Жаклин Уэст - Книга теней
– Погодите-ка. – Олив нахмурилась, скрестив руки на груди. – Если Олдос МакМартин так хотел вечной жизни, почему он просто не нарисовал собственный портрет?
– Нарисовал, – сказал Горацио.
– Не один десяток, – добавил Харви.
– Его сын их уничтожил, – пояснил рыжий кот. – Альберт был не настолько глуп, чтобы не видеть, что творится. В конце концов, он жил в этом самом доме. Ему совсем не нравилось, что отец имеет влияние на Аннабелль. В итоге он съехал отсюда вместе с женой и дочерью и запретил ей видеться с дедом, хотя к тому времени она уже выросла и было слишком поздно. И все же Олдос решил устранить проблему.
– Как? – спросила Олив, чувствуя, что по затылку побежали тревожные мурашки.
– Убил родителей Аннабелль, – прямо ответил Харви.
– Но здесь Олдос все же просчитался, – продолжал Горацио. – Аннабелль не была столь ужасным человеком, каким стал ее дед. После смерти родителей она начала осознавать, что далеко не во всем согласна с ним. Что, возможно, даже не хочет вечной жизни. К сожалению, Олдос и на этот счет оставил приготовления. – Кот со значением посмотрел на золотой кружок у Олив на футболке. – Олдос к тому времени совсем состарился. Он написал последний автопортрет и поместил в медальон, который ты сейчас носишь на груди.
Олив стиснула украшение в ладони.
– Сокровища Черной Лапы, – понуро шепнул Харви в сток ванны с ноткой грусти в голосе.
Горацио закатил глаза.
– Олдос отдал медальон любимой внучке и заставил пообещать, что она воскресит его, выпустив портрет на волю. Конечно, к тому времени Аннабелль уже не собиралась делать ничего подобного. Когда Олдос наконец умер, его кремировали, чтобы не осталось ни могилы, ни надгробного камня, а прах она спрятала, как ей показалось, в надежном месте. Много лет мы помогали ей охранять его. Потом она попыталась уничтожить медальон, но Олдос позаботился о том, чтобы его невозможно было снять. Она носила эту цепочку на шее до тех самых пор, пока наконец в возрасте ста четырех лет не умерла от старости в этом самом доме. И тут один слабоумный в жестяных доспехах стащил медальон, прежде чем мы с Леопольдом нашли для него надежный тайник.
Горацио бросил взгляд на Харви, который погрузился в деловитое вылизывание хвоста.
– Аннабелль… госпожа МакМартин… была бездетной и никому не открыла семейных тайн, – продолжил рыжий кот. – Сама она хотела, чтобы род МакМартинов оборвался на ней. Но, конечно, все не так просто. Здесь по-прежнему много колдовства. Нарисованная копия Аннабелль бродит по дому и преданно пытается воскресить деда. А у тебя на шее висит его портрет.
Олив вцепилась в медальон.
– Мы можем что-нибудь сделать?
– Миледи, – объявил Харви, – я видель, как чагодейка Аннабелль бгодиля по втогому этажю. Потом она вошля в пейзаж с улицей де Линден, быть может, чтобы забгать petit garson. Это значит «маленький мальчик».
– Все было бы куда проще, если бы ты говорил без акцента, – заметил Горацио.
Харви испепелил его взглядом.
– Она уже попыталась получить медальон – и еще: для того, чтобы его открыть, ей нужна кровь мальчика, который не может умереть. Остался только… – Горацио внезапно умолк.
Коты сосредоточенно переглянулись, а потом одним слаженным движением выскочили из ванны. Девочка, хватаясь за борта, вывалилась следом. Таким же манером – Горацио и Харви впереди, Олив, не разбирая дороги, в хвосте – они слетели по лестнице, пронеслись через кухню и, распахнув скрипучую дверь, бросились в подвал.
18
Вечер давно догорел. Наступила ночь – черная, кромешная. Крошечное окошко под высоким потолком подвала не давало никакого света, кроме призрачно-бледного, слабого отблеска луны. Как все кошки, Харви и Горацио хорошо видели в темноте, поэтому спустились по ступеням куда быстрее Олив. Та плелась позади, ведя рукой по стене и стараясь игнорировать ужас, который сковал дрожащее нутро.
В подвале было так же холодно и сыро, как всегда. Влажная одежда Олив неприятно липла к телу. Как ей хотелось оказаться сейчас в теплой ванне – или, завернутой в одеяло, у камина! Да, собственно, где угодно, только не в сыром темном подвале с тремя говорящими котами и злобной нарисованной ведьмой.
Горацио с Харви беззвучно спрыгнули с лестницы и завернули за угол. Олив кралась за ними на цыпочках, изо всех сил стараясь не шуметь, и едва не наступила на хвост Горацио, когда тот замер на месте.
В дальнем углу тени распороло колеблющееся пламя свечи. Олив увидела Леопольда, который, по-военному вытянувшись, сидел на крышке люка. Перед ним стояла Аннабелль.
Олив с трудом узнавала в ней приветливую даму с портрета. Аккуратно причесанные волосы выбились из-под гребней и растрепанными прядями висели на спине. Лицо – та его половина, которую было видно – казалось заострившимся и более жестоким, от нежно-розового цвета лица не осталось и следа.
– Уйди с дороги, Леопольд, – донесся до Олив резкий голос Аннабелль.
– Боюсь, это невозможно, мэм, – ответил Леопольд, так важно выпятив грудь, что она едва не уперлась ему в нижнюю челюсть.
– Отлично. Что ж, когда открою люк, тебе придется сдвинуться.
Аннабелль наклонилась к железному кольцу на крышке.
– Солдат по доброй воле никогда не тронул бы даму, мэм, но… – И Леопольд резко ударил ее когтями по щеке.
Женщина с раздраженным видом на мгновение отпрянула и тут же снова потянулась к люку.
– Не заставляйте меня делать это снова, – предупредил Леопольд, но Аннабелль одним мощным движением стряхнула кота с крышки. Тот опрокинулся назад, ударившись о каменную стену.
Аннабелль подняла крышку люка, потянулась вниз, в пыльную темноту, и достала оттуда небольшой золотой контейнер, который Олив показался похожим на нечто среднее между спортивным кубком и лампой. Он был покрыт гравировкой из узоров и завитушек, таких же, как на медальоне, что висел у девочки на шее. Быть может, ей просто показалось, но на мгновение она кожей почувствовала, как металл становится теплее.
Держа урну в обеих руках, Аннабелль повернулась и заметила Горацио, Харви и Олив.
– Ну-ну. А вот и вся компания, – проговорила она. В голосе ее не осталось ни следа ласковой вежливости той Аннабелль, что угощала Олив чаем.
Харви прочистил горло и надулся под жестяным нагрудником.
– Миледи, если вы дерзнете забрать сей прах, на вас обрушится праведный гнев хранителей дома, – объявил он.
– Чокнутая беспородная тряпка, – прорычала женщина. – Хотела бы я посмотреть, как три кошки и тупой ребенок собираются меня остановить.
Взгляд ее переместился на Олив.
– Вижу, ты выбралась из озера. И должно быть, ужасно гордишься собой. И, в конечном итоге этим только сделала себе хуже. – Отблески свечи плясали в плоских золотисто-коричневых кругах безжизненных глаз Аннабелль. – Обещаю, скоро ты пожалеешь, что не утонула.
Она подняла руку и очертила в темноте какой-то знак. Медальон накалился, обжигая Олив. Девочка попыталась схватиться за него, отвести украшение от тела, но обнаружила, что не может пошевелить ни единым мускулом. Медальон лежал на коже, словно кучка тлеющих углей.
С кривой улыбкой Аннабелль описала рукой круг в воздухе. Олив повернулась вокруг своей оси.
– Вот так-то, – сказала женщина и опустила взгляд на котов. – Если вас не привлекает подобная участь, – предупредила она, – советую вам всем исчезнуть.
А потом, прошелестев длинными легкими юбками, пошла к лестнице. Олив двинулась за ней против воли, словно полусдувшийся шарик на веревочке.
Видимо, это оказалось последней каплей.
– В атаку! – взвыл голос из темноты.
Черное пятно взлетело в воздух и приземлилось Аннабелль на плечи, крепко держась когтями. Рыжеватая молния бросилась ей под ноги и запуталась в лодыжках.
– En garde![2] – рыкнул Харви и, с размаху вспрыгнув женщине на голову, вцепился в нее намертво, будто бешеная меховая шапка.
Аннабелль издала крик – несколько приглушенный, потому что добрая половина тела Харви оказалась у нее на лице, – и принялась руками и ногами отбиваться от котов, которые вцепились крепко, будто репейник, с каждым ударом снова вонзая в нее зубы и когти. И все же, несмотря на ярость нападения, Аннабелль сумела подняться по лестнице, стискивая урну одной рукой.
Вся эта шипящая и воющая куча мала сумела преодолеть кухню и выкатилась в коридор. Олив, повинуясь колдовству, следовала за ними; ткань футболки вокруг медальона опалилась, кожа покрылась болезненными волдырями. Если когда-то украшение было магнитом, который притягивался к Олив, то теперь этот магнит притягивал саму Олив к урне, которую Аннабелль держала в руке.
Женщина, раздраженно отбиваясь от котов, все же сумела добраться до коридора второго этажа. Горацио вился у ее ног, пытаясь опрокинуть, а Леопольд бешено бросался на урну, норовя выбить ее из железной хватки Аннабелль. Харви по-прежнему сидел у нее на голове.
