то, что в наш закрытый люк постучали, просто постучали, как соседи к соседям на Земле.
6
— Да, войдите, — усмехнувшись, сказал папа, встал и резко откинул фиксирующие люк замки. Быстро он вернулся на свое место и сел, а я и так сидел, замерев.
Медленно люк отворился. И медленно вошли они. Двое.
Мне трудно их описать, оба они очень похожи были на нас и при этом… как-то от нас отличались. Оба были высокого роста. Первый был с длинными седыми волосами и в плотно сидящей на голове шапочке, четырехугольной, так что одна из четырех плоскостей была как бы продолжением его лба, и по этой плоскости, мигая, перемещались возникающие и пропадающие светящиеся точки (я сразу решил, что это экран информации, которая попадает прямо в мозг, раз уж сам этот на экран и не смотрит). Второй был абсолютно лысым, гораздо моложе, но без специальной шапочки. Оба были не с желтой кожей, нет, скорее цвет их кожи можно было назвать золотистым. Да, вероятно, первый передавал ответные сигналы просто мысленно; я сначала подумал — с помощью маленького аппаратика, висящего у него на шее на ремешке, нечто вроде плеера, но такой же был и у Лысого, а ведь он был без шапочки. У обоих были, как бы это сказать, — орлиные носы, с явной горбинкой, и у каждого очень странная грудная клетка, не то чтобы как у культуриста или штангиста — раскачанная, а как-то явно выпирающая наружу прямо от горла. Они вошли и остановились.
Мы продолжали сидеть.
Вдруг Лысый схватил одной рукой за плечо того, в шапочке, а другой указал ему на лежащего на моих коленях Сириуса и сделал шаг назад. Второй не шелохнулся, но какая-то волна прошла по его лицу. Я встал и вынес Сириуса в хозяйственный отсек, закрыл дверь за ним и снова сел. Лысый кивнул мне. Тут же встал папа и молча, обогнув вошедших, захлопнул люк, но замки не защелкнул, тоже вернулся на место и сел.
— Встать, что ли? — сказал папа. — Как-то невежливо.
Он начал вставать, но я, нажав ладонью на его плечо, усадил его обратно, быстро сходил в хозяйственный отсек, принес два складных кресла, поставил их возле этих и снова сел рядом с папой, успев легонько хлопнуть себя по карману, где лежал мой лазер. Те, переглянувшись, сели, и почти сразу же Седоволосый заговорил, если, конечно, то, что мы услышали, можно было назвать речью: это было сочетание какого-то птичьего щебета, писков, щелканья, коротких гудочков, свистков, скрипов, шипения и так далее, и тому подобное. С какого-то момента я, взяв отправную точку (свист), начал быстро считать и насчитал восемнадцать различных оттенков (только явных) их языка.
