Юлия Иванова - Лунные часы (Сказка для взрослых пионерского возраста)
Пристыженный Волк поджал хвост и пустился наутёк, прочь от Леса. Я не удержался и свистнул ему вдогонку.
— Как же он теперь? — жалостно вздохнула Петрова.
— Ну, за него не беспокойся. Всегда найдутся персонажи, которые поверят, пожалеют, будут пусть сами недоедать, но кормить мясом. Быстрей, мы опаздываем. Теперь я могу вам передать послание Истины.
Правда подняла руку, и на тёмном небе выткались огненные слова:
ВЫХОД ЧЕРЕЗ ТАЙНУ, ЗАРЫТУЮ ПОД ДУБОМ МУДРОСТИ ЗА СЕМЬЮ ПЕЧАТЯМИ. ВАШЕ ВРЕМЯ ИСТЕЧЁТ, КОГДА ТУЧА ЗАКРОЕТ ЛУНУ.
Правда вела нас по сказочному дремучему Лесу, мимо избушки на курьих ножках, мимо озера с хохочущими Русалками, и неприступная чаща расступалась, спутанные ветви раздвигались:
— Дорогу Правде!
— Здесь, — Правда остановилась перед большим дубом, — Тайна здесь. Могу лишь открыть вам, что это — Вечная Книга Жизни. Жизни по солнечным часам Света, в которой нет места жадности, себялюбию, лжи, лени, трусости и предательству. Здесь у каждого — своя страница, есть и про Качалкина с Петровой, надо только найти. Во времена Кибальчиша и в другие огненные вехи истории Тайна была доступна даже мальчишкам, но потом о ней вспоминали всё реже… И вот однажды Плохиш разыскал единственную в стране копию книги в букинистическом магазине на Арбате и утащил в мешке на Кулички. Подлинник же хранится у самой Истины, и тот из людей, кто оставит свою страницу пустой, не вдохнёт в неё вечную жизнь добрых дел, будет просто вычеркнут — там всё окончательно, и обжалованию не подлежит. Здесь же зарыта та самая копия с Арбата. За семью печатями, закованная в кандалы и опутанная Корнями Зла — вот ведь как боятся её на Куличках! Даже копии боятся.
В дупле — лопаты, спешите, ребята. Больше я ничем не могу вам помочь. Правда лишь указывает путь. Мол, белое — это белое, дважды два — четыре, а вырваться из Куличкек можно лишь через свои страницы Жизни. Теперь всё зависит от вас… Вы должны успеть, пока тьма не закроет Луну. Прощайте.
Правда исчезла, и сразу стало темно. Вокруг нас угрожающе сомкнулись деревья, сплели сети из веток. Опять засверкали в этой сети злющие волчьи глаза, собрались сказочные лесные персонажи, пытаясь дотянуться до нас сухими, корявыми, похожими на ветви руками. И большеглазый Страх таращил свои глаза-тарелки, лязгал зубами.
Едва мы обрубили корни зла, лопаты уткнулись в плиту, на которой было выгравировано:
ЗДЕСЬ ЗАРЫТА СОБАКА!
Послышалось из-под плиты грозное рычание. Этого ещё не хватало!
Но нам с Петровой не до какой-то Собаки и не до Страха — мы должны успеть, прежде чем тьма закроет Луну.
Миновали первую печать. Летели из-под наших лопат комья земли, глубже, глубже…Вторая печать. Закачалась над головой Золотая Удочка, призывно загудели неподалёку мои машины:
— К нам! К нам!
Но мы копаем. Третья печать. Вот край чёрной тучи дотянулся до Луны. Быстрей, Качалкин! Все силы моей жизни, которые я однажды собирался обрушить на Федота… Все, до последней капли. Я спасаю не только себя, но и Петрову.
Из-под земли выпрыгнуло что-то большое, лохматое — лижется, виляет хвостом. В самом деле, — собака! Как она сюда попала? Небось, Плохиш зарыл для устрашения, чтоб охраняла Тайну. И чтоб сбить нас с толку. Только какая ж она злая?
— Радуется, что мы её освободили! — воскликнула Петрова, — Сиди тут заживо под землёй одна-одинёшенька, и всем на тебя плевать. Смотри, она нам помогает!
Собака яростно принялась рыть лапами — теперь мы копали втроём.
Тьма доползла до половины Луны. Четвёртая печать.
— Алик, мы не успеем. Ой, больше не могу…
— Ты отдохни, я сам.
И тут же, будто мираж, возник за сетью дремучих ветвей сонный остров Матушки Лени, заплескалась прохладная молочная река — кисельные берега. Отдохните, голубчики, отдохните, родимые! Отдохни, Петрова…
Но Петрова яростно мотнула головой, из последних сил заработала лопатой.
Пятая печать. Весёлые аттракционы Убитого Времени, подносы со сказочно вкусными пирогами — видения за сетью сменяли друг друга, будто в кино. Все злые Кулички словно сговорились помешать нам успеть. Быстрее! Быстрей!
Шестая печать. Тьма закрыла Луну на три четверти. И тут моя лопата стукнулась о что-то твёрдое.
Вот она, старинная книга в кожаном переплёте, закованная в чугунные кандалы, которые невозможно распилить даже за несколько дней. Эх, если б они у нас были в запасе, эти дни!
— Луна исчезает! — закричала Петрова.
Мы разом вцепились в тяжёлый кожаный переплёт, запечатанный последней, седьмой печатью. Он скрипел, не поддавался, и вдруг распахнулся сам собой где-то на середине Книги.
Последний луч Луны упал на страницу. Лишь три слова: «Олег плюс Василиса». И пустота. У меня сердце оборвалось — неужели нет у нас никаких добрых дел? Потом вспомнил, что нам по двенадцать, всё впереди.
А берестяной лист свернулся воронкой, и уже в кромешной тьме в центре воронки огненно вспыхнуло:
ИДИТЕ!
Земля дрогнула. Взвизгнув, отскочила Собака — прочь от бешено раскручивающейся спирали, куда нас неудержимо втягивало вместе с поглотившей всё тьмой.
ГЛАВА 11
Я сидел за рулём роскошной машины, расфранченный, вроде Суховодова, и мчался с ветерком по какому-то тоже расфуфыренному городу — с кричащими витринами, битком набитыми яркими товарами, банками и кривляющимися полуголыми манекенщицами, похожими на Варвару.
Что за дела? Неужто мы опять в царстве Вещей?
Рядом со мной сидела красивая девушка, похожая на Петрову, с сигаретой в пальцах с длиннющими наманикюренными ногтями.
— Петрова, ты, что ли?
— Наверное, я, — отвечает. И вдруг всхлипнула:
— Ой, Алик, какой же ты старый!.. Растолстел, и лысина. Что-то с нами опять не то… Да ладно, не расстраивайся — ты мне всё равно нравишься. Но где же наши ребята, палатки?
Глянул я на себя в машинное зеркальце и ужаснулся — вроде бы не я, а папа, даже старее, потому что папа всегда был загорелый, спортивный, а этот «я» помятый какой-то, мешки под глазами…
— Мамочки, это что, двухтысячный год? — Петрова указала на цифры из лампочек на многоэтажном здании и схватила с заднего сиденья пачку газет и журналов. — Смотри, и здесь — март двухтысячного…Ох, какие мы ста-арые! Осторожней — столько машин…Это какая-то заграница. Опять мы попались на Золотую Удочку, что ли? Но почему, мы же всё выполнили, что происходит? — Петрова всхлипнула, — Ма-ма-а…
— И совсем ты не старая, Петрова, ты просто красивая девушка, — утешал я, а у самого голова кругом, Только штукатурки на тебе много. И эти ногти…Потом, зачем ты куришь?
— А я почём знаю, почему да зачем, — всхлипнула Петрова, но тут её осенило: А может, я открыла тайну вечной молодости, как мечтала? И испытала на себе…Чтоб люди никогда не старели…
В руке у меня запищала какая-то штуковина с кнопками. Я догадался, что это теперь телефон такой.
— Алё, шеф, вы в порядке? А то ждём вас, ждём…Извини, мало ли что, сам знаешь. Бдим, так сказать.
Из разговора я понял, что звонят наши с Петровой телохранители, и что нам угрожает опасность, потому что какой-то Сидоров «висит у нас на хвосте» и «держит на мушке». Уж не тот ли Сидоров из нашего класса? В общем, всё это мне ужасно не нравилось, но я изо всех сил пытался не паниковать. Велел Петровой порыться в сумочке — может, выясним, кто мы и что. А сам тоже перетряс содержимое большого кожаного кошелька на молнии, болтающегося у меня на запястье, — такие штуки только начинали входить в моду в наши семидесятые.
В общем, остановились мы в первом попавшемся переулке, чтобы разобраться в обстановке, и скоро выяснили, что мы вроде бы действительно находимся в 2000-м году, что мы «господа Качалкины», муж и жена, проживающие на Тверской по такому-то адресу, то есть в Москве. Это они улицу Горького, что ли, назад переименовали? Может, и царь у нас теперь в Кремле сидит? Или Америка нас завоевала — потому что полно было ихних доллларов и в моей сумке, и у Петровой. Ещё узнали, что у нас двое детей, которые учатся где-то в иностранных государствах, а родители, то есть мы с Петровой, им «по барабану», как было написано в неотправленных письмах Петровой этим нашим плохим детям.
Мы выяснили и наш адрес, и номер счёта в банке, и что я никакой не авиаконструктор, а самый настоящий буржуй. Что у меня, как и там, в городе Вещей на Куличках, несколько частных автосалонов со всевозможными иномарками. В общем, опять влопался. И Петрова никакого секрета молодости не открывала, а просто сделала пластическую операцию, о чём свидетельствовали счета из косметической клиники. И что у нас этих буржуйских долларов навалом, за что меня и собирается «замочить» мой конкурент Сидоров, тоже торгующий иномарками, на которого я «наехал». Последнее обстоятельство разъяснил мне Сидоров, выскочивший из вдруг ворвавшейся в переулок машины в сопровождении двух бугаёв — действительно тот самый Сидоров, из нашего класса, но тоже старый, и то ли лысый, то ли бритый. Он стал трясти у меня перед носом пистолетом, но тут Петрова выхватила из сумочки точно такой же и наставила на Сидорова. Сидоров ретировался, ругаясь, как самая последняя шпана, которую когда-то наши народные дружиники отлавливали по паркам и подъездам и забирали в милицию.
