Владислав Крапивин - Лето кончится не скоро
Впрочем, пятеро будут жить без Шурки как прежде.
А он – как без них?
Как без Женьки?..
Шурка добрел до остановки, сел под железным навесом на скамью из реек. Напротив сидела девочка лет пяти и ее красивая молодая мама. Счастливая девочка со счастливой мамой…
Шурка вытащил отвертку. Отпечатал на ладони узорчатую звездочку-снежинку… И резанула его досада!
Почему на свете все так нелепо! Подло!
Гурский прав был – ничего хорошего нет на Земле! Скорей бы на Рею!
Но не хотел Шурка на Рею. Хотел быть здесь! На старых улицах с иван-чаем, на Буграх. И чтобы рядом – Платон, Кустик, Ник, Тина. И Женька, Женька…
Может, пойти и выложить все? Может, выкинуть к чертям отвертку?
Шурка не выкинул. Только с досадой ударил ею по краю скамьи. Отлетела щепка. Стержень сорвался и скользнул по ноге, разодрал кожу от колена до косточки.
Девочка вскрикнула.
Шурка вскочил и, роняя в траву густую кровь, бросился вдоль рельсов. И плакал…
Впрочем, когда он добрался до дома, на ноге был уже заросший розовый рубец.
3. Трамвайное кольцо
Большой бестолковый и беспощадный мир жил по своим правилам – как ему хотелось (или не хотелось, но получалось). Большому взрослому миру не было дела до Шуркиных бед. Он, этот мир, со своими идиотскими хлопотами, потрясениями и заботами врывался в дом через телеэкран.
Перед экраном сидела баба Дуся. Оглянулась, когда Шурка вошел.
– Слышь, а бразильцы выиграли у итальянцев-то. В игре ничего друг другу забить не могли, только по пенальти взяли верх… Итальянские болельщики повыкидывали из окон свои телевизоры. От досады!
«Ну и холера с ними», – сказал про себя Шурка. Но обижать таким отзывом бабу Дусю не стал. Молча ушел к себе, лег, уставился в потолок.
Баба Дуся заглянула в дверь:
– Чего смурной? Нелады какие-то?
– Все лады. Устал просто…
– Ну дак немудрено. Иди поешь. Отощал совсем, избегался… Господи, а ногу-то где разодрал?
– Не помню. Да заросло уже…
Несмотря на горести, есть хотелось до тошноты. Шурка пошел на кухню, съел окрошку и кашу с колбасой.
– Ну вот, ожил малость, – обрадовалась баба Дуся. – А знаешь, какие новости от астрономов идут? Говорят, летит на планету Юпитер комета расколотая. Имени какого-то ученого – то ли Шумейко, то ли Шумахера. Как грохнется, будет взрыв посильнее миллиона водородных бомб.
– Нам-то что…
– А то, что говорят, будто и на Землю повлияет. Может она съехать с орбиты…
– Туда ей и дорога, – искренне сказал Шурка.
– Как это – «туда и дорога»! А с нами что?!
– А хоть что…
– Тьфу на тебя… А в Югославии перемирие нарушилось, снова палят по городу Сараеву из минометов. Кругом люди рехнулись.
– Вот именно… И будут палить, пока на Земле снаряды не кончатся. А они не кончатся… в обозримом будущем. – И Шурка вспомнил Гурского: «Психология полевых командиров…»
– Страсти ты говоришь какие, помолчи лучше… А еще передали в «Новостях», что общество «Золотой Маврикий», ну то, про которое все время реклама была, лопается по швам. Перестали покупать у населения акции, в Москве у приемных пунктов тыщи людей шум подымают. Представляешь?
– Баб-Дусь, ну тебе-то что, – застонал Шурка. – У нас с тобой ни одной же акции нету!
– У нас нету, а у других, у миллионов человек, есть! Уже митинги начинаются. Диктор Веревочкин в «Новостях» сказал, что может быть гражданская война или досрочные перевыборы…
«Мне бы эти заботы», – горько подумал Шурка.
– Чего-то ты сегодня не в себе, – опять затревожилась баба Дуся. – С дружками своими, что ли, поругался?
– Вот еще! Не ругался я…
– Или с Женькой. А? – сказала она безжалостно.
– Ну не копай ты мне душу! – взвыл Шурка. И опять плюхнулся на диван в своей конуре.
Баба Дуся ворчала за перегородкой:
– «Не копай душу»… А об моей душе ты помнишь? Думаешь, бабка не переживает? На тебя глядючи…
Шурка закрыл глаза и стал проваливаться в дремоту. Закачался перед глазами иван-чай, замелькали стрекозы. Вспомнилось влажное касание Женькиных волос… Потом ощутилась, почти как наяву, давящая глубина Черного пруда.
«Почему я потерял сознание? От памяти про машину? От холода и страха? А может, просто от давления воды?.. И все зря! Потому что не было восьмиугольного люка…»
Но где-то он все же есть! Люк, дверь, проход… Мало того, Шурка понял, что он помнит, где именно! Откуда помнит?.. Господи, да Кустик же утром говорил! Про туннель под мостом, где трамвайное кольцо!
Шурка сел. Теперь не было усталости и бессилия. Стало ясно, что надо делать. И чем скорее Шурка это сделает, тем скорее будет свободен! От непонятного своего задания, от Гурского, от обязанности молчать!
Он придет к ребятам с растворенной душой, с новым сердцем. Вот я, смотрите! Я такой же, как вы! И нет у меня от вас тайн!..
Самое тяжелое – дождаться вечера.
Когда гложет нетерпение, время, как правило, движется еле-еле, это знает всякий. Но Шурке повезло. Видать, смилостивилась судьба, и минуты побежали одна за другой. И час за часом…
В девять Шурка уложил в холщовую сумку нужное имущество: складной нож, фонарик, веревку. И отвертку. Резиновый наконечник он потерял, в кармане носить инструмент было рискованно…
– Куда ж ты это, друг любезный, лыжи навострил? – затревожилась баба Дуся. – Вроде уж ночь на носу.
– К Платону, – храбро соврал Шурка. – Мы договорились ночевать на сеновале. Кустик будет новые космические истории рассказывать…
К Платону баба Дуся относилась с уважением: «Серьезный парнишка, не шебутной. Сразу видно, родители культурные». Да и на других смотрела одобрительно. «Только вот этот, Кустик ваш, уж до чего худой! Не кормят, что ли?» – «Да просто у него организм такой. Он в основном космическим излучением питается». – «Оно и видно, что одним излучением…»
И сейчас она Шурку не задерживала.
– Только утром, как придешь, сразу давай на рынок, а то капусты даже на суп не осталось.
– Есть, господин баб-Дусь-майор!
– Вот я тебя…
Время самых коротких ночей уже прошло. Но и теперь солнце заходило после десяти, а светлые сумерки держались до полуночи.
А трамваи кончали ходить рано, последняя «шестерка» ехала на кольцо без четверти десять. На нее-то и успел Шурка.
К концу маршрута задний вагон совершенно опустел. Вполне можно было не прячась въехать в туннель, а там на малом ходу выскочить. Но Шурка решил не рисковать: вдруг в этот миг водитель трамвая глянет в зеркало заднего обзора? На остановке у моста Шурка вышел с деловым видом: спешит, мол, человек домой. Но никого вокруг не было, не имело смысла притворяться. Трамвай, дребезжа, укатил в черную арку под мостом.
Шурка двинулся за ним не сразу. На всякий случай посидел несколько минут в густом ольховнике, что рос вплотную у каменной кладки.
Здесь к Шурке подкрался страх. Будто к малышу, которому предстоит идти в темную комнату.
«Все будет хорошо», – постарался успокоить себя Шурка. И усмехнулся. Потому что это была еще одна затертая фраза из американских фильмов, которые Шурка смотрел по вечерам в полглаза (а баба Дуся с интересом). Такая же, как «ты в порядке?» и «увидимся позже». Брякнулся человек с пятого этажа и еле дышит, или лопнула у него фирма, или украли жену, а его успокаивают: «Все будет хорошо»…
И как бы предупреждая Шурку, что с ним ничего хорошего не будет, куснула его повыше колена булавочная боль. Вот ведь зараза какая!.. Любые порезы и ссадины зарастали на Шурке за несколько минут, а этот след от иголки никак не заживал. От той, что клюнула Шурку, когда он примерял анголку. Нет-нет да и набухала на ноге кровавая точка. Болела и чесалась, как комариный укус. Будто напоминала о нехорошем…
И сейчас этот колючий зуд добавил Шурке страха. И Шурка понял, что боится не темного туннеля, не досадной неудачи в поисках, а какой-то неведомой беды…
Тогда, толчком прогоняя боязнь, он скомандовал себе: «Вперед!» Крадучись, быстро выбрался из кустов. Туннель – вот он, рядом.
И Шурка скользнул в темноту.
Темнота оказалась неполной, туннель изгибался, и за поворотом брезжил желтый свет.
Шурка присел на корточки, послушал тишину. Будь у него настоящее сердце, оно колотилось бы. А сейчас-то что… Шурка посидел, мотнул головой, встал. Осторожно пошел вдоль сложенной из гранитных брусьев стены.
Увидел наконец лампочку – она тускло светила под бетонным потолком. Светила, как… да, как там, где Шурка видел себя под простыней, с квадратным провалом в груди.
Он зажмурился, опять помотал головой. И… увидел в стене напротив себя черную пустоту входа.
Начало восьмиугольного туннеля! В точности такого, как говорил Кустик.
