Алексей Слаповский - Пропавшие в Стране Страха
– Да ничего им не надо, неужели ты не понимаешь? – ответила за Била Кила Анька. – Им просто делать нечего!
Этими словами она попала в самое больное место струсобоев. Большинство своих поступков они действительно совершают от нечего делать, без цели и причины. Вот идет Трусобой по улице вечером, а навстречу девушка. Трусобой делает вид, что ее не замечает. Но, оказавшись рядом, вдруг делает выпад и кричит: «У-у-у-у!» Зачем «у-у-у-у!», почему «у-у-у-у!», что он хочет этим сказать? Да ничего! Может, ему понравилась девушка и он таким образом решил за ней поухаживать? Вовсе не обязательно. Может, наоборот, она ему сильно не понравилась и он таким образом решил ее покритиковать? Тоже сомнительно. Может, в конце концов, он хотел ее ограбить и своим криком ее деморализовал, то есть привел в смятение и растерянность? Нет, и этой цели не было. Остается одно объяснение: он просто хотел ее напугать. Но зачем? Какое ему от этого удовольствие?
Короче, загадка. Но доктор Страхов недаром занимается этими проблемами много лет. Он знает, чем объясняются загадочные и бессмысленные действия, когда трусобои пугают прохожих или вдруг нападают на уличный холодильник с напитками, разбивая его и тут же убегая, даже не попользовавшись этими напитками, пишут всякие слова в лифтах и на стенах подъездов. Причина проста: трусобой боится, что если он ничего этого не будет делать, то окружающие просто не заметят его существования, как будто его нет на свете! Когда человек чем-то занят, его легко заметить: водитель трамвая или автомобиля ведет трамвай или автомобиль, дворник подметает улицу, певец поет, продавец продает – а что делает трусобой? В том-то и дело, что он ничего не делает!
Я не говорил бы об этом так долго и подробно, господа дети, подростки и взрослые, если бы всем нам не было свойственно в той или иной степени это самое трусобойство. Сидит мальчик в классе, скучает, перед ним торчит голова одноклассника Смирнова, и вдруг мальчик берет учебник и ударяет им по голове Смирнова. Смирнов злится и лезет драться, учительница негодует, одноклассники смеются, мальчика волокут к директору, директор, гневаясь, вопрошает: «Зачем ты это сделал, Галкин? А?» Галкин молчит, сопит, ответить не может – он и сам не знает зачем. Зато, когда он сидел спокойно, на него не обращали внимания, а теперь он в центре внимания. Приятно.
Или у взрослых бывает: сойдутся два старых приятеля, выпьют, закусят, начинают разговаривать. И это у них хорошо получается – и выпить, и закусить, и поговорить. Нормальным людям этого достаточно, а трусобоям мало, им надо, чтобы все видели, как они веселятся. И тогда они отправляются в общественные места, продолжают выпивать, часто уже не закусывая, и разговаривать – не только друг с другом, но и с окружающими. Окружающие не всегда изъявляют желание поддержать разговор, трусобои обижаются, предъявляют претензии в грубой и дерзкой форме – и кончается обычно тем, что они добиваются своего, то есть всеобщего внимания, в том числе со стороны органов охраны общественного порядка, иначе говоря – милиции.
В общем, Анька уязвила Кила Била и Била Кила.
– Как это не надо? – спросил Кил Бил. – Надо!
– Чего тебе надо?
– А того!
– Ну, чего?
– А того! Сейчас вот возьму и поцелую тебя, моя крошка! – сказал Кил Бил таким голосом, каким в иностранном кино озвучивают гнусных, но смелых злодеев.
– Только попробуй!
– И попробую!
И Кил Бил вразвалочку пошел к Аньке.
Бил Кил мерзко хихикал.
Вику было страшно, он понимал, что не справится с двумя взрослыми парнями, но усидеть на дереве он тоже не мог – слишком это получается подло.
Он увидел под деревом суковатую палку и понял, что надо сделать.
Но одно дело понять, другое – выполнить: руки Вика намертво вцепились в ствол дерева. Они существовали словно отдельно от Вика – он хотел их оторвать, приказывал им, а они не слушались. Тогда Вик дернулся всем телом – одна рука отцепилась от ствола. Он схватил ею вторую руку и начал отрывать ее от дерева. Рука не хотела, но она была левая, то есть слабее. И Вик сумел-таки ее оторвать.
И тут же кубарем полетел вниз.
Но полетел удачно – ветки смягчили падение, а потом плюхнулся в траву и даже не особенно ушибся.
Тут же Вик вскочил, схватил палку и, умирая от страха, огрел Кила Била по спине. Кил Бил дернулся, ойкнул, резко повернулся. Лицо его было искривлено болью и желанием мести.
– Убью! – завопил он.
И ведь убьет, с ужасом подумал Вик. И до того испугался, что, почти не контролируя себя, начал охаживать Кила Била по плечам, по рукам, тыкал его в живот… По голове не бил – как уже сказано, он слишком уважал этот орган, причем не только собственный. Тут Вик испугался, что Бил Кил нападет на него – а тот действительно приближался сбоку, и ткнул Била Кила концом палки, угодив ему под ложечку. Бил Кил согнулся и закричал:
– Он псих! Он любострах!
Вик не знал, что это означает, но решил воспользоваться.
– Да, я любострах! – закричал, вернее, завизжал он голосом, который был ему самому противен, но зато на трусобоев подействовал сильно – Бил Кил со всех ног побежал прочь, Кил Бил тоже не дожидался, когда его еще разок угостят палкой, устремился за другом.
Вик некоторое время преследовал их, крича:
– Ага! Получили? Приходите – еще получите!
Потом вернулся к Аньке, развязал ее. И спросил:
– Любострах – это кто?
Анька объяснила: в отличие от страхолюбов, которые любят страх других людей, любострахи любят страх собственный. Их хлебом не корми – дай прыгнуть с самолета, не раскрывая парашюта до самой земли, или, еще лучше, с моста, привязавшись ногами к канату, они обожают залезть на высокую гору со стороны отвесной скалы, где еще никто не влезал, проехать на машине по пересеченной местности с бешеной скоростью или промчаться по улицам с опасностью для жизни – своей и тех, кто попадется на пути.
– Стритрейсеры, – кивнул Вик. – То есть экстремалы?
– Да. Это те, кто обожает бояться и бороться со своим страхом. Странные люди, конечно. Тут есть несколько. Их все побаиваются, потому что они никого и ничего не боятся. То есть боятся, но любят бояться. Может, ты и в самом деле такой?
– Нет, – сказал Вик. – Если честно, я просто испугался, что этот гад тебя обидит.
– Да? Мне нравится, что ты испугался. Ну, пойдем.
И они пошли дальше и вскоре добрались до жилища страбытов. Осторожно подобрались к дому, выглянули из кустов. И увидели, как страбыты вставляют стекла в окна, причем Ник работает наравне со всеми и на пленника не очень-то похож. Он даже прикрикнул на кого-то:
– Чего ты суешь, не видишь, стекло больше, чем надо?
И тот, на кого он прикрикнул, не только не огрызнулся, он начал оправдываться, а потом пошел за другим стеклом.
– Ничего не понимаю, – прошептал Вик.
– А чего тут понимать? Он видишь какой? Даже командует. А у нас он за маленького, да ты еще рядом. Если бы у меня была старшая сестра, я бы обязательно от нее сбежала.
А Вик подумал, что причина странного поступка Ника в другом: это действует смелодобавляющее лекарство Страхова. Нику хочется приключений, ему хочется геройства. Наверное, он его уже проявил каким-то образом перед страбытами, вот они и взяли его к себе.
– Если хочешь, останься здесь, – сказала Анька.
Вик глянул на нее – ему послышались в ее голосе насмешливые нотки.
Но она была спокойной и серьезной.
– Нет, – сказал Вик. – Я с тобой. То есть с вами.
Вик опять боится и рассказывает о задании доктора Страхова
Анька и Вик вернулись к страбынетам и рассказали, что увидели.
– Врете вы все! – заявил обманофоб Васька.
– Интересно, зачем нам врать? – спросила Анька.
– А это уж я не знаю! Может, вы с ними сговорились? Может, вы к ним уже перешли?
Подозрения Васьки никто не принял всерьез: страбынеты привыкли, что он все подвергает сомнению.
А Эдька спросил Вика:
– Почему бы тебе в самом деле не уйти к ним, раз уж брат там?
– Он тебе мешает? – спросила Анька.
– Он всем мешает! – вдруг выступил толстый обидофоб Петька. – Он в столовой струсил, в шкаф залез! Он трус вообще! Я его насквозь вижу!
– Заткнись, – добродушно посоветовала ему Анька. – Вик, между прочим, меня от трусобоев защитил. От Кила Била и Била Кила. Они меня поймали у скалы, где водяная пещера, а Вик на них напал.
– Неужели? – усмехнулся Эдька, этой усмешкой намекая, что даже если поступок Вика имел место, то поступок этот – детский, ничего в нем особенного нет.
– Ой, ой! – закричал Петька, ободренный поддержкой Эдьки. – Напал, ага! Напал, побил и прогнал!
– Вот именно, побил и прогнал. Палкой, как собак, – подтвердила Анька.
– Да он от страха это сделал! От страха, да? Напугался, за палку схватился, начал махать, да? Это и дурак умеет! Ведь так ведь? Так? – допытывался Петька у Вика.
Вика подвела его замедленная реакция. То есть вообще-то реакция у него быстрая, когда речь идет о решении задач, тестов и т. п., но в таких вот ситуациях он слегка теряется. Он привык жить по законам логики, но в жизни эти законы не всегда работают. Какая такая логика в словах Петьки, какие у него основания наезжать на Вика? Никаких, он явно просто дразнит, говорит наугад. Но выглядит это так, будто он прав – уже потому, что Вик молчит, а не отвечает мгновенно, как положено в подобных случаях. Вроде того: «Отвали!» Или: «Молчи, дурак!» Или еще что-нибудь в этом духе. Но Вик так отвечать не умел. К тому же его поразило, что Петька, в сущности, угадал, Вик действительно напал не от смелости, а от страха.
