Серж Брюссоло - Невеста жабы
По-видимому… Это слово эхом звенело у нее в голове. Она сама не могла объяснить почему, но внутренний голос упрямо нашептывал ей, что во всей этой безупречной системе есть маленькая лазейка…
«Глупости! — мысленно ворчала Зигрид сама на себя, — конечно, здесь ничего нельзя поделать. Ничего».
Переговоры завершились примерно через час. Сара собрала подписанные бумаги и попрощалась с банкиром.
Зигрид последовала за ней к выходу. Когда они уже покидали башню, Фирман тяжело вздохнула.
— Ну, — спросила она наконец, — что ты об этом думаешь? Неприступная крепость, верно?
— Скорее замок для съемок фильмов ужасов. Ребенок-зомби, свирепый дракон, бомбардировки по часам… Не представляю, какой камикадзе отважится затеять ограбление в этом аду!
— Это будешь ты, моя дорогая! — прошипела Зигрид, бросив на нее взгляд, исполненный жесткой холодности. — Придется тебе хорошенько пошевелить мозгами.
Зигрид не ответила, но отныне она знала, что ее сознание обнаружило брешь в системе охраны Б.О.В. Теперь нужно спокойно дождаться, пока родится нужное решение.
Сара собиралась вернуться к себе в офис. Она предложила Зигрид подъехать с ней на машине до центра, чтобы избежать особенно опасных мест падения космического мусора, но Зигрид отказалась. Девушка предпочитала размышлять на ходу.
Расставшись с Сарой, Зигрид около часа бродила по улицам, словно в забытьи. Виденное в подвале крутилось перед ее мысленным взором, как замкнутая в кольцо пленка: горгулья, девочка-зомби, люк для бомб… Она должна найти решение. Ради Гюса и ради дочки Сары Фирман, оказавшихся в лапах мастера Зарка.
Глава 14
Мыслящий бифштекс
Панцирь монстра скрежетал по стенам подземелья, кроша камень с грохотом, который возникает при небольшом землетрясении. Костная броня чудовища и сама казалось высеченной из очень твердой породы, способной дробить стены могучих крепостей или нестись через космос, не обращая внимания на задевающие ее метеориты. С первого взгляда становилось ясно, что этот панцирь может выдержать любой камнепад, любую лавину, не получив и царапины. Зверь неустанно кружил по подвалу замка, время от времени тычась бугристой головой в опоры фундамента. Эхо этих глухих ударов докатывалось до вершины здания, заставляя подрагивать установленные на крыше телевизионные антенны. Жильцы верхних этажей невольно съеживались от каждой новой волны вибрации. Во всех квартирах ложки и вилки позвякивали в шкафах, люстры покачивались, негромко поскрипывал паркет. Вся башня содрогалась, чувствуя голодное нетерпение жабы. Каждый из взрослых знал, что сегодня всю ночь придется провести как на вершине пробуждающегося вулкана, стараясь при этом делать вид, будто ничего не происходит, «чтобы не напугать детей». Но было ясно, что непременно найдутся мальчики или девочки, которые тонким от тревоги голоском спросят:
— Мам, а почему наш дом все время трясется? Это оттого, что дракон в подвале гоняется за маленькой девочкой, чтобы съесть ее?
Тогда матери прижимают детей к груди, нашептывая нелепые, лживые слова утешения, чтобы прогнать страх, а отцы снова принимаются проклинать Б.О.В. Обычный жилой дом превратился в сторожевую башню, воздвигнутую над жутким каменным мешком. Каждый знал, что в основании башни находится бомбохранилище, нависающее над объемной пещерой, где живет ужасная горгулья. В квартирах с каждым днем все чаще вспыхивали семейные скандалы. Какая-нибудь женщина вдруг начинала кричать на мужа, стискивая от волнения руки:
— Мы должны переехать! Здесь невозможно жить. Только послушай, какой тут шум! Я все время слышу, как звенит посуда в буфете, как дребезжат подвески люстры, и невольно подсчитываю, сколько кругов сделала эта тварь, что топчется в подземелье! Нужно уезжать, как ты не понимаешь! Когда-нибудь ей надоест сидеть взаперти, и она выберется наружу! Ты хочешь, чтобы мы оставались здесь, когда это случится?
* * *ЖАББО в подземелье медленно приоткрыл рептилью пасть. Выглядело это так, словно на поверхности земли во время землетрясения разверзлась глубокая трещина. Уродливая морда превратилась в зияющую пещеру. Из глубин влажного нутра чудовища, опираясь на эластичные стенки исполинского пищевода, с плеском и хлюпаньем выбралась девочка с пустым неподвижным взглядом. Высунувшись из темноты глотки, она поползла по похожему на матрас огромному языку наружу. Голая, облепленная тягучей слюной и желудочными выделениями, она добралась до частокола острых зубов, не выказывая ни малейшей тревоги. Она жила внутри монстра, как водитель огромного танка… или, скорее, как моряк, управляющий подводной лодкой. Она правила этой живой разрушительной машиной, словно крохотный, но могущественный паразит. Она была капитаном боевого корабля, созданного из плоти и крови, обитая в самом центре невероятно сложного двигателя. Время от времени девочка активировала то одну, то другую железу или натягивала тот или иной нерв, чтобы заставить своего толстокожего хозяина двигаться, разминать суставы и разгонять кровь по жилам. Ее забавляла неуклюжая, тяжеловесная поступь чудовища, от которой дрожала земля. Она заставляла его зевать тем же способом, каким танкист поворачивает тяжелую пушку подчиняющегося ему механизма. Тогда девочка выходила на свет, долго карабкаясь по извивающимся внутренностям, и укладывалась на поверхности массивного языка, как изящная маленькая купальщица на надувном матрасе. Облокотившись на клыки монстра, она разглядывала свои владения — темное сырое подземелье, — и мечтала о других бескрайних просторах. Теплый пар, поднимающийся из желудка исполинской жабы, ласкал голую кожу на ее спине. Пар явственно попахивал мясной лавкой, сырой требухой, но странная девочка не испытывала никакого отвращения к этим запахам. Она с удобством сидела на мясистом языке горгульи, пока та острым хребтом крошила каменные своды. Время от времени, когда от скуки в ней подымались некие смутно-недобрые желания, девочка заставляла ЖАББО биться о стены с такой силой, что вся башня ходила ходуном… А сама смеялась, думая о тех, кто живет на верхних этажах, забавляясь их страхом, воображая, как они вздрагивают, приникая ухом к стенам.
Бум… Бум…
Жаба билась в камень, как огромный таран, и от этого вблизи башни вспучивались тротуары, мигали уличные фонари, вибрировали витрины.
Бум… Бум…
Однажды, в конце некого особенно бесконечного дня, она вызовет настоящее землетрясение — просто чтобы развеять скуку, чтобы послушать шум, с каким обрушится наконец это здание…
Они все думают, что у нее нет души, что ее мозг способен выдавать только дюжину тщательно отработанных рефлексов. Что по уровню развития интеллекта она не превосходит ломтик лимонного кекса.
Но они ошибаются. Она не такая, как остальные ЖАББО. В ней есть нечто особенное… аномалия, если угодно.
Она способна мыслить. Пусть ее мышление медлительно и неповоротливо, как онемевшее от долгого лежания тело, но оно существует. И еще она может чувствовать… разные вещи. Время от времени она ощущает некие неконтролируемые движения души, которые заставляют ее то грустить, то злиться.
Все это чрез-вы-чай-но сложно. Слишком сложно для ее нетренированного мозга. Пока она еще неспособна думать более часа в день, не страдая потом от жестокой головной боли. Она позволяла себе напрягать развивающийся ум только во время кратковременных выходов из глотки монстра. Тогда, опершись на частокол его сверкающих зубов, она училась заставлять работать непонятную серую массу, которую ее создатели вложили ей в череп. И это было очень трудно, потому что извилины этой вязкой материи напоминали скорее путаные коридоры пустого лабиринта, нежели складки настоящего мыслящего мозга.
Девочка не решалась продвигаться вперед. Она подолгу топталась на пороге сознания, как испуганный ребенок у входа в огромную пещеру, наполненную гулким эхом. Пустота пугала ее. И она задавалась вопросом — сможет ли она хоть когда-нибудь закричать настолько сильно, что ее крик заполнит все пространство под огромными пустыми сводами?
* * *Она превосходно помнила собственное «рождение» — то время, когда инопланетяне создавали ее в своей закрытой лаборатории. Она помнила их синеватые лица, склоненные над чаном, в котором начинало трепетать ее существо — скопление живого геля, которому еще не успели придать окончательную форму. У нее были глаза, мозг, но тела не было. Эти органы плавали в толще неоформленной клеточной массы, как изюм в тесте для пирога, который еще не поставили в печь. Они улавливали образы, безуспешно пытаясь придать им порядок и смысл. Голоса ее создателей звучали в памяти, словно записанные на магнитофонную ленту.
