Эдуард Скобелев - Пацаны купили остров
Бенито рванул дверь. В ярком свете камеры на него подняли глаза два узника — Босс и Альваро.
— Пришел час рассчитаться, — прорычал Бенито. — Думаешь, я простил тебе издевательства? О нет, Бенито никому ничего не прощает!..
— Ты негодяй, Бенито, — вскричал Босс. — Теперь я убедился, что тебя мало повесить и мало четвертовать! Если ты немедля не уберешься отсюда, горе тебе и всем твоим сородичам до шестого колена!
— Никто никогда не узнает, как была зарезана эта мерзкая свинья! — Бенито поднял мачете и шагнул вперед.
Трусливый Босс заорал и бросился в угол камеры, пытаясь забраться под нары.
Альваро, верный раб Босса, неожиданно бросился на Бенито, пытаясь предотвратить убийство, но тут же, окровавленный, рухнул на пол — Бенито смертельно ранил его в грудь и живот.
— Пощади, пощади, Бенито, ты получишь от меня столько золота, сколько тебе не снилось в самом пьяном сне! — визжал Босс, прижимаясь к стене.
— О нет, теперь ты заплатишь за все. Мне мало золота, мало, я хочу занять и займу твое место!..
Бенито вновь вскинул тяжелый, окровавленный нож.
И в этот миг из распахнутой двери прогрохотала гулкая автоматная очередь — Бенито выронил свое страшное оружие и, повернув к противнику искаженное от ярости и боли лицо, повалился навзничь.
На пороге камеры стоял бледный как полотно Алеша.
Когда убежали Мануэль и Педро, дядюшка Хосе долго сидел без движения, прислушиваясь к шуму дождя, а потом сказал, обращаясь к Алеше:
— Слушай, компаньеро, ноет и ноет мое сердце, верно, там, наверху, что-то происходит. Будь любезен, отправляйся им на помощь, а я уж здесь один постреляю. Да не бойся за дядюшку — он скорее умрет, чем отступит со своей позиции.
Алеша побежал к лестнице. В коридоре он услышал душераздирающий вопль: то закричал смертельно раненный Альваро.
Подскочив к раскрытой двери камеры и увидев то, что происходило там, Алеша сразил Бенито из автомата. Промедли он секунду, судьба Босса была бы решена.
— Спасибо, парень, — Босс, шатаясь, дошел до трупа Бенито, пнул его ногой и поднял с пола мачете. — Бежим отсюда! Скорее, скорее!
И вдруг — бросился на Алешу, занес нож над его головой.
Алеша чудом увернулся и, отскочив, вскинул автомат:
— Стоять на месте!
— Да я пошутил, пошутил, — нервно захохотал Босс, бросая мачете на цементный пол. Лязгнув, оно упало в лужу крови, вытекающую из-под Альваро.
Пятясь, Алеша вышел из камеры, закрыл дверь на засов, потом на ключ и побежал в помещение радиостанции — к Антонио.
Страшная ночь кончалась. Уже известны были ее потери: ранен Агостино, ранен Антонио.
Забинтованный Антонио, над которым хлопотала Мария, выслушав Алешу, сказал:
— Ты правильно поступил. Ты был на волосок от смерти, но счастливо уцелел. Да и всех нас уберег от мести негодяя…
НА РАССВЕТЕ
Наступало утро, но никто не просил отдыха, все были возбуждены и ждали новых действий.
Вскоре после восхода солнца Мануэль, который вел с помощью бинокля круговое наблюдение, обнаружил на морском берегу какой-то странный предмет.
Вызванный на пост Педро, присмотревшись, заявил, что это человек, привязанный то ли к доскам, то ли к мачте.
— Надо проверить, жив ли человек, — озабоченно сказала Мария. — Если жив, наш долг — помочь ему. Мы сами натерпелись беды и знаем, что это такое.
— Пожалуй, — заключил дядюшка Хосе. — Предприятие рискованное, но что значит риск, когда говорит совесть?
К берегу отправились трое: Мануэль, Педро и Алеша. Алеша тащил носилки.
Охранников поблизости не было. Выбравшись через окно с тыльной стороны здания, мальчики пробежали вдоль высокой стены тюремного двора и вскоре достигли берега, где росли редкие пальмы.
— Вон там мы выбрались из трубы, — сказал Педро, показывая на отмель. — Как вспомню, млеет сердце. Теперь нам легче — в руках оружие. Если и суждено умереть, то умрем, глядя в свободное небо.
Алеша промолчал, вспомнив об авиационной катастрофе…
На песке лежал юноша лет восемнадцати — двадцати. Он был без сознания, но, судя по всему, еще жив. Видимо, не надеясь на свои силы, он привязался веревкой к деревянному трапу — это его и спасло.
— Счастье, что он не захлебнулся, — сказал Педро.
— Возможно, он потерял сознание совсем недавно, — предположил Мануэль. — Тело холодное, но все же я ощущаю тепло.
Педро и Алеша положили юношу на носилки и понесли к дому. Мануэль, следуя на некотором расстоянии, прикрывал их. Тюремная стена была уже близко, когда ребят обстреляли из миномета. Но, видно, поздно спохватились: стрельба была беспорядочной — несколько мин разорвалось далеко в стороне.
Юноше немедленно оказали помощь: сделали массаж и дали чашку куриного бульона.
К полудню юноша, его звали Сальваторе, уже улыбался и говорил, говорил, говорил — рассказывал свою историю.
Сальваторе был сыном богатого испанского коммерсанта, который приехал навестить своих родственников в США. Для испанских гостей была приготовлена яхта, три дня назад она вышла из Майами, держа курс на Багамы, но была застигнута штормом.
— Я не знаю, что стало с моими родственниками, — печально повторял юноша. — Погибли? Или спаслись? Если у вас есть возможность связаться с береговой охраной США или морской патрульной службой Багамских островов, то сообщите, пожалуйста, координаты, где мы потерпели аварию. — И он назвал координаты.
Просьбу передали Антонио.
Он покачал головой:
— Ни в коем случае. Мы не знаем наверняка, что это за человек. Да и три дня — срок, после которого обычно уже некого и нечего искать в открытом море.
— Как вам не стыдно, — возмутилась Мария, пылая от гнева. — Мы сами столько пережили, разве разумно поступили люди Босса, отказав нам в самой элементарной помощи?
Антонио молчал, кусая губы.
— Ты не права, Мария, — примирительно сказал дядюшка Хосе. — Это совсем разные вещи: то, как поступили с нами люди Босса, и то, как мы поступаем с Сальваторе. В нашем положении необходима бдительность. Мы поможем юноше, когда освободимся… В самом деле, что значат координаты по прошествии нескольких дней? Тут повсюду мощнейшие течения…
Мария расплакалась и убежала.
Несмотря на ранение, Антонио поднялся с постели и пошел поговорить с Сальваторе.
Вернувшись обратно, подозвал к себе Педро и Алешу.
— Ребята, — сказал он хмуро. — Я кое-что повидал на своем веку и знаю, что самое пагубное — отбрасывать чужой опыт жизни, не считаться с ним, полагая, что он устарел. Люди во все века ели, пили, любили, болели и трудились, добывали славу или покрывали себя позором. Это было и будет, и потому всякий опыт борьбы, опыт страданий наших предшественников должен быть свят.
— Странное предисловие, — удивился Педро, — но я согласен. Не напрасно у всех народов, известных великими деяниями, всегда был высок авторитет предков. Это была первая и главная святыня — закон предков, предостережение предков, обычай предков. Человек не может переменить истину, он может только прибавить к ней или отнять от нее по своей глупости.
— Не думай, Антонио, что я считаю иначе, — сказал Алеша. — Все мы убедились: в мире есть силы, которым ненавистно сильное, здоровое, культурное, развивающееся общество. Они хотели бы разложить его с помощью самого наглого обмана: науськивая детей на родителей, молодое поколение — на старшее, чтобы те и другие иссякли во взаимной борьбе, а негодяи легко и беспрепятственно сели бы на шею тем и другим… И мне шептали не раз: «Не слушай родителей, их взгляды допотопны, вкусы устарели, они не понимают детей!» Но я никогда не был так глуп, чтобы поверить, что именно родители — мои первые враги. Как можно было заподозрить отца, деда, мать? Они могут быть не правы в споре, но они правы в своих заботах.
— Все верно, — кивнул Антонио. — Это великое сокровище для каждого — духовный багаж предков. Чтобы иметь покорных холуев, эксплуататоры, подобные нашему Боссу, выбивают из сознания людей прежде всего мудрые наставления отцов и дедов, поощряя эгоизм, погоню за наживой и развлечениями. Они пытаются вытеснить высокий дух прозаическими вещами, используя нищету, бедность или жадность в своих корыстных интересах. Они знают о роковой роли культа вещей. В пору созревания личности, когда даже самая небольшая лишняя порция энергии может внезапно разбудить спящий в человеке гений и направить его по пути к величайшим открытиям, они похищают, ловко крадут у молодежи запасы жизненных сил, склоняя ее к выпивкам, ссорам, пустому времяпрепровождению, раннему разврату. Все это исключает развитие самостоятельного тонкого духовного мира. Управляя людьми с помощью моды и молвы, они побуждают миллионы глупцов тратить время, предназначенное природой для самосовершенствования и творчества, на приобретение штанов, курток и прочего хлама, сбивающего молодых с истинного пути — с пути познания сущностей мира и облагораживания собственных чувств. Сколько людей тратит драгоценное время на добывание записей примитивнейших групп, ничего общего не имеющих с подлинной музыкой — ею боссы пользуются в своих закрытых компаниях, повторяя, что Бетховен, Бах, Чайковский, Моцарт «не для быдла»…
