Владислав Крапивин - Гуси-гуси, га-га-га…
— Человек теперь в храме, — возразил священник, — и все, что с ним случилось, должен сначала выяснить я. Таковы законы нашего учения.
— Эй ты, архангел в юбке! — заорали опять наперебой черные. — У нас свои законы! Сломаем решетку!
— Не советую к ней прикасаться. Может автоматически включиться напряжение. Идите за мной, друг мой. — Священник шагнул в сторону, за каменный выступ. Корнелий — со скомканными мыслями и на слабых ногах — следом.
Солнечная арка с решеткой и уланами сразу исчезла, отдалилась, голоса затерялись позади. Высокое, похожее на громадный грот с размытыми в сумраке стенами помещение обступило Корнелия сухой прохладой и дрожанием крошечных огоньков, которые, кажется, слегка потрескивали. На подступающих временами арочных сводах и квадратных колоннах виднелись неразборчивые фрески. Сквозь тонкие подошвы давил на ступни выпуклый узор чугунных плит.
А священник шел впереди, словно не касаясь пола, — легкий, в шелестящем шелке.
«Прелат», — подумал Корнелий. Это слово было из старых книжек о рыцарях, монахах и трубадурах. И в то же время чудилось в нем что-то летящее… Как чудно: всякая случайная мелочь лезет в голову в такой момент. Насколько же многослойны человеческие мысли.
Сутана священника полыхнула у близкого светильника вишневым отливом.
— Входите. — Священник открыл маленькую полукруглую дверь, закрашенную неясной картиной. Корнелий оказался в сводчатой келье без окон.
Это была самая настоящая келья — со стенами из тесаных камней, с витой решеткой в небольшой квадратной нише, в глубине которой горела ярко-белая лампа. С узкой черной постелью и дощатым столом. Предельно чужими казались тут большой стереоэкран и пульт великолепного суперкомпьютера «Интер-генерал». Откуда-то тянул ветерок с полынным запахом.
Священник показал на постель:
— Сядьте или прилягте. Вам надо прийти в себя.
Корнелий сел. «А ведь я спокоен», — подумал он. То ли от этой прохлады и горьковатого запаха, то ли просто от резкого упадка сил, он в самом деле чувствовал, что страх его растаял. Пришло усталое ощущение безопасности и покоя. Казалось, что по храму он шел долго-долго, словно это была целая страна гротов и пещер, выбитых в глубине исполинской горы. Зарешеченный вход и преследователи остались далеко-далеко.
Священник протянул тонкий стакан с мутноватой жидкостью. Питье было в меру холодным, кисловатым, со вкусом каких-то полузнакомых ягод. От него сделалось еще лучше, перестала кружиться голова.
— Благодарю вас, святой отец.
Священник улыбнулся:
— У нас не приняты такие обращения, мы не претендуем на святость. Меня зовут настоятель Петр. Вашего имени я не спрашиваю пока.
Сутана отбрасывала вишневые блики. Лицо настоятеля Петра было теперь хорошо различимо. Он оказался не таким уж молодым. Скорее всего, ровесник Корнелия. Но что-то мальчишечье проскальзывало в лице. Оно мало вязалось с одеждой и чином священнослужителя — вздернутый нос, редкие бледные веснушки, короткая светлая прическа, большие подвижные губы. Корнелий встретился с настоятелем глазами и поежился от неожиданного стыда.
— Я, наверно, похож на растрепанного петуха, который еле удрал от кухарки с ножом…
Настоятель Петр подвинул себе деревянный табурет, сел в трех шагах. Сказал мягко:
— Вы похожи на человека, спасшегося от гибели… Я не спрашиваю вашего имени, — повторил он. — Однако должен спросить: что же с вами произошло? Служители храма Девяти Щитов обязаны знать, кому помогают. Нет ли на человеке такого зла, когда он не заслуживает спасения… Должен сказать сразу, что в этом случае я тайно выведу вас в город и предоставлю собственной судьбе. Учение Хранителей зовет к добру и защите, но не признает всепрощения…
Корнелий сидел, упираясь ладонями в край постели. Смотрел то в лицо священника (приятное и словно бы слегка знакомое), то на свои колени — к немнущейся ткани брюк пристали частые колючки. Ему было хорошо и спокойно.
— Нет, настоятель Петр. Не думаю, что я злодей. И грешник не больше других. По крайней мере, последний мой грех ничтожен — не там я перешел дорогу… Я расскажу…
Он рассказал все. Оставил только в стороне историю своей воспитательской должности. Не потому, что его что-то смущало, а для краткости. Сказал, что просто безнадежно томился в тюрьме после неудавшейся казни. По сути дела, это была правда…
— А как вы оказались на улице?
— Я… Да просто вышел. До ближней лавки. Уланы привыкли ко мне, видимо, считали за служащего. И тут опять этот свисток. Задумался, перешел не там. Что-то сорвалось во мне, я побежал.
Настоятель Петр встал, сжал в ладонях курносое лицо, помолчал. Сказал совершенно неподходящее для священника:
— Черт знает что! С этой машинной цивилизацией мы дошли до полного идиотизма. Но, оказывается, сам этот идиотизм обретает свойства закономерности. Аномалия в главном русле развития. Словно в формуле, где поменялись числитель и знаменатель…
Корнелий, не понимая, молчал.
— Что же я могу для вас сделать? — Настоятель Петр задумчиво смотрел на Корнелия.
— Не знаю… — Страха у Корнелия все еще не было, но быстро возвращалось уныние. — Как ни смешно, а тюрьма была самым безопасным местом. Теперь деваться некуда. Не могу же я поселиться у вас навечно.
— Случалось и такое, — рассеянно отозвался настоятель Петр. — Правда, в старину. Однако это не выход. Сменить одну тюрьму на другую, только с более долгим сроком. К тому же нет уверенности, что нынешние власти долго и всерьез будут соблюдать закон об убежище…
— Вы сказали, что можете тайно вывести меня в город. Я вернулся бы… на старое место.
— Вам этого хочется?
— А что делать?
Настоятель Петр взглянул быстро и пристально.
— Есть один способ. Мы пользуемся им редко, но он есть. Хотите уйти совсем?
— Я… не понимаю.
— К другим людям, в другую страну. Там нет закона о выдаче. Это совершенно иной мир. Вижу, что не разумеете. Попытаюсь объяснить. Возможно, это прозвучит неправдоподобно, однако… вы слышали о теории многомерности миров?
Корнелий понял и поверил сразу. То, что с ним случилось в последние дни, было само по себе нереально, лишено логики, так почему же не прийти наконец и фантастическому спасению?
— Вы говорите о Лугах? — тихо спросил Корнелий.
— О чем?
— Простите. Я вспомнил сказку. Слышал недавно от… знакомых детей. — Корнелий внезапно ощутил тяжкое смущение. Настоятель вроде бы не заметил этого.
— Любопытно. О чем же сказка?
Мрачнея и сбиваясь, Корнелий в двух словах изложил сказочный сюжет. Несмотря на мягкость священника, он вдруг почувствовал себя мальчишкой на экзамене. Не говорить или ответить резкостью он не мог, от настоятеля зависело его спасение. Чтобы подавить в себе эту смесь раздражения и стыда, Корнелий добавил с фальшивой небрежностью:
— Видимо, это не только сказка, а… что-то вроде ребячьего поверья. Дети убеждены, что на Луга в самом деле можно уйти, если знаешь способ…
Тьфу ты, как все глупо, не к месту…
Настоятель Петр наконец опустил свои пристальные серые глаза. Побарабанил очень тонкими пальцами по обтянутому вишневым шелком колену.
— Да… Луга… Что ж, название не хуже других. И луга там, видимо, действительно есть. Но есть, конечно, и города, и деревни, и сложность жизни человеческой… Нет лишь, к счастью, одного…
— Чего же? — спросил Корнелий, с облегчением уходя от мальчишечьей темы.
— Индексов. Этой гнусной системы, которая обесценивает смысл человеческого бытия. И там никто никогда не посягает на жизнь другого человека. Ни при каких обстоятельствах.
— Трудно представить все это.
— Почему же! Когда-нибудь и мы, слава Хранителям, добьемся того же. В конце концов сгинет система индексов и тотальной слежки. Зачем жить, если не верить в это?
«Фанатик? — мелькнуло у Корнелия. — Или знает то, чего не знаю я, не знает большинство?» На фанатика настоятель не был похож. Даже последнюю фразу он произнес без гнева, в привычной мягкой манере. Только пальцы на колене замерли.
— Возможно, вы правы, — осторожно заметил Корнелий. — Но я сказал «трудно представить» о другом. О том, что есть какой-то другой мир. Я верю вам, но…
— Это понять как раз нетрудно. — В голосе настоятеля появились профессионально-менторские нотки. — Если взять в рассуждение гипотезу о кристаллическом строении Вселенной и о том, что каждая из граней бесконечного кристалла есть отдельное многомерное пространство… Кстати, модель выстроена, вычислена и никак не противоречит общим законам всемирной реальности. А то, что гипотеза эта малоизвестна…
— Я где-то слышал о ней, — быстро сказал Корнелий. И вгляделся в лицо Петра. Тот быстро встал и, невысокий, гибкий, отошел к стене. Шаровая лампа из ниши бросала на него резкий свет. Лицо изменилось от контрастных теневых пятен. Но голос остался прежний: чистый и спокойный.
