Наталья Суханова - Многоэтажная планета
Задумчивая Заряна декламировала потихоньку из пушкинского «Царя Салтана»:
Бочка по морю плывет…
И растет ребенок там…
— Но обратите внимание, — говорил Маазик, — не только бочонки неотделимы от ствола, зачаток тоже растет из самого ствола. Что же: в оплывках — куколки, здесь — яички?
— Ой, боже мой! — по-детски всплеснула руками Аня. — Или здесь животные вырастают из растений?
Никто не ответил на ее вопрос.
Михеич велел готовить внеочередную передачу на Землю, а заодно включить в нее беседу с юной Матильдой.
К этому времени Матильда была уже настоящим человечком — она училась читать и много расспрашивала о Земле. У нее больше не было вспышек пугающей Аню ярости — ведь никто теперь не пытался оставить ее пятно на плече без света, как это делали по незнанию Тихая и Аня в первые недели. Это была милая, нежная, рассудительная, очень живая девочка-подросток.
Матильда просмотрела сотни фильмов о Земле, выслушала сотни земных сказок и историй.
— Я — землянка? — спрашивала она.
— Да. Но родившаяся на Флюидусе. Ты же видишь, ты такая же, как мы.
— Даже лучше, — убежденно говорила Матильда. — Потому что у меня есть чудесное пятно.
Пришел день, когда Матильда предстала перед камерой.
Аня думала, Матильда станет расспрашивать, как происходит передача изображения и звука на далекую Землю, но она приняла это как должное, интересовалась только, какой ее увидят земляне и можно ли ее назвать красивой девочкой.
— Это смотрят с Земли?
— Нет, это просто луч; он обежит тебя и уйдет к Земле и все, что ты сейчас будешь делать и говорить, покажет землянам. Покажет не скоро, но ты говори так, словно земляне уже сейчас перед тобой.
А аппарат уже гудел, уже работал.
— Здравствуйте, — сказала Матильда и склонила голову набок, напомнив этим уже в который раз бабушку Матильду. — Вы извините, что я еще не совсем взрослая. К тому времени, как вы увидите меня вот такую, я здесь уже буду взрослая и очень красивая. И тогда вы меня еще раз увидите… много раз!
— Дорогие телезрители Земли, — присоединилась к ней Заряна, улыбаясь словам Матильды, а заодно и землянам, — разрешите задать нашему необычному, очень всем нам дорогому ребенку несколько вопросов. Матильда, расскажи нашим далеким землянам, чем ты питаешься?
— Ах, я же забыла вам сказать, — всплеснула руками Матильда. — Совершенно забыла, как-то выпало из головы, что хоть меня и зовут Матильдой, но правильнее было бы меня называть листиком или цветиком, лепестком, Светочкой или Ангелинкой — потому что ведь я никого не ем!
Все засмеялись, и она засмеялась, довольная собой и своими словами.
— А можно, я по-научному? — обернулась Матильда к Ане. Та кивнула, и Матильда важно продолжала: — Я, точнее сказать, автотроф. Вы меня понимаете, я не слишком умно говорю? Я питаюсь неорганическими веществами и Непосредственно светом.
Вид у Матильды при этом был очень забавный — важно-снисходительный. А она разошлась не на шутку и, наверное, долго бы еще пыжилась, если бы не запнулась:
— Я — хемо…
— Хвеномен! — озабоченно подсказала Тихая.
— Да-да, хвеномен, — поспешно подтвердила Матильда. Она явно хотела оказать «хемоавтотроф», но засомневалась и обрадовалась подсказке Тихой. — Да, именно, я хвеномен.
Слыша по десять раз на день это слово от своей суровой и нежной няньки, она, оказывается, и не подозревала, что правильно это слово произносится по-другому.
Все вокруг рассмеялись, и Матильда обеспокоилась:
— Я сказала что-нибудь неправильно? Я думаю, это не очень вежливо с вашей стороны так уж сильно смеяться над моими ошибками на первой моей передаче!
Заряна попросила извинить их всех и предложила Матильде продемонстрировать землянам свое чудесное пятно на плече. Матильда приготовилась, но вдруг остановилась:
— А это прилично?
Удивительно, до чего она напоминала бабушку Матильду.
В заключение передачи Заряна спросила Матильду:
— Что бы ты еще хотела сказать телезрителям Земли?
Матильда подумала и сказала серьезно:
— Дважды два — четыре!
***
Матильда гордилась именно этим — знаниями по арифметике и грамматике. Их же всех удивляло другое, для нее совершенно естественное, — то, как быстро и ловко научилась она ориентироваться в дебрях Флюидуса.
Все вокруг было переплетено так густо, электромагнитное поле так кружилось и мешало радиосвязи, что никто не решался далеко отходить от капсулы и друг от друга. Матильду же все это не смущало нимало, и как ни строго наказывали ей не отцеплять фал, но при ее стремительном, свободном передвижении в зарослях он только мешал. Она вертелась меж листьев, и стволов, как обезьяна, или, по выражению Тихой, как «насекомая».
Отцепив фал, Матильда исчезала в чаще. Малая сила тяжести не угнетала ее, как других. Она пересекала пустое, а вернее, туманное, радужное пространство, точно птица, — легко лавируя и паря. В густом же переплетении стволов: она как бы приклеивалась к опоре, потом, будто под невидимым ударом магнитного поля, отскакивала и вновь прилипала к новой опоре. Угнаться за ней не было возможности.
Вначале очень волновались. Но она неизменно и без всякого труда возвращалась к капсуле — как бы далеко ни уходила. Оставалось загадкой, как она ориентируется в этом хитросплетении стволов, в этом столь часто меняющемся электромагнитном поле. Впрочем, не меньшей загадкой были сила, колоссальная энергия Матильды, которые потребны были, чтобы так быстро и точно двигаться на Флюидусе. Неужели так много энергии поступало через «окошко» на плече Матильды из атмосферы Флюидуса?
Тихая этому не удивлялась.
— А как же ж! — спокойно, но не без гордости говорила она. — Мотька — вся в нашенскую породу.
Она уже забыла, что имеет к Матильде лишь косвенное отношение.
И если у кого-нибудь что-нибудь не ладилось, тоже говорила небрежно:
— Спросите мою Мотьку — она хвеномен!
Но спрашивать было бесполезно. Того, что умела, объяснить Матильда не могла, так же, кстати сказать, как и сама Тихая. Да ведь и на Земле то же: спросите человека, который хорошо ориентируется в лесу в незнакомом месте, как; он это делает, и он не сможет толком объяснить.
***
Однажды Матильда к сроку не вернулась. Капсула стояла на приколе двое суток, но Матильды не было. Облазили все вокруг — не только девочки, даже свежего оплывка во; всей округе не оказалось. Тихая упорно отказывалась отходить далеко от капсулы — она уверяла, что видела, как исчезла Матильда «вот туточки». Но в том месте, на которое» указывала Тихая, стволы ничем не отличались от других, и Тихой не верили.
Объявилась Матильда так же внезапно, как и исчезла, — когда уже потеряли надежду ее найти. Появилась не у той капсулы, от которой ушла три дня назад, а у другой, несколькими ярусами выше. Появилась, как ни в чем не бывало болтая и смеясь.
На расспросы, где она была и что делала, отвечала охотно:
— Я попросила дерево впустить меня, и оно впустило.
У всех вертелись на языке вопросы: как это она попросила? почему попросила? в первый ли раз она это предприняла? Но Михеич сделал знак не перебивать Матильду, и все слушали молча, только шелестел лентой магнитофон.
— Сначала я падала вверх, потом вниз, потом снова вверх, — рассказывала Матильда. — Я падала медленно, но немного быстрее вверх, чем вниз.
Недавно Матильде читали книжку про Алису в стране Чудес, и Аня подозревала, что Матильда просто где-то спала и ей снился сон, навеянный этой книжкой; а то и просто, думалось Ане, девочка фантазирует, наслушавшись необычных для нее историй.
— Вокруг все клубилось, — продолжала Матильда, — а я становилась все больше и больше. Мы играли — и я рассылалась на мелкие кусочки, разлеталась мелкими брызгами, но меньше от этого не делалась. Только все могла схватить, все попробовать — даже себя видела со стороны, со всех сторон. Много меня! Это так весело! А потом я встретила себя, я — саму себя, представляете? Я стояла перед собой и улыбалась мне! В руках у той, другой меня, были лепестки запахов, и потому мы могли разговаривать. Ой, мы так заигрались, что нас долго-долго собирали вместе. И тогда появилось огненное зеркало. Я смотрела в огонь и расчесывала волосы, а главное, поворачивалась к огненному зеркалу своим пятном. И зеркало-то меня и собрало вместе. Я обрадовалась. Потому что, когда меня много, это очень! весело, но, когда устаешь, то хочется прийти в себя… — ну, как это? — войти, вернуться в себя одну, понимаете? А как узнать, в себе ли я, если все рассыпается и сливается, сливается и рассыпается? Вот потому и принесли огонь, а может быть, он сам исделался — я видела в нем себя, и мне было комфортно!
