Джоанн Роулинг - Гарри Поттер и Волшебный камень
— Моя дорогая профессор, я уверен, что такая разумная дама как вы может себе позволить называть его по имени. Вся эта чушь, «Сами-Знаете-Кто»… Одиннадцать лет я пытаюсь заставить людей называть его настоящим именем: Вольдеморт.
Профессор МакГонаголл вздрогнула, но Думбльдор, который в это время отлеплял от леденца обертку, ничего не заметил.
— Все только сильнее запутывается, когда мы называем его «Сами-Знаете-Кто». Я не вижу никаких причин, почему бы мы не могли произносить имя Вольдеморта.
— Понимаю, — профессор МакГонаголл одновременно и ужасалась, и восхищалась смелостью Думбльдора, — но вы отличаетесь от остальных. Всем известно, что вы единственный, кого Сами-Знаете… ну хорошо, Вольдеморт, боится.
— Вы мне льстите, — спокойно сказал Думбльдор, — у Вольдеморта есть такие возможности, которых у меня никогда не будет.
— Только потому, что вы слишком — ммм — благородны, чтобы ими воспользоваться.
— Как хорошо, что сейчас темно. Я не краснел так с тех пор, как услышал от мадам Помфри, что ей нравятся мои новые пинетки.
Профессор МакГонаголл бросила на Думбльдора острый взгляд:
— Совы — ничто по сравнению со слухами, которые носятся в воздухе. Вы знаете, что все говорят? О том, почему он сгинул? О том, что его в конце концов остановило?
Было заметно, что профессор МакГонаголл наконец подошла к теме, которая волнует ее больше всего и которая была истинной причиной того, что она весь день просидела на холодной каменной ограде — ни в виде кошки, ни в виде женщины, она еще ни разу не смотрела на Думбльдора более пристально. Было ясно, что, независимо от того, что говорят «все», сама она не собирается верить этому прежде, чем получит подтверждение от Думбльдора. Думбльдор, между тем, молча разворачивал следующий леденец.
— Говорят, — настойчиво продолжала профессор МакГонаголл, — что прошлой ночью Вольдеморт объявился в Лощине Годрика. Он пришел за Поттерами. По слухам, Лили и Джеймс Поттер — они — они — погибли.
Думбльдор кивнул головой. Профессор МакГонаголл охнула.
— Лили и Джеймс… не могу поверить… я не хотела этому верить… О, Альбус…
Думбльдор протянул руку и похлопал ее по плечу.
— Я понимаю… понимаю… — сдавленно произнес он.
Профессор МакГонаголл продолжала говорить, но голос ее дрожал:
— Это еще не все. Говорят, он пытался убить сына Поттеров, Гарри. Но не смог. Не смог убить маленького мальчика. Никто не знает, как и почему, но говорят, что, когда Вольдеморт не смог убить Гарри, его чары каким-то образом рассеялись — и поэтому он сгинул.
Думбльдор мрачно кивнул.
— Это… правда? — дрогнувшим голосом выговорила профессор МакГонаголл. — После всего, что он сделал… после того, как он стольких убил… не смог убить маленького ребенка? Это просто невозможно… чтобы его чары разрушило именно это. Но как, во имя неба, Гарри удалось выжить?
— Нам остается только гадать, — отозвался Думбльдор, — мы этого никогда не узнаем.
Профессор МакГонаголл достала кружевной платочек и принялась промокать глаза под очками. Думбльдор громко всхлипнул, вытащил из кармана золотые часы и посмотрел на них. Это были очень странные часы. На них было двенадцать стрелок и никаких цифр; вместо цифр по кругу двигались маленькие изображения планет. Тем не менее, Думбльдор, видимо, хорошо разбирался в своих часах, потому что вскоре убрал их в карман и промолвил:
— Огрид запаздывает. Между прочим, это он сказал вам, что я буду здесь?
— Да, — ответила профессор МакГонаголл, — и, думаю, вы вряд ли признаетесь, почему именно здесь?
— Я пришел, чтобы отдать Гарри его дяде и тете. Это единственные родственники, которые у него остались.
— Но это ведь не те… Это не могут быть те люди, которые живут в этом доме? — вскричала профессор МакГонаголл, вскакивая на ноги и указывая на № 4. — Думбльдор… вы не можете. Я наблюдала за ними весь день. Невозможно найти людей, которые были бы меньше похожи на нас. И еще этот их сын!.. Я видела, как он пинал мать ногами, требуя конфет, всю дорогу, пока они шли по улице. Чтобы Гарри Поттер жил с ними!
— Здесь ему будет лучше всего, — отрезал Думбльдор. — Его дядя и тетя смогут объяснить ему все позднее, когда он немного подрастет. Я написал им письмо.
— Письмо? — слабым голосом переспросила профессор МакГонаголл, снова опускаясь на ограду. — Вы что, Думбльдор, думаете, что это можно объяснить в письме? Эти люди никогда не поймут его! Он будет знаменитым — легендой — я не удивлюсь, если в будущем сегодняшний день назовут Днем Гарри Поттера — о нем напишут книги — его имя будет знать каждый ребенок!
— Совершенно верно, — Думбльдор серьезно поглядел поверх очков. — И этого достаточно, чтобы вскружить голову любому. Стать знаменитым раньше, чем научишься ходить и говорить! Знаменитым из-за чего-то, чего сам не можешь вспомнить! Разве вы не понимаете, насколько ему же самому будет лучше, если он вырастет в стороне от подобной шумихи и узнает правду тогда, когда будет в состоянии сам во всем разобраться?
Профессор МакГонаголл хотела было что-то возразить, но передумала. Помолчав, она сказала:
— Да-да, конечно, вы правы, Думбльдор. Но как мальчик попадет сюда?
Она подозрительно оглядела его мантию, как будто угадывая под ней очертания детского тела.
— Его привезет Огрид.
— Вы думаете, это — разумно — доверять Огриду такие важные вещи?
— Я бы доверил Огриду свою жизнь, — сказал Думбльдор.
— Я не говорю, что у него нет сердца, — неохотно объяснила профессор МакГонаголл, — но вы не можете закрывать глаза на то, что он очень неосторожен. Он всегда стремился… А это еще что такое?
Низкий рокочущий звук нарушил тишину улицы. Пока Думбльдор и профессор МакГонаголл озирались по сторонам, ожидая увидеть свет фар, звук становился все громче и громче; вскоре он стал настоящим ревом, тогда они посмотрели вверх — и тут прямо с неба на дорогу свалился огромный мотоцикл.
Мотоцикл был огромен, но казался крошечным по сравнению со своим седоком. Седок этот был примерно раза в два выше и по крайней мере в пять раз толще обычного человека. Он выглядел как-то заведомо больше допустимого и казался диким — длинные лохмы кустистых черных волос и косматая борода почти полностью закрывали лицо, ладони были размером с крышку мусорного бака, а ноги в кожаных сапогах напоминали дельфинят-переростков. В громадных мускулистых руках он держал нечто, завернутое в одеяла.
— Огрид, — с облегчением выдохнул Думбльдор. — Наконец-то. А где ты взял мотоцикл?
— Одолжил, профессор Думбльдор, сэр, — ответил гигант, осторожно слезая с мотоцикла. — Юный Сириус Блэк дал его мне, сэр.
— По дороге никаких проблем?
— Нет, сэр. Дом почти полностью разрушен, но мальца удалось вытащить до того, как муглы стали сновать туда-сюда. Полный порядок! Он уснул над Бристолем.
Думбльдор и профессор МакГонаголл склонились над свертком. Внутри, еле видимый, крепко спал младенец. Под копной угольно-черных волос, на лбу, был заметен шрам необычной формы, напоминавший зигзаг молнии.
— Это сюда… — прошептала профессор МакГонаголл.
— Да, — отозвался Думбльдор. — Этот шрам останется у него на всю жизнь.
— А нельзя что-нибудь с этим сделать, Думбльдор?
— Даже если бы и было можно, я бы не стал. Шрамы могут оказаться полезными. У меня, например, есть шрам над левым коленом, так он в виде схемы лондонской подземки. Что ж, давай его сюда, Огрид, надо завершить дело.
Думбльдор взял Гарри на руки и повернулся к дому Дурслеев.
— А можно… Можно попрощаться с ним, сэр? — попросил Огрид. Он склонил большую лохматую голову над Гарри и поцеловал его очень, должно быть, колючим, пахнущим виски, поцелуем. Потом, неожиданно, Огрид завыл как раненный пес.
— Шшшш! — зашипела профессор МакГонаголл. — Разбудишь муглов!
— И-и-извиняюсь, — зарыдал Огрид, вынимая гигантский перепачканный носовой платок и пряча в нем свою физиономию. — Я не могу-у-у! Лили с Джеймсом померли… Малыша Гарри отправляют к муглам…
— Конечно, конечно, это очень грустно, но только возьми себя в руки, Огрид, не то нас заметят, — зашептала профессор МакГонаголл, ободряюще похлопывая Огрида по руке, в то время как Думбльдор перешагнул через низенькую садовую ограду и направился к входной двери. Он аккуратно положил Гарри на порог, вытащил из кармана мантии письмо, просунул его между одеялами и вернулся к своим спутникам. Целую минуту они молча глядели на крошечный сверток; плечи Огрида сотрясались от рыданий, профессор МакГонаголл отчаянно моргала, а мерцающий свет, обычно струившийся из глаз Думбльдора, казалось, потух.
— Что ж, дело сделано, — наконец сказал Думбльдор. — Оставаться больше незачем. Лучше пойдем и присоединимся к празднику.
