Борис Батыршин - Египетский манускрипт
— Не беда, — стоял на своём Яков. — Ну полсотни — и что? Спросим — кто-нибудь да ответит. Скажем, городовые там есть? Они-то уж точно знаю.
Николка припомнил подтянутых молодых людей в черной форме с дубинками на поясе.
— Есть. Они, правда, по-другому называются. Их там много.
— Ну вот, а вы говорите — не найдем! — обрадовался Яша. Городовые все подскажут. Ну что, попробуем? Решайтесь, пан Никол! В конце концов, не выйдет — и ладно. Походим, поспрашиваем — и назад, если никого не найдем.
Николка замялся.
— Ну, вообще-то, я не против. Только вот что, Яша… может, все-таки пока не стоит? Там ведь все по другому. Ты даже представить себе не можешь… город такой огромный… Я по Москве в будущем один ни разу не ездил. Там даже железная дорога под землей, вот как! А нам, между прочим, на ней ехать придется. А на ней одних станций — тысяча. Нет, ты не подумай, что я боюсь или тебе не доверяю; но ведь Никонов обещал помочь с этим ван дер Стрейкером, верно? Вот давай к нему завтра утром и сходим. Скажем, все как есть — а то я ему ничего рассказать не успел, — и посмотрим, что посоветует. Ну а там — решим, идти нам в будущее или нет.
— Ну ладно, — вздохнул Яков. — Давайте так. Тогда я попробую разузнать кое-что, а вы… ты, то есть — лучше пока из дому не выходи. Завтра утром я зайду — и пойдем к этому лейтенанту.
Глава шестнадцатая
— Барышня, барышня! Радость-то какая! Сергей Алексеич нашлись!
Варенька вскочила с плетеного кресла, будто подброшенная пружиной. На террасу вбежала встрепанная Глаша — прислуга Выбеговых. Круглое, пряничное ее личико лицо раскраснелось от радости:
— Митька записку принес с Спасоглинищевского: Сергей Алексеич еще вчера ввечеру домой явились, отужинали, а поутру — сестрице своей, барыне нашей, отписали. Нина Алексеевна сейчас в слезах от расстройства чувств — сами знаете, как они по братцу убивались…
Варенька кинулась к бестолковой Глаше и схватила ее за руки:
— А что он пишет? Где пропадал? Здоров ли?
Глаша открыла было рот, чтобы — отвечать, — но Варенька уже ее не слушала:
— Ой, да что я тебя спрашиваю… где тетя Нина? Сама прочту, что он там пишет. — И Варенька вихрем вылетела с террасы.
В течение следующих полутора часов письмо Никонова было прочитано, по меньшей мере, два десятка раз. Лейтенант писал в большой спешке (он лишь наутро после своего возвращения сообразил, что надо бы известить родственников), сообщая о том, что находится в добром здравии. Просил прощения за то, что заставил поволноваться своим внезапным исчезновением — и туманно ссылался на некие секретные служебные обстоятельства. В конце письма Сергей Алексеич осведомлялся, долго ли Выбеговы пробудут еще на даче — и обещал непременно навестить, как только выкроит время. Отдельно Никонов передавал поклон «очаровательной племяннице» — услышав об этом, зарёванная Варенька (она с Ниной Алексеевной плакали от радости все то время, что изучали письмо дорогого Серёженьки) раскраснелась и дала себе клятву не пенять кузену очень уж строго.
Вернувшись к себе, девушка немедленно засела за письмо Марине Овчинниковой. В последнее время барышни сблизились чрезвычайно — и взяли в обыкновение делиться друг с другом как сокровенным, так и житейскими пустяками. Марина пока оставалась в Москве; Овчинниковы должны были перебраться в Перловку только через неделю, но Варенька, конечно, не собиралась так долго скрывать от подруги важную новость. Марина Овчинникова была знакома с Никоновым — и вполне сочувствовала Вареньке, разделяя ее отчаяние поводу его исчезновения. И вот теперь Варя спешила поделиться с подругой радостной вестью — а заодно поинтересоваться, когда ждать их сюда, в дачный поселок на Яузе. Заодно, как бы между прочим, Варенька осведомлялась — нет ли у Овчинниковых известий от квартирантов — американцев, отправившихся путешествовать, страшно сказать — в Сирию, в Святую Землю, к диким туркам и арабам!
Несмотря на огорчения, связанные с исчезновением кузена, не проходило и дня, чтобы Варя не вспоминала о мальчике-американце, которого впервые увидела в кофейне «У Жоржа». Посещения кофеен и прочих подобных заведений были категорически запрещены ученикам гимназии — и, надо же такому статься, именно там поймал ее противный латинист по прозвищу «Вика-глист». Так что, если бы не Иван с отцом — Варе грозили нешуточные неприятности. А уж сколько хихикали они с подругами, пересказывая реплику Вани в адрес гимназического шпика: «Знаете, батюшка, будь мы в Анканзасе — этого мистера давно бы уже пристрелили!»
С тех пор Вареньке случалось видеть своего спасителя всего один раз — на велосипедном празднике в Петровском парке. Тогда бициклы «американцев» произвели среди спортивной публики Москвы настоящий фурор. Варя и сама покаталась на удивительных заграничных машинах — но, главное, вдоволь пообщалась с интересным мальчиком. С тех пор она не упускала случая, чтобы расспросить Марину об американских жильцах — и та охотно отвечала, и не упуская, впрочем, случая лишний раз подколоть подругу.
Выбегов, известный в Москве путейский инженер, служащий Николаевской железной дороги, снимал дачу в самом лучшем дачном месте Подмосковья — Перловке. Этом поселком из восьмидесяти особых летних домиков владел купец Василий Перлов. Самый облик дачного поселка настраивал отдыхающих, сплошь — представителей московской верхушки, на легкий, беззаботный лад; между дачами не было даже заборов, ставить их считалось дурным тоном. Дома в Перловке стояли редко, скрытые деревьями — так что соседи не создавали друг другу помех вторжением в приватное пространство. В любом домике имелись все городские удобства; на берегу реки Яузы оборудованы особые купальни, которыми отдыхающие охотно пользовались. По вечерам возле купален кипели романтические страсти — кроме взрослых дачников, в Перловке хватало и молодежи гимназического возраста и студентов и дочерей— курсисток. Варенька, правда, еще не обзавелась знакомствами среди ровесников — ждала приезда Марины.
Овчинниковы третий год подряд обыкновенно снимали дачу в Пероловке. Девочки же, которые в Елизаветинской женской гимназии учились в одном классе, в первое же лето сдружились окончательно — и с тех пор очень ждали июля, когда Овчинниковы выбирались из города, чтобы провести месяц — полтора «на пленэре».
Скучать московским дачникам не приходилось: в поселок привозили музыкантов, на дощатой, щелястой сцене летнего театра, прикрытой полосатым пологом шатра, шли представления московских трупп; устраивались особые дачные балы.
Домик в Перловке обходился инженеру Выбегову недешево — сравнимо с арендной платой приличной московской квартиры. Однако ж, от желающих не было отбоя — столь популярен был этот поселок на берегу Яузы. Чтобы снять здесь дом, приходилось вносить деньги за 3 года вперед. Но — путеец был человеком небедным; Выбеговы (как и Овчинниковы) жили в собственном доме, в средствах не нуждались — так что вполне могли позволить себе летний отдых в Перловке.
Добрый знакомый Дмитрия Сергеевича, известный московский журналист Захаров как раз на днях прислал инженеру подписанный экземпляр своей, только что вышедшей книги: «Окрестности Москвы по Ярославской железной дороге». Погостив в прошлом году на даче у Выбегова, Захаров так писал о Перловке:
«Здесь, в молодом сосновом лесу, принадлежащем В. С. Перлову, выстроено им множество дач, насчитывают более семидесяти; весь лес-парк изрезан дорожками, утрамбованными красным песком, по которым можно гулять даже в сырую погоду, вскоре после дождя. По окраине дач протекает река Яуза с устроенными на ней купальнями… Устройство дач со всеми приспособлениями к летней жизни привлекает сюда москвичей, которые так полюбили эту местность, что каждое лето все дачи бывают переполнены жителями, а угодливый хозяин для развлечения своих жильцов приглашает музыку, которая играет в Перловке два раза в неделю».
Варенька, закончив писать, запечатала конверт и принялась искать Глашу; хотелось непременно отправить послание сегодня — и не почтой. Возле дач все время крутились деревенские мальчишки, в надежде заработать медяк-другой. Дачники охотно прибегали к их услугам по всякому удобному поводу — принести что-нибудь со станции, сбегать по делу, а то доставить в Москву письмо. Прислуга Выбеговых наперечет знала окрестных сорванцов — так что Варя вполне могла рассчитывать на то, что ее письмо еще до вечера попадет на Гороховскую.
* * *Первый визит Ольги к Никонову состоялся в два часа пополудни, на следующий день после памятного объяснения с Геннадием. Лейтенант сам встретил девушку на «той стороне», в двадцать первом веке — и, поддерживая под локоть, провел через портал. В момент перехода Ольгу передернуло — нет, прикидываться не придется, тоннель и правда внушает ей ужас. Момент перехода через полную тьму, через мгновенное «ничто»… исчезающе короткий, застигающий на одну кратчайшую микросекунду, прямо посреди шага, он леденил кровь и совершенно выбивал девушку из колеи. А потому, уже покидая портал, она так стиснула руку Никонова, что тот с беспокойством посмотрел на спутницу:
