Жаклин Уэст - Книга секретов
– Да будь оно все проклято, – раздался сдавленный голос. Дверная ручка вновь задергалась, и в следующий миг дверь распахнулась, продемонстрировав стоявшую за ней женщину.
В руках у нее было полно бумажных и пластиковых пакетов, в которых, в свою очередь, полно было всяких других вещей: ершиков для трубок, солонок и еще чего-то, что напоминало останки крупной морской звезды. На шее у дамы болтались ремни, свистки на веревочках, шнурки, ручки, бусы и связки ключей, звеневшие, словно канцелярская «музыка ветра». Над пакетами во все стороны торчали длинные завитки темно-рыжих волос. Зарычав сквозь зубы, женщина сгрузила свою ношу на учительский стол и, моргая, оглядела ошарашенных учеников.
– Ну и естественно, дверь была открыта, – сообщила она, словно они уже успели начать разговор. – Вы-то все сюда попали, а у вас ключей нет.
Она заглянула в один из переполненных пакетов.
– Вот черт! Коровий череп, кажется, треснул, – вздохнув, дама обернулась к доске. – Меня зовут мисс Тидлбаум. – И она начертала нечто вроде «Мисс Ту…», переходящее затем в каракули. Шумные девчонки с передней парты так и покатились со смеху.
Мисс Тидлбаум вновь обернулась к гогочущему классу.
– Начнем сначала, – объявила она, уперев руки в бедра. Ремни, шнуры и ключи покачнулись и зазвенели. – И начнем с изображения предмета, который вы все знаете лучше всего: с себя.
Она перевернула один из пакетов, и на стол хлынул поток карандашей, акварельных палитр и коробочек с масляной пастелью; что-то отрикошетило от стола и улетело на пол.
– Можете работать всем, чем вашей душе угодно. В классе есть зеркала, бумага вон на той полке. Приступайте.
Шумно взметнув длинными юбками, мисс Тидлбаум подняла один из бумажных пакетов и поплыла к своему столу. По крайней мере, Олив думала, что это ее стол; вообще-то он был больше похож на песочный замок, только построенный из художественных принадлежностей, но где-то в глубине, возможно, находился и стол.
– Ну и к чему нам приступать? – надменным тоном спросила девочка с накрашенными глазами, ее голос звучал на грани между «не вполне вежливо» и «очень грубо».
Мисс Тидлбаум взглянула на нее поверх за́мка.
– К автопортретам. Я что, не сказала? Нет? Да. Автопортреты. Рисуйте, пишите, раскрашивайте себя. Делайте, что хотите.
Смеясь, шутя и толкаясь, класс бросился к карандашам и краскам, стараясь ухватить лучшие. Олив дождалась, пока все вернутся на места, а затем крадучись прошла через классную комнату. На учительском столе остались только два угольных карандаша и пачка мела, в основном сломанного. Олив принесла карандаши на парту и уставилась на свое отражение в маленьком круглом зеркальце.
Из зеркала на нее глядела девочка с прямыми каштановыми волосами. Ее рубашка на груди подозрительно оттопыривалась, демонстрируя очертания очень старых очков. Олив посмотрела девочке в глаза. Глаза были широко раскрытые, внимательные… и заметно испуганные.
3
Олив позволила тяжелому рюкзаку выскользнуть на пол прихожей. Стук, как зов без ответа, разнесся по гулким пустым комнатам особняка.
– Я дома, – тихонько позвала она. Стены как будто смыкались вокруг Олив. Она не понимала: приветствует ее дом или следит за ней.
На первом этаже все было так, как и должно было быть. Картины висели на своих местах, мебель стояла как обычно. Никто со странной гладкой и блестящей кожей не сидел в ожидании на бархатной кушетке в библиотеке. Никто не постукивал холодными пальцами по тяжелому деревянному столу в столовой. Никто с нарисованными золотисто-карими глазами не шептал имя Олив из темного дверного проема.
Олив закончила осмотр в кухне, где на дверце холодильника висела записка от мамы. «Дорогая, надеемся, что школьный день прошел чудесно, – гласила она. – Вернемся в промежутке между 5:34 и 5:39 вечера, в зависимости от обычных переменных». Олив внимательно оглядела пространство. И здесь тоже не было ни следа Аннабель. Строго говоря, представить Аннабель на кухне было в принципе непросто: жемчуга и кружево не вязались с кухонной утварью и хозяйственным мылом. Но все-таки когда-то это была кухня Аннабель. Возможно, она стояла на том самом месте, где сейчас стояла Олив, сидела везде, где сидела Олив, купалась в ванне, в которой купалась Олив. От этой мысли по рукам Олив словно пробежала стайка невидимых пауков.
Стряхивая их с себя, Олив метнулась к двери в подвал. Когда она рывком открыла ее, вокруг ее лодыжек закружился ледяной воздух. Олив успела привыкнуть почти ко всем странностям старого дома – скрипу и стонам стен по ночам, затянутым паутиной углам, низким потолкам, которые, как нарочно, были сделаны такими, чтобы люди бились о них головами, – но вот к подвалу она так и не привыкла. Мгновение Олив стояла в дверях, глядя на уходившие во тьму шаткие деревянные ступени и собираясь с духом. Потом, глубоко вдохнув, она сбежала вниз по ступенькам.
– Леопольд? – позвала она, шаря по стенам в поисках выключателя.
– К вашим услугам, мисс, – ответил скрипучий голос.
Олив наконец обнаружила выключатель, и пыльный свет залил подвал. Он замерцал на тяжелых складках паутины, проложил глубокие тени между надгробными плитами, вмурованными в стены, и блеснул в паре ярких зеленых глаз, что смотрели на Олив из самого темного угла.
Леопольд сидел на посту в своей обычной позе – блестящая черная грудь выпячена так сильно, что почти доставала до подбородка. Олив опустилась перед гигантским котом на колени. Между ними виднелся глубоко вырезанный в полу контур люка.
– Как прошел первый день в школе, мисс? – спросил Леопольд.
Олив вздохнула и потерла окоченевшие руки. Она оглядела осыпающиеся каменные стены, покрытые высеченными именами древних МакМартинов, и вдруг поняла, что ей больше нравится здесь, в темном, холодном подвале, сложенном из древних могильных плит, чем в классе средней школы.
– Я рада, что уже дома, – ответила она.
Леопольд кивнул.
– Говорят, в гостях хорошо, а дома лучше.
– Дом есть дом, – сочувственно сказала Олив. – Ничего не случилось, пока меня не было?
– Никак нет, мисс. Докладывать не о чем.
– А в туннеле?.. – спросила Олив, кивая на люк.
– Тишина.
– Хорошо. Спасибо тебе, Леопольд. – Олив выпрямилась, отряхивая штаны от песка, и удивилась, что они на ощупь такие оборчатые. Радость от того, что она наконец-то вернулась домой, стерла было воспоминание о стайке розовых пингвинов, но теперь они поспешно вернулись, неуклюже переваливаясь.
– Пойду-ка я лучше проверю остальной дом, – пробормотала она и боком поспешила к лестнице, стараясь, чтобы Леопольд не заметил оборки.
Олив скользнула через прихожую, выглянула из-за винтовой лестницы и с грохотом взбежала на второй этаж. На бегу она проверяла каждую картину, но и серебристое озеро, и лес в лунном свете, и нарисованная Линден-стрит выглядели точно так же, как и сто раз до этого.
Переодевшись в джинсы и запихав пижамные штаны с розовыми пингвинами так далеко под кровать, как только было можно, Олив обыскала коридор второго этажа, заглянула в пустую ванную, в пустую синюю спальню и в пустую лиловую спальню – самую пустую из всех. Портрет Аннабель – без самой Аннабель – все еще висел там над комодом. Глядя в опустевшую раму, Олив почти чувствовала, как лицо ведьмы с холодными глазами и легкой, застывшей улыбкой всплывает на холсте… как нечто давно умершее из-под темной воды.
Остальную часть пути до первого этажа Олив бежала со всех ног.
Она вихрем пронеслась мимо натюрморта со странными фруктами в вазе, мимо изображения церкви на высоком, обрывистом холме, и…
…и остановилась как вкопанная, сделав шаг назад, чтобы еще раз пристально посмотреть на этот холм.
В это полотно Олив ни разу еще не залезала. В нем не было людей и, на первый взгляд, вообще почти ничего не было.
Но сегодня полотно пошевелилось. Краем глаза Олив видела, как пышный папоротник на склоне холма колышется под порывом ветра.
Олив внимательно изучила картину. Однако больше ничего не случилось.
В любом другом доме движущиеся картины вызвали бы удивление – и это еще мягко сказано. Но Олив поразило не это, а то, что полотно ожило тогда, когда на ней не было очков.
Не сводя взгляда с холста, Олив водрузила очки на нос. Не успела она отвести руку, как из кустов на нарисованном холме вылетела и поднялась в небо стая птиц: крылья так и сверкают, сотни маленьких тел крутятся и вертятся, как единый живой организм. Олив тихонько восхищенно ахнула.
Девочка не в первый раз замечала, как некоторые вещи в Иных местах движутся даже тогда, когда на ней не было волшебных очков. Мортон, пес Балтус и мерцание медальона Аннабель – все они выдали себя, когда Олив смотрела на картины невооруженным глазом. Но все они оказались замурованы в Иных местах, придя туда из реального мира. Значило ли это, что ветер на этой картине родом из реального мира? Как Олдосу МакМартину удалось такое?
