Александр Охотин - Вовка – брат волшебника
— А нам что теперь делать? — спросил Вовка.
— А нам пора возвращаться домой, — сказал Кирилл. — Идемте все на берег, Усатого с собой заберем.
Друзья направились к морю. Когда уходили с площади, Вовка оглянулся на кремль. Он увидел, что звезда на нем встала в правильное положение — главным лучом вверх. Но самое неожиданное было в том, что там, вдали, за площадью, над замком парил зеленый дракон с добродушной улыбающейся мордочкой, совсем как на картине Кирилла. Вокруг все залилось радостным розовым светом — это светило здешнее Солнце Это было солнце нового дня — первого нового дня за многие тысячи лет.
Когда вышли к морю, Вовка увидел Котофея, только был котяра раза в три толще, чем раньше. Кот с трудом поднялся на задние лапы и, тяжело отдуваясь, пошел навстречу. Он шел, тяжело переваливаясь с боку на бок. Неожиданно брюхо перевесило его, и он упал. Кот оказался лежащим на выпирающем Круглом брюхе, а лапы не доставали до земли. Но кот, каким-то чудом, перекатился назад и снова встал на задние лапы. Он шел, балансируя передними лапами и хвостом, чтобы снова не упасть.
— Жа-а-алко, мяу, — промяукал Котофей, — мя-а-аусо, много мя-а-ауса. Пропаде-о-от, сту-у-ухнет, мя-а-ау!
— Ну, ты и нажрался, — удивился Кирилл.
— Ма-а-уло, ма-а-уло, — отвечал Котофей, — Дракон большо-о-ой. Мяуса мно-о-ого, мяу. Больше не ле-е-езет, сту-у-хнет, жа-а-лко.
Не расстраивайся, — сказал Кирилл, — я тебе вискаса принесу, сколько захочешь.
— Вискас — это хи-и-мия, а тут натура-а-альный продукт, мя-а-аусо.
Потом все, и Котофей Иваныч тоже, шли по знакомому Вовке тоннелю. Васька и Юлька поддерживали Котофея за передние лапы, чтобы он снова не упал на брюхо.
Когда друзья вышли из тоннеля в Степной Мир, Вовка его еле узнал. Вместо высохшей травы до самого горизонта колосились зеленые стебельки с пушистыми метелочками на верхушках. В воздухе ощущалась необыкновенная свежесть.
— Надо же! — удивился Кирилл. — Тот Мир подействовал даже на эту Землю. Даже трава позеленела. В это время года трава здесь всегда полностью засыхала.
По веревочной лестнице поднялись на берег возле обрыва в парке Швейцария. Котофея вытягивали за лестницу, потому что сам он залезть не сумел — отяжелел после «трапезы». Когда кот оказался наверху, он промяукал:
— Ну, пока-а-а! Мя-а-ау! — и прыгнул с обрыва в сторону растущего внизу дуба. Все увидели, как кот исчез в прыжке.
— Все, Усатый на месте, — сказал Кирилл, — а нам пора в Кошелиху. Не люблю врать, но придется. Надо как-то правдоподобно объяснить родителям, почему Вовки не было ночью дома. Если рассказать правду, не поверят.
Ну, вот и вся история, приключившаяся в начале лета с Вовкой, его братом Кириллом и с их друзьями Васькой, Юлькой и Ромкой. Скажу еще, что после тех событий Ромка сильно изменился. Он перестал делать пакости друзьям. Он, вообще, никому больше не стал делать ничего плохого.
А Вовка теперь поверил, что наша Земля будет жить. Он поверил, что люди сумеют победить Зло и спасти свой Мир. А еще он понял, как много зависит от него, от его друзей, от каждого из нас. Ведь смогли же они сделать почти невозможное — воскресить мертвый Мир, погубленный Всеобъемлющим Злом.
Часть 3 Укрощение гиперпегона
Глава 1. Сон
На урок я опоздал. Первый раз опоздал, честное слово. Когда я приоткрыл дверь в класс, Вероника Ивановна обернулась на скрип.
— Можно войти? — спросил я виновато.
— А, это ты, Рябинин. Что так рано? Только середина урока.
— Простите, пожалуйста, я не виноват…
— Правда? А кто же виноват? Неужели Пушкин?
— Нет, Пушкин тоже не виноват, — заступился я за классика. В классе послышались смешки.
— Неужели? А я уж думала — Пушкин. Но кто же тогда вместо тебя виноват?
— Никто… Так получилось.
— Так получилось… не виноват… Ладно уж, проходи. Больше не опаздывай.
— Ладно, больше не буду.
А я, и правда, не был виноват. Это все из-за того сна. В том сне я снова летал, как раньше. Мне давно такие сны не снились. Это раньше, когда я в садик ходил… А в школу пошел — все, как отрезало. Всякая чепуха снилась, а как летал, не снилось. И вот, наконец… Короче, долетался. Даже не услышал, как будильник прозвенел. Родители-то на работу рано уходят, разбудить некому… кроме будильника. А будильник, что он может-то? Только звенеть он и может.
Вот такие дела. А что делать? Ну не мог же я Веронике Ивановне все это объяснить. Особенно про тот сон, да еще перед всем классом — засмеяли бы. Да и все равно, причина неуважительная — для взрослых неуважительная. А, вообще-то, очень даже уважительная, потому что это не простой сон был. Но это я потом узнал. Теперь-то я уж точно знаю, что это было. Главное, с того сна все и началось. Жаль, взрослым всего не объяснишь. Взрослые ведь многого не понимают.
В общем, одна неприятность за другой. Просто, полоса невезения какая-то. Я как раз перед этим пару схватил за задачку. Ну, не понимаю я таких дурацких задач. Ну, там, прибавить, отнять, умножить, разделить — это все понятно, но вот задачки! Сами попробуйте такое решить. Вот:
«Марфуфочка кидала в люстру лампочки. Два раза она попала в лампочки на люстре, а два раза промахнулась». В задаче требовалось сосчитать, «сколько всего лампочек погибло».
Ну? Думаете две? Это потому что та ненормальная дура только в две лампочки попала? Вот и я так думал. Фи-гуш-ки! Шесть лампочек погибло. Оказывается, те лампочки, которыми эта ненормальная психопатка запустила в люстру, тоже разбились. А Вероника Ивановна в своем духе: «Надо, Рябинин, учиться мыслить логически». Интересно, а эта противная Марфуфочка, когда лампочки колотила, логически мыслила или как?
Странно, и почему в задачке не говорится, что этой Марфуфочке было за разбитые лампочки? Я бы, на месте ее родителей, всыпал бы ей ремнем. По полной программе всыпал бы. И не только за «погибшие лампочки», а еще и за то, что другие, из-за этой больной на голову дуры, двойки получают. Мне вот, из-за той двойки, досталось. Нет, не ремнем конечно, хотя лучше бы ремнем. Все гораздо хуже. Мама сказала, что во двор я носа не высуну, пока двойку не исправлю. А как я ее исправлю-то?
Вот так я в тот вечер и лег спать в расстроенных чувствах. Долго не мог заснуть. Все думал о том, как хорошо было раньше, когда я в школу не ходил. Вспомнил те сны, в которых летал. «Вот бы, — думал, — взять, да улететь, куда глаза глядят». Размечтался, в общем, и… не заметил, как заснул, и — полетел.
Не помню, с чего тот сон начался. Помню только, что оказался я прямо над крышей нашего двухэтажного дома на Комсомольской улице. Это мы раньше там жили — в том доме. Теперь-то мы в другом месте живем. Переехали туда, в Приокский район, потому что родители там работают.
Так вот, на улице ночь, внизу почти ничего не видно. Я завис над крышей и думаю, куда бы полететь. Ну и полетел туда, прямо к тому дому на проспекте Бусыгина. Не знаю, что меня туда потянуло, но захотелось именно туда. Подлетаю, смотрю, а дом-то уже какой-то не такой. Точнее такой же, как наяву, но стал выше, длиннее. И сам проспект стал шире и вытянулся вдаль в обе стороны.
Нет, тот дом, который все называют серым бусыгинским, всегда казался мне чем-то величественным, почти сказочным. Тот дом — он необычный. Он огромный и как бы охватывает внутренний двор. На том дворе могли бы поместиться два или три больших стадиона. То есть дом этот не прямой, как другие дома. Он как бы состоит из нескольких домов, соединенных вместе и расположенных вокруг того огромного двора.
Во дворе серого бусыгинского есть еще какие-то одноэтажные и двухэтажные домики. Там много зелени, деревья, аллейки. Но в том сне все это было еще величественнее, чем наяву. Во сне тот внутренний двор был вообще необъятным. Но главное не в этом.
Во всем, что меня окружало, было что-то тревожное, даже зловещее. Тревога была во всем: в домах не светились окна; на улице не горели фонари; все вокруг казалось вымершим; по небу с огромной скоростью неслись черные рваные облака; в просветы между облаками проглядывало мертвенно-синее ночное небо; сквозь эти летящие по небу клочья временами просвечивала полная луна; тревожная, гулкая тишина стояла вокруг.
Я летел над внутренним двором серого бусыгинского, а двор все не кончался. Я повернул назад и снова оказался над проспектом. Я посмотрел с высоты туда, в сторону нашей бывшей улицы — это за сараями, в которых хранится всякая рухлядь. Смотрю, а улица тоже какая-то не такая стала: домов стало больше, и сами дома немного другие, и стоят они по-другому. Хотел, было, полететь туда — посмотреть, почему там все так изменилось, но вдруг…
Вообще-то, я трус — чего уж скрывать, но тут что-то нашло на меня. В общем, не знаю, как объяснить то, что я сделал. Может, дело в том, что это был сон, а может, просто в моем преимуществе: я ведь мог летать, а они не могли. В общем, их было два или три десятка. Их одежда напоминала фашистскую форму. Даже повязки на рукавах такие же, только вместо свастик на них были лошадиные морды — ух, страшные. Странно, как это я с высоты все разглядел? Хотя, да, это же сон.