Владислав Крапивин - Бабушкин внук и его братья
Андрей Андреич на уроках физкультуры бодро командовал:
– Тинейджеры! В обход по залу шагом марш! Вы должны расти бодрой и сильной сменой нашему славному электорату!.. Птахин! Если мы на данном уроке не придем с тобой к консенсусу, твой рейтинг в моих глазах упадет окончательно…
Отец, когда слушал предвыборные выступления, морщился, как от боли в желудке.
– Ну, до чего неизобретательно врут…
А про одного политика сказал:
– И этот туда же… Посмотрите, у него никаких мыслей, только инстинкты. Питекантруп.
– Питека́нтроп, – поправила мама.
– Питекантро́п… – И отец вдруг по-мальчишечьи хихикнул:
– Дети, вот портрет питекантро́па -
Маленькие глазки, низкий лоб,
Но зато весьма большая… гм…
Заседать в президиуме чтоб…
– Максим! Здесь же ребенок! – возмутилась мама.
– Я не же-ребенок, а тинейджер… Папа, ты мне потом скажи это еще раз. Я завтра в школе ребятам…
С отцом у нас было как-то неровно. То все в порядке, то опять поругаемся и надуемся. Причем всегда из-за каких-то мелочей, необъяснимо. То вдруг он вспылит, то меня обида возьмет. Мама говорила:
– Ну-ка разойдитесь по разным комнатам. Хуже маленьких…
А дни бежали быстро-быстро. Потому что короткие. Уроки, уроки… В свободное время мы катались на лыжах или на листах фанеры с наклонного берега Стеклянки у дома Стебельковых. Мы – это Арбуз, Настя, Вячик и я. И Николка часто был с нами. А иногда и другие ребята – знакомые и полузнакомые.
Бывало, так обледенеем, что куртка и штаны звенят, как латы.
Потом шли мы домой к Арбузу – оттаивать. Гошкина мама давала нам по кружке горячего чая.
В комнате Стебелькова-старшего всегда горела яркая лампа. А сам Дмитрий Алексеевич сидел у окна с деревяшками и ловко орудовал стамесками и резцами. Впрочем, случалось, что лежал на диване и похрапывал. Это, если удачно продаст товар и отметит такое дело.
Перед Новым годом он подарил всем нам по маленькому деревянному гному.
Бывали мы и в театре Демида. Там нас принимали как своих.
Демид по образованию был никакой не режиссер, а математик. Раньше преподавал в институте. У него даже и лицо-то было «математическое» – треугольник с двумя нолями. Верхняя часть треугольника – плоская, как сковородка, лысина. Боковые стороны – щеки, которые сходились к бородке-клинышку. А ноли – круглые очки. Он никогда не унывал, хотя на треугольном лице порой и появлялась озабоченность.
Дело в том, что театр был неофициальный. Зарегистрировали его вовсе не как «храм искусства», а как предприятие по переплетному делу. Иначе трудно было почему-то отстоять это помещение. Ну, и были у Демида всякие постоянные хлопоты с районными властями, с налоговой инспекцией, с теми, кто не прочь был оттяпать это здание у театра.
Заботы заботами, но репетиции всегда были праздниками. Со смехом и веселыми спорами, с перерывами на «экспресс-чаепитие».
Актеров было всего семеро (кроме синьора Алессандро – трагика и драматурга). Три девушки и четверо ребят, почти все студенты. Чем-то они напоминали инструктора Володю, когда тот бывал в хорошем настроении.
Ну, и был, конечно, еще один незаменимый актер – Николка Стебельков. Исполнитель роли Амура в Зеленых Штанишках (так она официально именовалась). У него эта роль получалась прекрасно. Лук был с резиновой тетивой, а стрела с присоской…
А Вячик, Арбуз и я помогали во всяких технических делах: клеили картонные каски для сказочных солдата и генералов, подкрашивали декорации.
Настя у Демида не бывала. Как-то случилось, что этот интерес в ту пору ее не коснулся. Она с Катей Донцовой (тоже из нашего класса) занималась в кружке мягкой игрушки. Они шили там из лоскутков разноцветных тигров, кошек и клоунов. Одного такого клоуна подарила Настя Николке.
Николка больше не убегал из дома. Видимо, его страсть к приключениям и загадкам теперь поглощалась театром. Но Арбуз однажды пожаловался, что по ночам «этот ненормальный» часто не спит. Сидит в постели и смотрит в окно. Особенно если в окне есть луна. Не важно, какая – круглая или полумесяц…
Мы с Николкой быстро переглянулись.
Разговор был после репетиции, когда все сидели у камина.
Один из актеров, длинноволосый студент Вася, сказал серьезно:
– Лунатизм есть не что иное, как стремление вырваться из нашего привычного трехмерного пространства в иные миры.
«Нет, – подумал я. – Тогда бы Николке полностью хватило театра. Ведь это как раз и есть параллельный мир, который рядом с нашим, обычным…» И посмотрел на Николку снова.
Николка сказал, глядя в огонь:
– Луна – это мохнатый мишка, которого бросили. Ему скучно.
– Теперь уже не скучно, раз ты его нашел, – утешил я.
– Я еще не нашел, – вздохнул Николка.
Остальные, по-моему, не очень поняли нас. Но заговорили про всякие тайны мира, про НЛО, про Бермудский треугольник и другие загадочные места.
А скоро оказалось, что одна такая тайна совсем рядом с нами.
За неделю до Нового года я проснулся как от резкого телефонного звонка, хотя телефона у нас не было. На шторе дрожал оранжевый отблеск. Я подошел к окну.
Ночь была светлая, снежные облака отражали излучение городских огней. Этот ровный свет разбивался пожаром. Что-то горело за далекими крышами – там, где подымалась таинственная сосновая роща. На мохнатых заснеженных кронах дрожали отблески пламени.
Утром пришел Вячик и сказал, что сгорел забор вокруг секретной зоны. Весь. Будто зажгли его сразу во многих местах…
Было воскресенье, и в этот день мы опять собрались у Демида. И после репетиции, глядя на огонь в камине, вспомнили ночной пожар.
– Как же теперь там будут охранять секретность-то? – с легким злорадством сказал Вячик. – Она, эта зона, теперь совсем открытая.
– Да нет там никакой секретности, – вдруг отозвался Демид.
– Как же это нет? – не поверил Арбуз. – Такой был заборище с проволокой…
– Забор и проволока – это от прежних времен. А с прошлого года там пусто. Два заброшенных домика, вот и все.
– А вы откуда знаете? – с вредной ноткой спросил Вячик.
– Мне ли не знать… Там работал Федя Полянцев, мой приятель и коллега по институту. Начальник экспериментальной группы… Их всего-то было там семь человек…
– А что они изучали? – не выдержал я. – Это военный секрет, да?
– Дело не в секретах. Если бы кто-то и захотел разведать их дела, все равно ничего бы не понял. Это требовало… ну, как бы обостренного слуха, особого настроя сознания. Такие там собрались люди… А забор поставили для того, чтобы посторонние не нарушали чистоту эксперимента. Не топтали территорию Завязанной рощи…
– Какой рощи?
– Завязанной. Такое у нее название, известное узкому кругу… Это одна из точек, в которой планета наиболее активно проявляет свои странности. Так утверждали те ребята. Говорили, что изучают «закономерности странного мира»…
«Какие?» – чуть снова не спросил я. Но не посмел. Огоньки камина плясали в очках Демида. Его друзья – Маргарита, Алессандро, Вася и другие актеры – напряженно молчали. Наверно, им было кое-что известно. И, может быть, они осуждали Демида за излишнюю разговорчивость. Но он посмотрел на меня и сказал:
– Там достигались странные эффекты. Например, я видел фотоснимки, где в небе над верхушками сосен одновременно круглая луна и полумесяц…
– Это легко подделать, – заметил Вячик. И оттопырил языком щеку. Мне захотелось дать ему по шее. Но Демид сказал снисходительно:
– Разумеется. Но зачем подделывать? Они ведь не хотели хвастаться своими достижениями. Наоборот… А на другой фотографии позади современной трансформаторной будки возникла церковь, которая в тех местах стояла сто лет назад, а после революции была взорвана… И хронометры там отставали на четыре секунды в сутки… Ну, это мелочи. О крупных открытиях ребята старались молчать…
– А почему у них все закрылось-то? – недовольно спросил Арбуз.
– Потому… Как раз потому, что кое-кому захотелось, чтобы секреты эти стали именно военными… А представляете, если бы господа генералы научились смещать пространства или корректировать информационное поле планеты. Или проникать в межпространственные области, а оттуда в прежние времена, чтобы наводить там свои порядки…
Кажется, он говорил серьезно. Однако мы все же хихикнули, посмотрели на толстого Мишу Варницкого и тощего Матвея Хвощина. Эти парни играли в пьесе «Огниво» генералов. Солдат в королевской армии был один, а генералов двое. Они все время спорили, кто главнее, и проявляли согласие только тогда, когда муштровали бедного солдата. Потом они докладывали королю:
– В рядовом составе армии вашего величества царит полное единодушие!
