Никольская Олеговна - Приключения чёрной таксы
— Минуточку! — Собакевич подняла от миски перепачканную кашей морду. — Что значит «парить»? Я же высоты боюсь!
— Понимаю твоё недовольство, — по-своему восприняла её рычание Пиппа, — но согласись, Франтишка намного талантливей тебя, а я выступаю только с самыми-самыми. Но обещаю, если ты будешь меня радовать, то выступим разок-другой вместе.
— Она достала своей манией величия! — Юлька в отчаянии закатила глаза. — Да я согласна выступать одна, только не делайте из меня пернатого!
— Не понимаю, — сказала Пиппа действительно непонимающим голосом. — Хочешь узнать, в чём заключается твой номер? Что ж, ты будешь летать и балансировать на трапеции на высоте в двадцать восемь метров.
— Убийственно! — Юлька заскрежетала челюстью. — Специально для престарелых крашеных блондинок повторяю по слогам: я бо-юсь вы-со-ты! Я и описаться там могу со страха!
— А я-то как рада! — расплылась в улыбке фрекен Карлсен, продолжая эту беседу немого с глухим. — Только представьте себе: первым номером выступает Отка. Она грациозно парит под куполом, и зрители, глотая слёзы умиления, наблюдают за её вдохновенным полётом! До чего же мило и благостно, вы не находите? Затем идут шпагоглотатели, львы-убийцы, дрессированные коты и прочая посредственность. А под занавес появляюсь я, вальсируя под музыку Штрауса в гениальном исполнении маэстро Франтишки! — не удержавшись, Пиппа даже хрюкнула от удовольствия.
— Это будет великолепно! — мечтательно прикрыла глаза Собакевич. — Буря несмолкающих оваций! В небесах расходятся тучи, солнце заливает лучами маленькое Датское королевство! Во фьордах тают льдины, викинги падают ниц. Слышится пение русалок, на арене — неподражаемая Пиппа Карлсен!
— Знаете, вот я, например, не люблю конкуренции, — неожиданно фрекен Карлсен взгрустнулось. — Когда вокруг полно талантов, общая атмосфера как-то непоправимо портится…
Пиппа была сентиментальной. Пиппа была злой и сентиментальной. Наевшись до отвала, она погрузилась в меланхолию.
Низко опустив голову, Лада подошла к хозяйке цирка, вспрыгнула ей на колени и, мастерски скрывая отвращение, лизнула Пиппу в нос.
— И тебя не тошнит? — скривилась левретка с рыбьим хвостом в зубах.
ГЛАВА 5
Джонни Депп с помойки
И начались трудовые будни. С восьми утра и до восьми вечера собаки не покладая лап репетировали. Пиппа была строгой и требовательной — скидок на звёздность не делала никому.
Артисты относились к собакам доброжелательно, но предпочитали держаться на расстоянии. Сегодня они фаворитки, а завтра — кто знает? Ведь Пиппа такая непостоянная! Единственными друзьями девочек были Рене и Пифагор — нежнейший из слонов, находящийся у мышонка в полном повиновении. Пользуясь своим безоговорочным авторитетом, Рене забирал у слона половину дневной нормы арахиса, формируя запасы для своей многодетной семьи.
Вскоре Ладе привезли концертный рояль. Скрепя сердце приходилось заниматься на ворованном инструменте. Но душевные терзания таксы были ничтожны в сравнении с физическими муками левретки. Каждое Юлькино утро начиналось с истерики. Двое мускулистых помощников фрекен Карлсен за уши вытаскивали собаку из-под кровати, визжащую и кусающуюся, волокли в цирк, подвешивали к трапеции и поднимали под самый купол. Там левретка неизменно падала в обморок и тряпочкой болталась в вышине. Но вскоре и она пообвыклась. До премьеры оставалось десять дней.
В этот вечер Пиппа была в прекрасном настроении и отпустила девочек пораньше, разрешив погулять в парке. В нём жили ручные кабанчики и олени. Периметр ограждал высокий забор. При всём желании бежать было невозможно. Да и от преследований всемогущей Пиппы так просто не скроешься…
Солнце почти скрылось за горизонтом. Фонари отбрасывали длинные тени на аккуратно стриженную поляну. Посетителей не было — лишь кабанчики фланировали туда-сюда с задумчивыми мордами. В фонтанах журчала прозрачная вода, из висевших меж деревьями вазонов гирляндами спускались вьющиеся растения. Тут и там на мраморных постаментах блестели зеркальные шары, в которых всё отражалось вверх ногами.
Парк был громадным. Друзья заскучали уже в самом начале пути. Настроение у неразлучной троицы было скверное.
— Подходящей кандидатуры нет, хоть ты тресни, — Рене уселся в траву у клумбы рододендронов. — Риск слишком велик, да и объект, скажем прямо, не первой свежести. Не каждый на такую позарится, даже ради поправки бюджета, — размышлял мышонок.
— Рене, нам дорог каждый день, — сказала Лада. — В Англии нас ждёт больной ребёнок. И чем дольше он ждёт, тем меньше шансов, что дождётся…
Юлька молчала, рассеянно следя за божьей коровкой, поднимающейся по стеблю клевера. Листик подорожника задерживал её подъем, не давая ползти. Из-за куста вдруг показалась целая делегация Муравьёв. Увидав божью коровку, муравьи притормозили.
— Я делаю всё, что в моих силах, — мышонок вздохнул.
Юлька пригнула травинку, чтобы освободить букашке дорогу. Но та не хотела на травинку. Коровка остановилась, подумала, расправила крылышки и полетела к морю. Муравьиная братия тоже куда-то перекочевала.
— Опять эти говорящие звери! — послышалось вдруг из недр клумбы. — Покой, покой мне только снится!
— Что такое? — Рене недоуменно уставился в сумерки.
— Там кто-то есть!
Рододендроны на клумбе закачались, и из листвы высунулась взъерошенная голова.
Из косой вечерней тени на девочек смотрел грязный, взлохмаченный человек. Густая нечёсаная борода скрывала лицо, оставляя на виду сильно загорелый нос. В глазах, словно залитых водой, плавала тусклая муть. Человек был грязен, словно его только что выкопали из могилы. В руке он держал огурец.
— Кто этот вонючка? — левретка сморщила нос и чихнула.
— Попрошу не оскорблять меня своими неточными метафорами! — обиделся бродяга, звонко перекусывая огурец.
— Он нас понимает? — удивилась Лада.
— На сто процентов! Похоже, он… особенный.
— Послушай, любезный, как тебя зовут? — важно обратился к человеку мышонок.
— А тебя?
— Рене, а это мои друзья — Франтишка и Отка, — мыш подчёркнуто вежливо поклонился.
— Чего это он с ним церемонится? — не поняла Собакевич.
— А я — Джонни Депп.
— То есть как? — удивился мыш.
— А вот так — по паспорту.
— А откуда ты? Как здесь оказался? Почему валяешься в этой клумбе?
— Я — одинокий странник, занесённый сюда точно так же, как капризами весеннего ветра заносит за тридевять земель крылатое кленовое семя. — Джонни выставил на обозрение свои почерневшие зубы и почесался.
— Ты живёшь один? Но почему ты в таком виде — грязный, оборванный, заросший?
— Ты прав, о мыш! Я одинок, как трепанг на дне океана! Моя натура замкнулась в собственном мире и больше не желает покидать его. А одежда — это всего лишь условность. Воспоминания — вот мои одежды, которые от употребления не изнашиваются. К тому же, сколько ни брейся по утрам, вечером опять щетина вылезает, — с видом греческого философа добавил он.
— Но дом-то у тебя есть? — не унимался Рене.
— Планета, имя которой Земля, — мой дом. А прописан я в этом парке. Весной тут распускаются нарциссы, тюльпаны и анютины глазки, а осенью цветут астры и гладиолусы.
— Звучит весьма абстрактно. А образование у тебя есть?
— Обижаешь — высшее! Хотя я и без циркуля с транспортиром зад себе почесать сумею. Да и по части приличий я большой мастер. Реликт, оставшийся со времён, когда этикет был важной частью моей повседневной жизни.
— Как же ты докатился до жизни такой?
— Спутнику тоже бензина не надо — знай себе крутись, — Джонни снова почесался. Похоже, его беспокоили паразиты.
— А ты не боишься умереть в расцвете сил нищим? — прищурился Рене.
— «Если зерно, упав в землю, не умрёт — то останется одно. А если умрёт — принесёт урожай», — процитировал кого-то Джонни.
— Чего это Рене к нему прицепился? Поговорить больше, что ли, не с кем? — недоумевала левретка.
— И последний вопрос, — деловито подытожил мышонок, — родственники у тебя есть?
— Я был когда-то женат, — у Джонни вдруг затрясся подбородок. — Однажды она собрала меня, как чемодан, и выставила из дому. Я скорбел. Потом всё пошло, поехало, повалилось карточным домиком. В общем, кроме себя, идти мне больше не к кому…
— Всё ясно. Джонни, ты извини, брат, нам посовещаться надо, — Рене отвёл собак в сторонку и возбуждённо зашептал: — Поздравляю! Мы нашли его!
— Ты это серьёзно? — изумилась Юлька. — Он же абсолютный олух!
— Постричь его, побрить, приодеть — в наших руках он станет послушнее пластилина.
